«ЖУРНАЛ ДЛЯ ВСЕХ»

1

История «Журнала для всех» распадается на два периода: начальный — первые два неполных года существования (1895—1897), когда редактором-издателем журнала был Д. А. Геник, и основной — составляющий целое десятилетие (с осени 1897 г.), когда во главе журнала стал В.

Но развернутых исследовательских работ о «Журнале для всех» пока нет. В общих обзорах истории русской журналистики ему уделяется немного места. Иногда проявляется тенденция недооценить роль Миролюбова в издании, основные заслуги в ведении журнала па первых порах его существования приписать Горькому. Горький действительно (и это видно прежде всего из его писем Миролюбову) активно содействовал созданию журнала и его общей ориентации, особенно близко стоял к нему в течение 1898—1900 годов, в это время печатал здесь свои произведения, привлекал к журналу молодые литературные силы, всячески популяризировал издание, но непосредственной редакторской работы в нем не вел. Сам Горький в письме к А. В. Амфитеатрову <10 марта н. с.) 1911 г., рекомендуя Миролюбова для работы в журнале «Современник», заметил: «...вспомните, как он единолично поставил и вел „Жур<нал> для всех“» 530; значительно позже, в статье «О пользе грамотности» (1928), Миро- любов как редактор был назван в одном ряду с В. Г. Короленко, В. ТТ. Острогорским, А. И. Богдановичем531.

Начало «Журналу для всех» было положено в сентябре 1895 г., когда вышел пробный номер журнала.

Приобретение журнала у Геника состоялось, по-видимому, в августе — сентябре 1897 г. (в это время его тираж равнялся 5000 экземпляров). Миролтобов стал фактическим редактором издания; «номинальным» же издате- лем-редактором «с правом совещательного голоса в делах редакции» был приглашен ГГ. В. Голяховский533. В сентябрьском номере журнала было сообщено об _ изменениях в редакции, без указания имени Миролюбова. Октябрьский, десятый, помер журнала за 1897 г. вышел с обозначением «за редактора — издатель П. “В. Голяхов- скни», о котором сообщалось тут же, что он является и редактором журнала «Всходы». Миролюбов писал

В. Врюсову 4 августа 1907 г.: «Он („Журнал для всех“.— Е. К.) начат был октябрьской книжкой 1897 года»534. С 2 сентября 1898 г. Миролюбов официально стал соиздателем журнала. С февраля 1899 г. издание перешло в «единоличную собственность Миролюбова» 535. Имя Миролюбова как «издателя» журнала впервые было указано в IX книге за 1898 г. наряду с «редактором-издателем» П. В. Голяховским. В последующее время, с 1899 г., журнал подписывали: издатель В.

С приходом Миролюбова в журнал тираж его значительно увеличился и продолжал расти. Первые шесть книг за 1899 г. перепечатывались вторым изданием. С 1899 г. определение «научно-практический» в подзаголовке журнала, напоминающее о старом издании, заменяется на «научно-популярный» (с IV книги за 1903 г. подзаголовок вообще снимается). Издание стало называться «Ежемесячный журнал для всех».

В первом номере журнала за 1898 г. была повторена программа, «утвержденная г. министром внутренних дел». Но вслед за нею дается пояснение от новой редакции, по существу меняющее эту программу: «Для удовлетворения живой потребности к чтению самого широкого круга читателей... новая редакция ставит своей задачей давать ... лучшие рассказы русских и иностранных писателей... популярные очерки из мира наук... статьи, рисующие с различных сторон жизнь народов ...путешествия... в отделе религиозно-нравственном мы будем давать извлечения из творений отцов церкви... в отделе биографий будут помещаться краткие жизнеописания * выдающихся исторических и современных общественных деятелей...» Связь с утвержденной министром программой сохраняется лишь в одном пункте (религиозпо-нравствен- ыый отдел). Но это связь чисто внешняя, как мы увидим далее.

К чему сводилась реформа Миролюбова? Основная цель редактора заключалась в том, чтобы приблизить журнал, отличавшийся бедностью тематики и элементарностью содержания, к уровню типичного для той поры общественно-литературного «толстого» журнала демократического направления. Но при этом журнал Миролюбова сохранил свое лицо, выделяющее его среди изданий подобного рода. Журнал ориентировался на грамотного крестьянина, человека из народа, просвещение которого Миролюбов считал одной из основных задач журнала, а также на «большую провинциальную публику», как писал Миролюбов А. П. Чехову в сентябре 1898 г. (Лит. арх., с. 66).

Процессы культурного роста массы на рубеже веков, рождение нового демократического читателя в условиях общественного подъема освещались в прессе тех лет, привлекали пристальное внимание современников536.

Прежде всего это отразилось на умалении религиозного отдела. Нравственный пафос, присущий изданию, видоизменяется, истолковывается чаще всего не в церковно-догматическом, а в общегуманистическом смысле: любовь к ближнему, подвиги человеческого самопожертвования. Вместо жизнеописаний святых, характерных для «старого» «Журнала для всех» (типа «Житие святителя и чудотворца Феодосия Углттцкого, архиепископа Черниговского»— 1896, XI), печатаются биографии земных «праведников». Характерен, например, очерк «Святой доктор»— о Гаазе (1898, TTI). Любопытно, что Горький в ноябре 1899 г. писал о Гаазе А. Ф. Кони: «... о Гаазе нужно читать всюду, о нем всем нужно знать, ибо это более святой, чем Феодосий Черниговский» и. Тема земных «праведнпков» широко представлена и в беллетристике журнала: в повести И. Потапенко «На действительной службе», в цикле рассказов о сельских батюшках, посвятивших свою жизнь служению пароду (рассказы Мамина-Сибиряка, Гусева-Оренбургского, Елеонского), в переводной литературе (преимущественно немецкой).

Эта особая «религиозность» часто расходилась с офи- циалыю-церковными представлениями. Но самое стремление (свойственное ряду материалов) связать идею гражданского служения с еваигельски-правствепной идеей уже предвещало позднейшие идейные сложности журнала.

Обновление журнала с приходом Миролюбова идет и по другим направлениям: организуется научный отдел с широкой программой (естествознание, медицина и др.), печатаются исторические очерки, вводятся отделы: «Из жизни народов в России и за границей», «Статьп по вопросам педагогическим, юридическим и общественным», «Политическая хроника», «Библиография». Особо важное значение приобретает литературно-художествеппый отдел.

