ДИАЛОГ ВОСТОЧНОЙ И ЗАПАДНОЙ ТРАДИЦИЙ В «НОВОМ КАЗАХСТАНСКОМ РОМАНЕ»
The paper is devoted to the analysis of the dialog between East and West literary traditions in the “New Kazakh novel”, their interaction andcorrelation
Диалогичность и полифония были присущи миру изначально, но сегодня, как никогда ранее, актуализируется плодотворная и позитивная по своей сути идея диалога культур и культурных традиций.
Как известно, диалогическое мироощущение в философско-эстетическом аспекте впервые было концептуально осмыслено и сформулировано в трудах М. М. Бахтина. Ученый утверждал, что жизнь, как и произведение, полифонична и диалогична по своей природе, особо отмечая, что определенная совокупность слов, идей и мыслей проводится по нескольким неслиянным голосам, «звуча в каждом по- иному». Автор, персонаж, человек, человечество, по Бахтину, мыслят диалогично, впуская в свое сознание точку зрения «другого»: «Мыслящее человеческое сознание и диалогическая сфера его бытия не поддаются художественному освоению с монологических позиций»,- утверждал ученый [2; 465-468]. Все «диалогизирует» со всем и все со всеми: страна со страной, эпоха с эпохой, человек с человеком, культура с культурой и т.д. Из этого естественно вытекал вывод ученого о том, что изучение многообразных художественных моделей и эстетических систем в литературе необходимо проводить в аспекте их «созвучий и пересечений».Как известно, Казахстан с давних времен был включен в мировой культурный процесс, чему способствовало открытие Великого шелкового пути и особое географическое положении нашей страны - на перекрестке Востока и Запада. Находясь в центре Евразии, казахская культура и литература объективно не могла не испытывать влияния различных культур: традиционно -
русской, тюркской, китайской, а также европейской, американской и иных. Духовное родство культур, сложившееся здесь за многие века, отлично как от западноевропейской, так и от восточно-азиатской культур.
Образ жизни и многообразие культур, существовавших на территории Казахстана, определили специфику казахской культуры, ее открытость и вселенскую отзывчивость.Современный литературный процесс в Казахстане неразрывно связан с глубоким осознанием концепции евразийства, в соответствии с которой неприемлемо разделение народов на «своих» и «чужих», а, напротив, на первый план выступает содружество различных культур и сформированных ими традиций. Не случайно объектом внимания в данной статье является диалог ряда восточных и западных литературных традиций в романах «новой волны» казахской интеллектуальной прозы периода независимости, не ставший пока предметом специального углубленного изучения.
«Новый казахстанский роман» рубежа ХХ - ХХ1 в.в. представлен именами Аслана Жаксылыкова (тетралогия «Сны окаянных»), Хасена Адибаева (роман-откровение «Созвездие близнецов»), Дюсенбека Накипова (роман «Круг пепла»), Дидара Амантая («Цветы и книги»), Ильи Одегова (роман-песня «Звук, с которым встает солнце») и другими. Что же объединяет произведения этих столь разных по опыту и принадлежности к поколению авторов? Исследователи и критики, относя их к постмодернистскому типу, отмечают усиление тенденции к построению произведения по принципу «ломаного сюжета», «безгеройность», сочетание мало связанных между собой сюжетных линий, интертекстуальность и др.
Действительно, современные казахстанские прозаики пишут гораздо в более свободном стиле по сравнению с авторами 1970-1980-х годов, не боятся экспериментирования, более свободной ассоциативности, эссеистичности. Особенно заметно нежелание указанных прозаиков выдвигать в качестве доминирующих тем социально-этическую проблематику, во многом традиционную для казахских писателей предшествующих десятилетий (романы
С. Муратбекова, А. Нурпеисова, А. Кекильбаева, Р. Сейсенбаева, Т. Асемкулова, С. Елубаева и других).
Как не утратить в бурно меняющихся условиях своей исторической памяти? - вот вопрос, на который каждый из этих авторов, признанных далеко за пределами своей страны, пытался дать свой ответ.
Примечательно, что их поиск шел не в области экономики или быта, а в области этики. В силу сложившихся определенных исторических условий этика, поведенческие отношения у казахов, как и у кочевников вообще, составляли основу культуры. Именно поэтому этическому обоснованию поступков героев писатели 19701980-х г.г. уделяли особое внимание, «включая» порой степную этнокультурную традицию в качестве некоего регулятора поведения.Своеобразие казахского романа, его историческое формирование изначально было связано с фольклором, устной и письменной традицией, ведущую роль в которой играла поэзия. От эстетики фольклора, эстетики коллективного творчества, казахская литература пришла к становлению и развитию индивидуального творчества [4; 31]. Самоидентификация казахской литературы связана с именем Абая, первым в казахской литературе применившим метод критического реализма. На первый план литературного процесса Абаем была выдвинута задача художественного осмысления общегражданских, социально-нравственных проблем, так или иначе продолженная последующим опытом казахской литературы. Казахский роман на всех этапах его становления не отвергал пафоса эпического мировосприятия, не избегая при этом фольклорных, мифологических, философско-исторических мотивов, присутствующих как своеобразный код национальной самобытности и самоидентификации.