В течение 1898—1899 гг. в издании опубликованы рассказы Горького «Дружки» (1898, X) и «Финоген Ильич» (1899, II и III). Отданный Миролюбову рассказ «Васька Красный» не появился в журнале 537. В 1899 г. Миролю- бов предполагал напечатать в «Журнале для всех» еще один рассказ Горького. (В его записной книжке в списке авторов V книги за 1899 г. обозначено: «1. Горький IV» ,3. Неясно, что значит цифра «IV»; возможно — четвертый рассказ Горького). Можно предположить, что Миролюбов имел в виду рассказ Горького <«Поверка кончилась»), написанный, по-видимому, в связи с самоубийством в апреле 1899 г. заключенного в тюрьму студента Московского университета Г. Е. Ливена 538. 23 апреля 1899 г. Горький писал Л. В. Средину по поводу этого произведения: «Рассказ напечатаем в мае...»539. Публикация рассказа не состоялась, очевидно, по цензурным условиям. В дальнейшем наступает долгий перерыв в сотрудничестве Горького в журнале. Но Миролюбов ие оставлял надежды получить новое произведение писателя. Сохранился черновик его письма Горькому от 1 апреля 1900 г., в котором Миролюбов спрашивал: «К кому как не к Вам мне обращаться, дорогой Алексей Максимович, с просьбой дать рассказ? На кого имел бы право больше рассчитывать наш подписчик? Кто из писателей ему родттее?» 540.

Издание Миролюбова сыграло важную роль в творческом формировании Л.

Приближение художественного отдела «Журнала для всех» к уровню «толстого» журнала сказалось еще и в том, что исчезает перепечатка ранее опубликованных произведений — публикуются сочинения только ориги- нальиые. Отметим также обращение журнала к переходной литературе. В нем печатаются немецкие, итальянские, польские, французские и другие писатели, произведения которых характеризовались демократическими и просветительскими тенденциями,— Эдмонд де Амичис, Прус, Конопиицкая, Немоевский, Зудерман и многие другие. Общее идеологическое направление журнала отличалось последовательным демократизмом и оппозиционностью, которые так или иначе давали знать о себе во многих материалах журнала: и в политической хронике, и в исторических очерках и статьях, и в биографических очерках о писателях. Но, отличаясь ясно выраженным общедемократическим идейным направлением, журнал вместе с тем избегал следования той или иной общественной доктрине, будь то, например', «легальный марксизм» или народничество. И в этом еще одна особенность издания. Характерно, что среди его сотрудников были, с одной стороны, Поссе, связанный с журналом «Жизнь», тяготеющим к марксизму, позднее — Соловьев (Андреевич) , а с другой — народник Елпатьевский. Сам Миролюбов в молодости участвовал в народническом «хождении в народ», а затем сохранял народнические симпатии541. Однако в самом журнале очевидны моменты, отличающие в ряде отношений его позицию от народнической платформы. В исторических материалах особенно явственно критическое отношение к патриархальным устоям русской жизни. Это не случайный акцент для журнала. Очень многие его материалы проникнуты идеей европеизации России, в чем, по Ленину, заключается одна из характерных особенностей наследия 60-х годов, отличающих его от народничества. Если в моментах социальноидеологических в журнале ощущались полемические ноты по отношению к народнической идеологии, хотя и менее отчетливо выраженные, чем в других изданиях, то в области эстетической здесь было, напротив, соприкосновение с эстетикой народничества, выдвигавшей иа первый плаи в истолковании литературы ее служебную, учительную роль, ее этико-общественное содержание. Лицо журнала определялось тем, что его демократические тенденции приобретали отчетливо выраженный просветительский характер. Просвещению и образованию «Журнал для всех» придавал на первых порах ведущее значение в решении задач обновления русской жизни. Эта позиция выявилась очень заметно в критических очерках и статьях об отдельных писателях (преимущественно о классиках) . Обозрения текущей литературы еще не было. В 1897—1898 гг. жанр литературной биографии господствовал. Позже, в 1899—1900 гг., в журнале утверждается тип обстоятельного историко-литературного исследования. Соответственно увеличивается объем статей — многие из них печатаются в двух-трех номерах. Авторами статей были А. Горнфельд, Н. Сумцов, 10. Веселовский, Овсяии- ко-Куликовский. В течение 1899—1900 гг. появились статьи о Пушкине, Белинском, Тургеневе, Чехове, Шевченко, Руссо, Беранже и др. Статьи эти нередко публиковались в связи с той или иной юбилейной датой, но чаще всего не имели юбилейного «академического» характера, а были проникнуты определенной тенденцией. Эту тенденцию можно охарактеризовать словами из статьи о Викторе Гюго «Поэт гуманности» А. Горнфельда (писал под псевдонимом А Г): «ие художественный разбор его произведений и даже пе литературная биография его интересует здесь нас; нам важно лишь раскрыть идейные, нравственные и общественные основы его произведений...» (1900, II, стб. 325). Это противопоставление «не... а» присутствует так или иначе и в ряде других статей. Такого рода позиция придавала определенную ограниченность содержанию статей, но вместе с тем и общественную актуальность. Как бы ни усложнялись историко-литературные статьи, о каких бы материях в них ни рассказывалось, момент дидактический остается обязательным. В прямой зависимости от дидактической установки находится и представление о читателе, и прежде всего новом, народном читателе: «Народился новый читатель, ие избалованный жизнью, жадно ищущий знания и находящий его ... в книге, которую он привык любить и уважать» (А. Г., 1900,

VIII, стб. 898).

В этом же духе нужно рассматривать и беллетристический отдел «Журиала для всех» этого периода, прежде всего его литературный «поток», в котором преобладающее место заняли произведения из народно-крестьянского быта. Значительная часть этих рассказов и очерков написана авторами второстепенными, мало или вовсе неизвестными (Ив. Соколов, Ив. Алексеев, В. Адамович, А. Омельченко и др.). Характерная черта деятельности Миролюбова- редактора — привлечение к журналу, наряду с крупными писателями, заурядных, но приверженных к нужной журналу теме беллетристов. Их произведения интересны не сами по себе, не своими индивидуальными достоинствами. Они интересны именно в подборе, взятые вместе, ибо отражают общую линию журнала в изображении народной жизни. Для большинства их характерна установка на сгущение, подчеркивание мрачных сторон деревенской жизни, восходящая к традициям шестиде- сятнической литературы о народе. Подробно живописуется материальная и духовная нищета, тяжкие условия труда и быта. Не менее мрачны и рассказы о солдатской жизни. В том же духе подбираются и переводные произведения. Одновременно с этой линией существовала и другая, часто характеризующаяся произведениями сусально-идеализированного тона (например, некоторые из рассказов Наживина). Отметим, что в беллетристике журнала тех лет еще отсутствовало отражение новых общественных процессов, происходивших в городе. Городские низы представлены традиционно: это ремесленники, мастеровые, прислуга — и очень редко — артельные рабочие. Тема фабричного пролетариата, по существу, и не возникает. Социально-просветительная установка определяла не только содержание публикуемого, но даже и самую структуру издания. Имеется в виду прежде всего тесная взаимосвязанность материалов внутри отдельной книжки, пожалуй большая, чем в обычных «толстых» журналах. Миролюбов нередко стремился так скомпоновать номер, чтобы многие его материалы били в одну точку, идейно-тематически объединялись.

Это заметно, например, и внутри беллетристического отдела. Ряд произведений складывается в определенные тематические циклы. Цикл рассказов о сельских батюшках уже упоминался. Можно выделить циклы о «бедных чиновниках» (н. Тимковский, Баранцевич и др.), о сельских учительницах и др. Большое место занимают оригинальные и переводные (Ив. Франко, Б. Прус) рассказы о детях и подростках. В 1900 г. в журнале появился специальный отдел «Из мира детей», где были опубликованы рассказы Л. Андреева «Мать» (1900, II), Н. Гарина «В конке» (1900, I), Е. Чирикова «Маленький грешник» (1900, XI) и др: Печатая произведения крупных писателей, Миролюбов также стремился к тому, чтобы они вписывались в общий идейно-тематический ряд. Показательно, например, что в «Журнал для всех» попали не самые характерные, романтически приподнятые произведения раннего Горького, а произведения более традиционной манеры и более в этом смысле доступные тому читателю, на которого ориентировался журнал. Это частично касается и Бунина, поначалу печатавшего в журнале стихотворения с нехарактерной для пего гражданской тематикой (например, «Жаль мне юности, задумчивой и нежной», 1899, II) и Бальмонта («Кузнец», 1899, X). В стихотворениях, помещенных в журнале, также заметно стремление к единству мотивов. Особенно явственна линия дидактически-гражданской поэзии (Галина, Л. Анд- русон и др.). В то же время в поэтическом отделе журнала было много банального, сентиментального, мелодраматического, много «дамской» лирики. Редактор щедро печатал стихи Боанэ, О. Боголюбовой, Е. Алибеговой. «Не сделался ли Журнал для Всех — Журналом для Женщин?» (Лит. арх., с. 50)—вопрошал Бальмонт Миро- любова.

Отчетливо выраженпая просветительская и утилитарная тенденция в издании для народа заключала в себе положительный смысл, но она же и ограничивала . возможности роста журнала, повышения эстетических качеств его художественного отдела. Отсюда противоречия и споры, возникавшие между Миролюбовым и крупными художниками, для которых требовапия редактора подчас оказывались прокрустовым ложем. «Всякий пишет по- своему,— писал тюзже, 1 июня 1901 г., Бунин Миролю- бову,— и пусть Мамин пишет о том-то, Горький о том-то, а я о своем» (Лит. арх., с. 132). «Пою, как птица,— писал редактору Бальмонт,— и никогда не стану петь петухом, хотя этот звук отраден в хозяйстве» (Лит. арх., с. 148). Однако Миролюбов нередко проявлял достаточно широты, чтобы пойти навстречу творческим устремлени- ям писателя. Так, например, вслед за «Петькой на даче» (1899, IX), «Матерью» (1900, II; более позднее название — «Валя») и «На реке» (1900, V) Андреева, примыкавшими к более традиционной, в духе журнала, линии творчества писателя, был помещен и рассказ «Молчание» (1900, XII), уже никак не вписывающийся в литературный поток, по зато обнаруживающий подлинного, «философского» Андреева. Озабоченный недостаточно высоким художественным уровнем издания в это время, Миролюбов писал Чехову 21 августа. 1900 г.: «Рассказов хоро ших пет, и вся надежда, что Вы поддержите осенью, а то подписчики ропщут: обещали мы Чехова и Горького, а даем Петрова да Семенова» 542. Творчество крупных писателей помогало преодолению узко понятого дидактизма, расширяло кругозор журнала, поднимало его уровень.

2

В 1901 г. завершился процесс выработки самого типа «Журнала для всех». Оставаясь «рублевым», «общедоступным», издание ориентируется теперь па более широкие слои новой демократической интеллигенции, усложняет свои задачи. «Журнал для всех» стал народным журналом в том толковании этого понятия, которое дал Чехов говоря о «народной» газете: «Что значит народная? Мы все народ. Не народная, а доступная для всех: и для крестьянина и для тайного советника,— для кого угодно. Вот образец: „Журнал для всех“. Прекрасно ведется. Все его читают. Вот это в самом деле народный журнал. А специфически народного журнала не должно быть. Я тоже ведь из народа, если хотите, мой дед ведь — простой крестьянин. А между тем специфического „народного“ журнала читать не стану» 543. Чехов и сам содействовал распространению журнала среди широкого читателя544. Активно пропагандировал журнал и В. Г. Короленко20а.

В начале 900-х годов спрос на издание — и соответственно его тираж — резко возрастает: с 5000 в 1897 г. до 78 000 в 1901 г. с последующим увеличением в 1902— 1904 гг. до 80—90 тысяч. О новом читательском адресе свидетельствуют, например, статьи Вл. Щербы: «Указатели книг и пособия для самостоятельного чтения и самообразования» (1901, III) и «Крестьянские академии в

Дании» (1901, VI). Еще совсем недавно просветительские материалы журнала имели в виду начальное обучение народа, теперь же речь идет о распространении в народных массах университетского образования. Значительно увеличивается количество статей на общественные темы (естественнонаучные материалы сокращаются). Преобразился и библиографический отдел: каждая книжка вмещает 15—16 критических отзывов (вместо двух-четырех в прежние годы). Рецензируются, например, труды К. Каутского «Колониальная политика в прошлом и настоящем», А. Богданова «Краткий курс экономической науки», Генри Джорджа «Синтетическая философия Герберта Спенсера» и т. п. Следует отметить, что, отличаясь научной обстоятельностью, статьи журнала в то же время написаны простым, по не упрощенным, а доступным, ясным языком, который и по прошествии ряда лет оставался примером того, как надо писать на серьезные темы для широкой публики. Интересно свидетельство историка

А. М. Устинова, привлеченного Горьким в 1911 г. к разработке плана издания серии книг по русской истории. Он писал Горькому по поводу этого плана: «По цене издание должно быть доступным для широких масс. Популярность изложепия сводится исключительно к возможной простоте языка научных статей старого „Журнала для всех“» 545. Материалы научного отдела в основной массе посвящены вопросам текущей общественной — и в первую очередь народной — жизни, будь то экономическое состояние деревни, переселенческое движение, земская деятельность и т. д. Многие работы, посвященные отечественной и иностранной истории, также лишены академизма, ориентированы иа живую современность, например статья В. Ключевского «Петр Великий среди своих сотрудников» (1901, I, III, IV).