Казахская проза периода независимости отличается тенденцией к синтезу различных методов и жанровых экспериментов, поисками оригинального стиля. Соответственно, стремление к разнообразию, сплетению разных методов, жанров и стилей порой в пределах одного произведения объективно ведет к качественным изменениям в соотношении категорий «автор-герой». Наиболее рельефно выражены изменения категорий «автор», «герой», «персонажи» в модернистской и постмодернистской литературе, в которой наблюдается «децентрирование» автора, его «размытость» в ирреальности текста и сюжетных ходов. Современные казахстанские авторы все более осознают «свою функциональность по отношению к тексту» [6; 541].
Так, эта особенность семантики категории автора и авторского сознания ярко выражена в романе-откровении Х.Адибаева «Созвездия близнецов» [1].
Автор представлен здесь одновременно в нескольких ипостасях: рассказчик, лирический герой, скриптор (Р. Барт), повествователь, философ, собиратель истин и даже врач (как он сам себя именует). Читатель наблюдает не только перевоплощение автора в героев различных эпох и народов, но и свободное перемещение авторского сознания из эпохи Древнего Египта во времена Великой Французской революции. При этом обнаруживается сходство образов Марата и Робеспьера с образами бунтарей Древнего Египта, которых роднит «вечная мечта о Мессии - освободителе, справедливом правлении». Социализм и коммунизм, явленные в качестве следующего «рывка» истории, называются двумя великими утопиями. И спустя более 70 лет - новый переворот: «91-й год перевернул мир» [1; 24].Мир романа Х. Адибаева насквозь интертекстуален, в его повествовании можно обнаружить поэтические вставки из Абая и Рудаки, произведений устного народного творчества, повторяющиеся цитаты из других произведений, архаичную и современную лексику.Выбор подобной стратегии автором обусловлен его замыслом - подняться от конкретных ситуаций до высот глобальных общечеловеческих обобщений, проанализировать всеобщую историю цивилизаций, народов и дать определенный прогноз развития человечества.
Автор (он же и лирический герой, и скриптор) выступает без каких-либо признаков национальной идентификации, это своего рода космополит, гражданин мира, что достаточно ново для творческой манеры Х. Адибаева. Литературной новацией для казахской прозы является также введение пласта сидхи - древней индийской медитационной практики. Не случайно герой- мальчик, не связанный никем и ничем, вдруг обретает крылья и летит, обозревая весь мир. Так происходит экзистенциальный «выход» автора и героя в некое трансцендентное пространство.
В «новом казахстанском романе» в качестве ведущей все чаще выступает экзистенциальная проблематика, а героями выступают «выпавшие» по разным причинам из общества индивидуумы. Своеобразным исключением из этого ряда является тетралогия А.
Жаксылыкова «Сны окаянных» [3], но тема ядерного полигона и его последствий здесь больше связана не с современными реалиями Казахстана, а с советским тоталитарным прошлым. Героями этого произведения выступают дети заброшенного полигона и их Учитель, «старый и вечно одинокий», составляющие своеобразный реестр вещей, явлений и событий - всего, что они видят и слышат. По их мнению, все это является тем, что можно противопоставить всеобщему Хаосу. Мотив надвигающейся вселенской катастрофы, пронизывающий роман, усугубляется «галереей» безымянных страшилищ, звериных масок, людей - крыс и др. Обращает на себя внимание склонность автора к проведению аналогий между животным и человеческим мирами, обусловленная, как и у Х. Адибаева, представлением о взаимопроницаемости времен и состояний, мира реального и мира воображения, находящихся в постоянном движении.Авторы «нового романа» (А. Роб-Грийе, Н. Саррот, М. Бютор, К. Мориак, К. Симон и др.), отвергая «сюжетную литературу», стремились беспристрастно описывать то, что предстает взгляду пишущего, передавать развитие событий через чисто зрительное («объективное») описание мира, где люди и вещи в одинаковой мере являются объектами. «Новые романы», последовательно изгоняя «устаревшие» понятия персонажа и сюжета, обнажали его внутреннюю сущность - отношения писателя с языком и с абстрактным, лишенным индивидуальности героем. Так, один из центральных героев романа А. Жаксылыкова - Жан, опустившийся человек, потерявший смысл жизни. Алишер из романа Д. Амантая «Цветы и книги» ищет и не находит гармонии с собой и окружаюшим миром. Оба они - «выброшенные из собственной биографии» (определение О. Мандельштама). Речь Жана, обращенная к самому себе, представлена в виде пространного монолога, одно, без перерывов и отступлений, огромное предложение, объемом порой в целую страницу (распространенный прием «потока сознания»). Воспоминания героя и других персонажей также прерывисты, в потоке воспоминаний автора-рассказчика стираются грани между прошлым и настоящим вследствие работы т.н.