Какие бы предметы ни толковались в журнале, авторские выводы всегда обращены к насущным потребностям современной России. И выводы эти достаточно определенные, что относится в равной степени и к научным статьям, и к литературной критике, и к художественному отделу издания.

В журнале той поры участвовали и некоторые известные либеральные деятели (например, П. ТТ. Милюков,

А. А. Кизеветтер). Но общему направлению издания чуж ды либерально-примирительные тенденции. Все его материалы организует в конечном счете единая мысль о вопиющем неблагополучии положения народных низов, как и других основных областей русской общественной действительности. С начала 900-х годов журнал испытывает постоянные преследования цензуры. В япваре 1903 г., по возвращении из Италии, Миролюбов писал Чехову: «Теперь опять в холод, слякоть, цензуру и в постоянную тревогу за каждую хронику, за каждое слово, горячо сказанное в защиту голодного, измучившегося в труде бедняка. Боже мой! Когда же и в России настанет время свободного слова! Без всякого преувеличения скажу Вам, что с каждым месяцем я теряю удовлетворегше от своего дела, которое нанятые истязатели литературы всячески стараются свести иа нет» 546. Однако непримиримая критическая позиция издания ие имела характера революционного отрицания. Журнал склоняется к иным путям обновления жизни. Уже в первой книжке журнала за 1901 г. «мрачному призраку угрожающей революции пролетариев» на Западе противопоставлена «задача водворения мирным путем высшей справедливости и человечности как в отношениях народов между собою, так и внутри самих государств» (Е. Смоленский «Минувший век», 1901, I, стб. 86, '89—90). Суждения такого рода не единичны. Мы найдем их, например, и в статьях Вильде (В. А. Поссе), который вел в журнале ипостранное обозрение еще с апреля 1898 г.: «Великая борьба основ нравственности: сострадания, сочувствия и сознания своего достоинства с темными силами...» — это по существу единственный для публициста противовес «власти денег, власти золота» (1901, I, стб. 109—110).

Мы говорили уже о теме нравственного «праведниче- ства», характерной для журнала в конце 90-х годов. На следующем этапе его развития эта тема не только ие вытесняется другими, непосредственно общественными темами, а, напротив, укореняется еще прочнее. В первые годы XX в. интерес к нравственным (в том числе и религиозно-нравственным) вопросам захватил определенные круги демократической интеллигенции, стремящейся найти в них иное, отличное от революционного, решение общественных проблем. И это ясно обнаружилось в журнале. В сторону религиозно-нравственных исканий обратился и его редактор Миролюбов, и его сотрудник Поссе. Последний писал Горькому 22 июля 1901 г., имея в виду Бердяева, Струве и др.: «Позитивистом жить нельзя, это почувствовали наши марксисты, зовущие назад к Фихте... Без религии жить нельзя» 547. Спор с Миролюбовым начался после того, как редактор «Журнала для всех» вместе с Д. С. Мережковским, В. В. Розановым и др. принял участие в организации религиозпо-философских собраний (открылись 27 ноября 1901 г.). В письме к Миролюбову от декабря 1901 г. Горький высказывает надежду на разрыв Миролюбова с «искателями бога»548. Но разрыва не произошло, и расхождения между Горьким и Миролюбовым углубились. Их отразило, например, письмо Горького К. П. Пятницкому от января 1902 г. с резкой критикой «буржуазно-христианского взгляда на дело жизни» 549. Неприятие сотрудничества Миролюбова с «христианами» объединило и других писателей, близких к журналу. Так, Чехов писал Миролюбову: «Что у Вас, у хорошего, прямого человека, что у Вас общего с Розановым, с превыс- пренно хитрейшим Сергием, наконец, с сытейшим Мережковским?» 550

Уже в 1901 г. Горький постепенно отходит от журнала, хотя и не собирается порывать с ним окончательно. После рассказа «Песня о слепых» (в первой книжке за 1901

г.) -Горький пе печатался в миролюбовском издании. Правда, на обложке первого номера за 1903 г. был объявлен его рассказ «С краю», но он не появился (и, цо- видимому, не был написан). Другие же писатели, вопреки несогласиям с Миролюбовым, оставались в журнале. До нового и более глубокого конфликта с редактором издания, происшедшего в начале 1904 г. (о чем будет сказано далее), почва для сотрудничества оказалась возможной. Показательно, что сам Миролюбов отделял свою деятельность издателя журнала от деятельности в религиоз- йо-философском обществе (хотя и увлекался ею серьезно551). В «Журнале для всех» не было никаких упоминаний о заседаниях общества. Правда, в сентябре 1901 г. Миролюбов пытался привлечь к журналу В. В. Розанова, предложив ему написать ряд статей на темы о «значении веры в жизни человека и народов», «искании бога в русской литературе» и др.552 Но это сотрудничество не состоялось. Как видно из последующих писем Миролюбова, значительная часть присланных Розановым статей вызвала критические суждения редактора журнала. Уже в письме от 29 сентября 1901 г. оп заметил: «Статьи, написанные для Щового] Вр[емени], едва ли подойдут нам. Разве что они не были приняты,— это счесть за утешительный знак?»553 И в другом письме, от 24 января 1902

г.: «Я уже говорил вам, что... статей газетного характера, т. е. написанных так, как Вы пишете для Н[р- вого] Вр[емени], мне не нужно» 554. Не принял Миролюбов и известного отрицательного отношения Розанова к Гоголю, выразившегося в другой посланной статье. Предлагая исправить ее, он писал Розанову 14 декабря 1901

г.: «...иначе все или многие во всяком случае поймут, что... христианство ...исключает Гоголя как писате- ля-сатирика...» 555.

Важно отметить преимущественный характер толкования религиозной идеи в миролюбовском издании (не во всем совпадавший со взглядами самого редактора). По существу, это толкование соприкасалось с представлениями о религии как этике в духе Л. Толстого, который, как известно, одинаково отрицательно относился и к официальной церковности, и к новоявленному христианству религиозных собраний. (Не случайно в «Журнале для всех» периодически публиковались «поучения» писателя в специальной рубрике «Р1з писем и бумаг Толстого».)

Примечательна, йапример, статья писателя Й. Тимковско- го «Мысли Канта о нравственности» (1901, V—VI),BNKO- торой понятие о «бытии Бога» в конечном счете сводится к высшей нравственной правде, заложенной в человеке. В феврале 1904 г., в пору вновь обострившихся расхождений литераторов с Миролюбовым, JI. Андреев писал ему: «Пусть религиозные вопросы, как это и было раньше, не затрагиваются совсем, ни с той, гш с этой стороны — у нас остается достаточно широкая морально-общественная область, в которой мы можем работать рука об руку... Поскольку для Вас бог не есть только метафизическая сущность, голое credo, а источник добра, и правды, и любви, постольку все мы — Ваши союзники. Ибо всякий порядочный беллетрист, атеист или нет, делает для „бога“ гораздо больше, чем священник» (Лит. арх., с. 107). Именно на этой, свободной от метафизики и мистики, почве и осуществлялось сотрудничество писателей в журнале Миролюбова, которое принесло ценные плоды.

3 1901

—1903 гг.— наиболее плодотворное время в истории «Журнала для всех». В эту пору он притягивает к себе лучшие писательские силы демократического лагеря, продолжает привлекать молодых, начинающих литераторов. Еще в дооктябрьские годы был отмечен тот факт, что Миролюбов первый оценил дарование молодого Тренева. В течение 1903 г. он опубликовал в журнале два его рассказа— «На извозчике» (II) и «Человек» (VII). Главной опорой издания становится литературный кружок «Среда». Почти все писатели, так или иначе связанные с этим кружком,— Чехов, Горький, Бунин, Андреев, Вересаев, Куприн, Серафимович, Гарин-Михайловский, Скиталец, Юшкевич, Тимковский, Златовратский, Мамип-Сибиряк, Елпатьевский — печатаются в журнале. Многие из них, сотрудничавшие здесь и ранее, после закрытия «Жизни» значительно активизируют свою деятельность в «Журнале для всех». Уже первая книжка за 1901 г., куда вошли рассказы М. Горького «Песня о слепых», В. Вересаева «К спеху», Н. Телешова «Хлеб-соль», Н. Тимков- ского «Две семьи», ясно очерчивала основную художественную ориентацию. Тогда же Л. Андреев выступил в печати с упомянутым отзывом на миролюбовское издание, в котором объяснял его успех «энергичным, живым и бескорыстным отношением к делу как со стороны преимущественно самой редакции „Журнала“, так и со стороны... писателей, стремящихся путем совместной работы к созданию крайне необходимого в России дешевого журнала» 556.

Итоги этой «совместной работы» проявились прежде всего в «широкой морально-общественной области» (по точному определению того же Андреева из уже цитированного письма). В соответствии с общим направлением мысли в журнале для его беллетристики продолжает оставаться характерным особый интерес к этическому содержанию социальных проблем действительности. В августовской книжке за 1901 г. появился рассказ Бунина «Руда» («лучшее из того, что я написал», как заметил автор в письме к Миролюбову от 18 июня 1901 г.— Лит. арх., с. 136). В нем возникает тема, волновавшая на рубеже веков многих писателей и публицистов, нашедшая отклик и в статьях «Журнала для всех»,— тема смепы социальных форм, патриархального уклада буржуазным. Но Бунин подходит к ней со своей, особой стороны. Он обеспокоен прежде всего нравственным оправданием совершающихся социальных перемен. Люди, строящие города и железные дороги, уносят то, «что освящало... старую жизнь» — крест и икону богоматери. Но «чем освятят они свою новую жизнь? Чье благословение призовут на свой новый, бодрый и шумный труд?» (1901, VIII, стб. 968). То, что возникает у Бунина в лирическом обобщении, у других авторов журнала проявляется в сюжетной конкретности повествования, в повседневном мире бытового рассказа. Проблема нравственной оценки так или иначе объединяет многие из этих произведений, объясняет особенности их социального критицизма. «Без бога живого» — так назвала В. Дмитриева свой рассказ о человеке с «пустой душой», учителе гимназии, который, ие найдя в себе любви и сострадания к людям, кончает жизпь самоубийством (1901, IX—X). Этот мотив — «Без бога живого» — проходит через ряд других произведений, изображающих драму эгоистического опустошения современной интеллигенции,— А. Куприна «На реке» (1901, VIII)’, Н. Тимковского «Ржавчина» (1901, VIII), Е. Чирикова «Капитуляция» (1901, IX—X), Ив. Наживила «Встреча» (1902, VI) и др. Состояние духовного опустошения, бездорожья, безысходности запечатлено и во множестве стихотворений.

В произведениях, посвященных народному быту, мы находим сходные мотивы (иногда по-толстовски звучащие) социальной совести, моральпого суда; либо внутреннего суда героя над самим собой, либо нравственного приговора, который выносит автор или герой окружающей жизни. На этой линии сходятся в журнале разные литераторы: Вересаев, Серафимович, Телешов и, например, близкий к Толстому крестьянский писатель С. Т. Семенов. Правда, некоторые из произведений этого рода имеют, как и в более ранних публикациях журнала, сентиментально-идеализированный характер, окрашены христиански всепрощающей, кроткой, смиренной нотой (например, рассказ «Сироты 305-ой версты» Н. Златоврат- ского — 1902, I). Но чаще всего социально-нравственной проблематике журнала не свойственно утешительство. В близких некрасовской традиции стихотворениях поэтов, выходцев из народа,— известного крестьянского поэта С. Дрожжипа, Ф. Гаврилова, А. Сунгурова — возникают образы голодающей деревни, «злой нужды», непосильного труда. С сентябрьской книжки 1902 г. в журнале была введена специальная рубрика «Отклики», в которой помещались стихотворения начинающих поэтов преимущественно из народной среды. Еще более мрачным, напряженно драматическим колоритом отличаются повести и рассказы из народной жизни, продолжающие шестидесятни- ческую традицию (наметившуюся в журнале уже раньше). Трагическое преобладает в самих сюжетных ситуациях: сцены избиений, убийств, беззакония, насилия, угнетения человека труда ужасают, вопиют, передают ощущение резко обострившихся противоречий действительности в преддверии событий 1905 г. (А. Серафимович «Степные люди» — 1902, III; В. Дмитриева «Баба Иван и ее крестник» — 1903, IV—VI; Н. Тимковский «Травля» — 1901, III, IV; Ив. Франко «Сам виноват» — 1901, V и мн. др.)* Характерны и беспощадно трезвые повествования Вересаева о народной жизни. В рассказе «Об одном доме» (1902, II) он изобразил распад крестьянской семьи, мрачную, гнетущую атмосферу деревенской жизни. Но одновременно в другом рассказе, «Ванька» (1901, III), Вересаев показал пагубное влияние буржуазного города на простую крестьянскую душу.