«стимулирующих образов», вызывающих те или иные ассоциации. Прустовский мотив поисков «утраченного времени» своеобразно трансформируется у А. Жаксылыкова в мотив поисков своего Пути неким Искателем-талибом в завершающей романный цикл книге «Дом сурриката».В романе «Круг пепла» Д. Накипова эсхатологическая линия связана с главным образом-мотивом, вынесенным в заглавие - своеобразным мостом между разными временными пластами цивилизаций. Одновременно он символизирует основу мироздания, связанную с изначально-циклическим временем: «Четверо возвышенных восседали в круге пепла, вдыхая дымы древние и новые, были они ответны каждый за свое время года - зеленое, синее, желтое и белое и за все, что там в их времени сотворяется.» [5; 41]. Фигуры возвышенных могут олицетворять пророков или духовную силу мировых религий (ислама, буддизма, христианства), а образ четвертого - идею тенгрианства. Они могут также олицетворять четыре времени года. Присутствующие в романе мотивы реальной истории (голод 1930-х, мотив декабрьских событий в Алма-Ате 1986 г. и др.), как и у А. Жаксылыкова, лишь пунктирно объединяют разобщенных, одиноких героев.
Таким образом, современная проза Казахстана, опираясь на предшествующий многовековой опыт словесного искусства казахского народа, в целом развивается в русле мировых литературных тенденций. Представители «новой волны» ведут не столько поиск новых идей, проблематики, что характерно для традиционной литературы реализма, сколько поиск эстетически самодостаточных форм и принципов повествования. Авторские интенции представителей «нового казахстанского романа» направлены на установление взаимодействия, контакта, диалога различных литературно-культурных традиций. Диалогичность, внутренне присущая евразийской философии, выражает особое мировидение, которое не сводится ни к Востоку, ни к Западу. Персонажи казахской прозы в отличие от героев западного «нового романа», оторванных от исторических корней и социума реальности, еще связаны с историческим прошлым своими рефлексиями: на подсознательно-интуитивном уровне сохраняют в себе память истории своего рода, ощущают влияние правремени. В романах казахских авторов все же присутствует некий
«просвет» в плане сюжетной интриги и позитивной основы судьбы героя, в то время как в западном «новом романе» устойчива тенденция к деструкции героя. Можно предположить, что тенденция к позитивному смыслопорождению связана с номадической верой в самогармонизацию мира, с национальными архетипами идеалов самосовершенствования в свете влияния суфизма и тенгрианства. С точки зрения современной герменевтики, самопонимание - это всегда и взаимопонимание, диалог. Анализ романа «новой волны» в литературе Казахстана в аспекте диалога восточной и западной литературных традиций способствует выявлению новых граней авторского сознания прозы современного Казахстана.
Примечания 1.
Адибаев Х. Созвездия близнецов (сокровенное и таинственное): роман- откровение. Алматы: Искандер, 2004. С. 24-29. 2.
Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. М.: Художественная литература, 1972. С. 465-468. 3.
Жаксылыков А. Сны окаянных. Алматы: Ценные бумаги, 2005-2008. 4.
Каратаев М. Эпостан эпопеяга. Алматы: Жазушы,1970.С. 29-31. 5.
Накипов Д. Круг пепла.- Алматы: Искандер, 2004. С. 210-214. 6.
Ржанская Л. П. Интертекстуальность (Возникновение понятия. Об истории и теории вопроса) //Художественные ориентиры зарубежной литературы
ХХ века. М., 2002. - С. 540-541.
О. Г. Степанова
Тихоокеанский государственный университет, г. Хабаровск, РФ
Еще по теме ДИАЛОГ ВОСТОЧНОЙ И ЗАПАДНОЙ ТРАДИЦИЙ В «НОВОМ КАЗАХСТАНСКОМ РОМАНЕ»:
- ДИАЛОГ ВОСТОЧНОЙ И ЗАПАДНОЙ ТРАДИЦИЙ В «НОВОМ КАЗАХСТАНСКОМ РОМАНЕ»
- II. Научная и учебная литература