Драматическая пота в журнале достигает, пожалуй, особенного накала в произведениях Л. Андреева — таких, как «Кусака» (1901, IX) и особенно «В тумане» (1902, Х1Т). Они тоже обращены к нравственным вопросам, но свободны от иллюзий нравственного «спасения». «Кусака», рассказ о брошенной собаке,— это и рассказ об одинокой человеческой душе, погибающей среди всеобщего отчуждения. Традиционные «жалостливые» ноты, казалось бы, призваны пробудить сострадательное чувство любви к ближнему. Но всем смыслом своим произведение подводит к выводу о невозможности возрождения добра в условиях страшной жизни. На «фоне» пронзительного андреевского «Собака выла» (завершающая рассказ фраза) кажутся особенно наивными и риторичными призывы, звучащие порой на страницах журнала: «Любви, побольше любви... и исчезнут мучительные сомнения, не будет „проклятых“ вопросов... все будет оправдано, возможно, достижимо» (1901, XII, стб. 1466).

В известном рассказе «В тумане» тема «Кусаки» выражена значительно более сильно, катастрофично. Нравственное состояние «культурного» общества изображено здесь в устрашающем обнажении. В рассказе есть беспощадно критические, толстовские интонации. Вместе с тем он противостоит проповеди самосовершенствования в духе Толстого (на которую порой откликался журнал), решению глубоких жизненных конфликтов силой лишь нравственного чувства. «Морально-общественная» проблематика, о которой говорил Андреев в письме к Миролю- бову, понимается писателем иначе, чем некоторыми другими авторами «Журнала для всех». Андреев писал Ми- ролюбову 25 августа 1902 г.: «...подойдет ли для вас рассказ по теме — без каких бы то ни было купюр... Вы знаете, как я отношусь к Вашему журналу, и мне лично очень хотелось бы напечатать рассказ именно у Вас» (Лит. арх., с. 96). Известно, что рассказ, напечатанный без купюр, вызвал шумную реакцию читателей и прессы. Одни видели в нем злостное смакование безнравственности и грязи, другие (главным образом демократическая литературная и читательская среда) — жестокое обвинение обществу ”. Последние были правы. Трагический смысл произведения, развеивающий всяческие иллюзии, его будоражащий той проникновенно передавали атмосферу тревожного времени. Характерно, что после публикации «В тумане» за журналом еще более усилился цензурный досмотр (Лит. арх., с. 96—97).

Но авторская позиция в произведении имела и другую сторону. Писатель пе смог возвыситься над изображенным в рассказе ужасом, был сам устрашен им. Слова, сказанные Горьким по поводу андреевской «Бездны»: «Будь злым, будь мрачным, но — не будь пессимистом!» 557, можно отнести и к рассказу «В тумане».

Сам Горький, как уже было сказано, поместил в журнале в 900-е годы всего один рассказ «Песня о слепых», по отмеченный другой, отличной от Андреева, тональностью и другой авторской позицией. Зрелище трагической участи народной вызывает острую скорбь и мучительную жалость у автора-рассказчика. Но он не дает поглотить себя этому «большому и жуткому», но пассивному чувству; не хочет примириться с этим настроением; выходит из душного кабака, где слышатся тяжкие стоны и мольбы, на «широкую, прямую дорогу вдаль». Да и в самой песне слепцов-страиииков есть нечто эпическое, чувствуется сила, хотя слепая и скованная.

В рассказе Скитальца «Ранняя обедня» возникает мотив народной толпы, «громадной и стихийной и загадочной со своею глубокою и земною жизнью духа» (1901, IV, стб. 395).

Интонации произведений Горького и Скитальца, помещенных в 1901 г., в ту пору еще не преобладали в беллетристике журнала, но предвещали определенные сдвиги, которые уже вскоре, в 1903 г., в пору усиливающегося общественного брожения, дадут знать о себе. В беллетристике этого года наряду с рассказами и очерками обычной для издания тематики — об униженных и обездоленных, о «маленьком человеке» (среди лучших образцов: «Трус» Куприна — 1903, № 1) — появляются и произведения другого тона, изобразившие рост личности, формирование активной позиции, начала протеста в широкой народной среде («На практике» Н. Гарина — 1903, X; «Наслоения» И. Данилина — 1903, III; «Не ошибка ли? Из воспомиианий крестьянина» П. Корнева — 1903, XI;

я др.558). Особенно заметное среди них явление — рассказ РТ. Гарина «На практике», привлекший внимание критики новым образом рабочего 559. Своеобразно обобщила новые веяния в журнале «восточная сказка» — аллегория Вересаева «Звезда» (1903, IV), в которой прозвучал призыв к «сильным и честным» идти в «трудный путь» очищения жизни от грязи и смрада. Появление этого рассказа дало повод реакционному «Русскому вестнику» обвинить Вересаева в проповеди революции, а «Журнал для всех» — в том, что он воспитывает в читателе «умственное растление, озлобление и неиависть» преимуще- ственно отрицательным направлением журнала .

Следует особо сказать о сотрудничестве А. П. Чехова в «Журнале для всех». Знаменателен тот факт (вспомним, как высоко оценивал Чехов «Журнал для всех»), что писатель отдал свои последние произведения — «Архиерея» и «Невесту» — именно в этот журнал. И своей высокой нравственной нотой, и драматизмом содержания «Архиерей» (1902, IV) соотносится с общей художественной проблематикой журнала. Известно, что Чехов начал работать над рассказом в 1899 г., имея намерение отдать его в «Журнал для всех» в начале 1900 г. В первоначальном замысле (как его воспроизвел в своих воспоминаниях С. Н. Щукин) предполагалось изобразить эпизод богослужения, когда охватившее архиерея горестное чувство «жалости ко Христу, к людям, к самому себе» передается толпе, сливая героя в едином настроении со всеми молящимися: «Чувствуя приближение смерти, плачет архиерей, плачет и вся церковь» 560. В окончательном же тексте главное — это трагедия одиночества героя, внутренней и внешней «несвободы» его жизни; лишь в последний предсмертный миг ему кажется, что он «идет по полю быстро, весело, постукивая палочкой, а над ним широкое небо, залитое солнцем, и оп свободен теперь, как птица, может идти куда угодно!» (стб. 461). Любопытно, что в последних фразах другого рассказа Чехова «Невеста», опубликованного в журнале больше чем через полтора года (1903, XII), возникает некоторая ассоциация с этими строками: «...впереди ей рисовалась жизнь новая, широкая, просторная, и эта жизнь, еще неясная, полная тайн, увлекала и манила ее... на другой день утром простилась со своими и, живая, веселая, покинула город — как полагала, навсегда» (стб. 1432). То, что герою «Архиерея» грезится в предсмертном видении, словно осуществляется в «Невесте». Как и «Архиерей», «Невеста» соотносится с общим контекстом журнала, беллетристика которого в 1903 г. особенно часто обращается к активным началам жизни, активному герою. В пути от «Архиерея» к «Невесте» по-своему отразился и путь самого журнала, и общая эволюция демократической литературы, одной из трибун которой стало миролюбовское издание.

Демократическая платформа «Журнала для всех» воздействовала и на творчество писателей, принадлежащих к другому лагерю литературы. Это прежде всего относится к Бальмонту, постоянно печатавшемуся в журнале. В творчестве поэта 900-х годов становятся особенно интенсивными попытки преодолеть индивидуалистический тупик. В первой книжке журнала за 1903 г. были опубликованы два его стихотворения под общим названием «Дилемма». С поэтическим тезисом первого стихотворения: «Это — страшное проклятье,— это ужас: быть как все» (стб. 23), сталкивалась основная мысль второго стихотворения:

Это — страшное проклятье:

Презирать других.

Всех люблю я без изъятья,

Я для всех пою свой стих.

(стб. 26)

Поэт жаждет сохранить независимость своего «я», но одновременно хочет быть личностью не только для себя, а и для «других». Характерно, что 3. Гиппиус, иронически воспринявшая это поэтическое выступление, связала его с влиянием издания, в котором были опубликованы стихи. Сама печатавшаяся в «Журнале для всех», она язвительно характеризовала его: в «этом литературном „омнибусе“... даже г. Бальмонт, после некоторого стихотворного колебания, решает быть „как все“...»зэ. Светлая

нота часто окрашивает в это время поэзию Бальмонта, автора известного стихотворного сборника «Будем как солнце», вышедшего в 1903 г. В «идее солнца как животворящего начала», пафосе «личности, апеллирующей... к свету», современная критика видит попытку поэта отойти от декаданса, точки соприкосновения с общественным подъемом начала 900-х годов 561. Именно «солнечные» мотивы особенно примечательны в стихах Бальмонта, публиковавшихся в журнале:

Бессмертное влиянье Немеркнущего Дпя,—

Яви свое сиянье,

Пересоздай меня!

(«Рассвета, 1903, VI, стб. 662)

Близкие настроения возникают в стихах «Вскрытие * льда» (1901, IV), «Будем как солнце» (1902, XI) и др.

«Любовь и радость бытия» славили на страницах журнала и стихи Бунина. (Как и раньше, в «Жизни», Бунин и Бальмонт были самыми крупными поэтами ми- ролюбовского издания.) Бунинская лирика развивается в контрасте мотивов «темноты скорби» и «Незакатной Красоты» («Надпись на могильной плите» — 1901, VIII). Произведениям и этого поэта нередко свойственна особая, «солнечная» тональность:

Не верю, что умру, устану,

Что навсегда в земле усну,

Нет, упоенный счастьем жизни,

Я лишь до солнца отдохну.

(«Весенний вечер», 1901, V, стб. 586)

В поэтическом потоке журнала произведения Бунина и Бальмонта заняли особое место. Далекие от непосредственно социальной темы, они в то же время по-своему содействовали повышению общего эмоционального тона миролюбовского издания, противостояли пессимистическому интеллигентскому настроению, запечатленному во многих стихах «Журнала для всех». Одним из красноречивых свидетельств обновления журнала в 1901—1903 гг. явились изменения, которые произошли в литературно-критическом отделе. С этой норы центральное место в нем занимает систематическое и широко охватывающее современный литературный процесс обозрение текущей литературы, которое ведет Е. А. Соловьев. После закрытия «Жизни» он переходит, как и многие другие ее сотрудники, в «Журнал для всех» и с IX книжки за 1901 г. становится основным критиком ми- ролюбовского издания. Вплоть до октябрьского номера 1903

г. его статьи помещаются в каждой книжке журнала, подписанные чаще всего всевдонимом В. Мирский (а также — А., А-евич, Андреевич). Критик печатал большие литературно-критические статьи под общим заголовком «Наша литература» и кроме этого биографические очерки в рубрике «Современные писатели»562, короткие статьи в отделе искусств. В выступлениях Мирского отразился процесс движения, развития издания.

Его деятельность в журнале разбивается на два главных потока: историко-литературный (главным образом эпоха 60—70-х годов) и литературно-критический. В первом из них — статьи о Радищеве, Тургеневе, Некрасове, Г. Успенском, Добролюбове, Решетникове и др. Во втором потоке — статьи о текущей литературе в целом и о современных писателях: Толстом, Чехове, Горьком, Вересаеве, Серафимовиче, Скитальце, Андрееве, Мережковском и др. Но статьи эти разделяются только тематически; внутренне же они тесно связаны, ибо мысль о значении наследия 60-х годов является, по существу, лейтмотивом основных выступлений критика.

В «Журнале для всех» раскрылись новые — по сравнению с «Жизныо» (см. предшествующую статью) — стороны литературной критики Соловьева (Мирского).

О некоторых предметах он говорит теперь по-иному. Дело не только в противоречиях мысли, свойственных критику. В основном и главном его общественно-литературная позиция оставалась той же. Но к интересующим его вопросам Мирский часто подходит теперь с другой стороны, чем раньше. В его статьях из «Жизни» — на первом плане СоЦиОлогйчёскйе и философские интересы. В «Журнале для всех» он уделяет преимущественное внимание (в соответствии с общей платформой издания) социально- нравственной проблематике.

С позиций гражданской нравственности оценивает Мирский и наследие 60-х годов. Русская литература, «освободительная проповедь» которой особенно сильно звучала в 60-е годы, «говорила о гуманности, о жалости», «твердила о необходимости учиться и воспитывать в себе любовь и сострадание к людям», «создала м укрепила нашу веру в народ, поставила заботы об его положении во главе забот...» (1903, I, стб. 112—113). В цикле статей «Семидесятые годы», опубликованных в «Жизни», критик резко противопоставил людей 60-х годов народникам- «семидесятыикам». Признавая благородство их гражданских помыслов, он, однако, сделал основной акцент на беспочвенности их общественных теорий. В «Журпале для всех» тоже идет речь о несостоятельности народнического культа мужика, общины. Но Мирский значительно сильнее, чем раньше, выделяет то общее, что сближало «семидесятников» с их предшественниками,— этическое значение их деятельности. Толкуя понятие «религия» как гражданскую этику, критик писал: «Религией было для Добролюбова служение обществу и народу» (1901, XI, стб. 1364). И у народников это была «религия», «вера», которая захватывала «всего человека, и прежде всего его совесть, властный и настойчивый голос которой стал первенствующим в литературе» (1903, V, стб. 615— 616). Те же качества дороги Мирскому и в творческой деятельности Л. Толстого, проникнутой, вопреки «отвлеченному идеализму» его религиозного учения (1902, XI, стб. 1346), могучей «верой в человека» и стремлением «пробудить веру в себя у каждого человека», хотя, «быть может, жизнь идет и пойдет другой дорогой, чем та, которая представляется Толстому» (1903, VIII, стб. 996— 997). Идея народа определяет, как и у «шестидесятников», существо всей деятельности Толстого. Духовный путь писателя представляется критику «победой мужика, его взглядов, его миросозерцания над тем барским, родовитым, европейски-образованным, что было в Толстом» (1902, XI, стб. 1335).

Традиции и уроки, о которых говорит критик, определяют, по его мысли, самое ценное в современной литературе. Одно из подтверждений того, что литература «как

будто сделала большой круг и, с лишком через сорок Ле'Г, вернулась к идеям и мотивам шестидесятых годов», но при этом «не рабски следуя прежним образцам, а совершенно самостоятельно обобщая в художественных образах свой жизненный опыт», Мирский обнаруживает, например, в произведениях Скитальца (1902, IX, стб. 1129—1131). Творчество Серафимовича, проникнутое глубокими демократическими симпатиями и реалистической ясностью формы, снова вызывает «напоминание об одной из ценных эпох пашей литературы» (1901, X, стб. 1258). Но, отмечая следование демократическим традициям, Мирский вместе с тем почти не находит активных, бодрых, светлых интонаций у современных писателей-реали- стов, нередко преувеличивает мрачпость тона в их творчестве, сгущает краски. «Печаль, тоска, тяжелое раздумье и гнет невыплаканных слез» (1902, XI, стб. 1377) — так определяется преобладающее пастроение текущей литературы, которое наиболее отчетливо выразилось у Чехова. И даже в новых людях горьковской пьесы «Мещане» — Ниле, Поле и др.— критик видит скорее «мечту художника», чем отражение живой реальности (1902, XI, стб. 1377). Не мысль о величии человека внушает пьеса «На дне», а прежде всего «судорожный ужас перед этой чудовищной нелепой жизнью», который, однако, не подчиняет себе писателя. Романтическая «юность» писателя (о которой писал Андреевич в «Жизни») прошла, «начинается зрелое творчество» (1903, III, стб. 354). Но Горький по-прежнему «ищет ответа на свой огромный, наболевший вопрос о смысле жизни и жадно ловит всякий подслушанный им призыв к обновлению» (там же, стб. 364—365).

Важно, что в статьях Мирского есть ощущение перспективы. Современная литература — лишь переходный этап на пути к новому качеству искусства. Даже в самом ее сумрачном тоне критик угадывает обещание будущего: «„Ужас этих ужасов“ — залог обновления и возрождения жизни. Потому что куда идти дальше?» (1902, XI, стб. 1385). Изображая жертвы общества, проникаясь иногда их настроением, лучшие из писателей, как Чехов и Горький, взывают к достоинству человека (1901, XII, стб. 1528—1529), помышляют о красоте свободной человеческой индивидуальности. Поэтому Мирскому особенно близок в современном искусстве Г. Ибсен, для которого «человек прежде всего должен быть героем» (1901, XII, стб. 1527). Правда, нередко склонный к поспешным обобщениям, критик включает в этот ряд и Бердяева (1901, XII, стб. 1532), говоря о ценности гуманистического побуждения, с которым писалась его нашумевшая статья «Борьба за идеализм» («Мир божий», 1901,

VI). Но, вопреки этим «зигзагам», Мирский верно улавливает в современной литературе признаки поступательного движения. Эти признаки заметны и у самого критика. Его статьи 1903 г. характеризуются определенным повышением тона, вниманием к намекам па светлое и бодрое настроение и в жизпи, и в литературе (например, статья «Отцы и дети» — 1903, VI), литературе только реалистической. Мирский непримирим к модернистской литературе «вычур», «коричневого воздуха» и «зеленой луны» (1901, X, стб. 1251), преступившей дорогие заветы: «Со времени же 60-х годов мы как-то особенно усиленно хотим простоты и еще простоты» (1902, II, стб. 231). Именно Мирский выступил на страницах журнала против сотоварища Миролюбова по «Религиозно-философским собраниям» — Мережковского, подвергнув критике его романы «Смерть богов», «Воскресшие боги» (1902, II) и книгу «Л. Толстой и Достоевский» (1902, X) 563. Он оцровергал идею «русского мессианизма» в духе Мережковского, осуждал его нападки на Толстого (1902, X, стб. 1259), говорил о «решительном взаимном непонимании», которое существует «между г. Мережковским и его русским читателем» (1902, II, стб. 229).

Для характеристики эстетических позиций Соловьева (Мирского) в журнале следует сказать и о его небольших статьях 1903 г., печатавшихся в рубриках «К рисункам» и «Художественные заметки» и подписанных псевдонимом «А». В литературе о «Журнале для всех» факт выступления Соловьева в качестве художественного критика еще не был отмечен. А между тем эта его кратковременная деятельность тесно связана с собственно литер&турйо-крйтическими публикациями. С самого начала художественные пристрастия миролюбовского издания были вполне традиционными. Правда, на первых порах здесь вообще не появлялись статьи по вопросам искусства, но во множестве помещались репродукции с картин русских передвижников (и некоторых близких им немецких художников-жанристов), дополненные пояснениями, элементарно растолковывающими сюжеты произведений. Первые серьезные статьи о современных художниках, Репине и Поленове, опубликованные в конце 1901 г., принадлежали С. Глаголю (С. С. Голоушеву). В течение 1902

г. помещались и другие художественные материалы, достаточно ординарные. Примечательной публикацией явилась напечатанная в десятой книжке за 1902 г. статья И. Рериха «Виктор Михайлович Васнецов», сопровожденная редакционным примечанием о намерении «расширить художественный отдел журнала» (стб. 1235).

Творчество Васнецова (в первую очередь его религиоз- но-историческая живопись) противопоставлялось здесь «гражданским повествовательным мотивам» и «натуралистическим изображениям» «передвижничества» (давней симпатии журнала), воспитавшего публику в невнимании к «чисто художественной» стороне искусства (стб. 1237— 1238). В этом же общем ключе написана и помещенная в следующей книжке статья М. Сыркина «Арнольд Бёк- лин», выдвигавшая на первый план «чисто живописный» талант художника.

В ту пору, однако, новые тенденции не преобладали в журнале. Задача выступлений Соловьева в 1903 г. состояла в том, чтобы воздать должное традициям — «ста- рому идейному направлению», передвижникам как «громкому эху 60-х годов» — и их отражению в современном искусстве (например, 1903, V, IX). Но одновременно критик стремится занять более широкую позицию в споре между художественными течениями. Так, в одной из статей Соловьев обращается к «мирискусникам», отдавая должное некоторым из их эстетических позиций: о вреде чрезмерного дидактизма и свободе индивидуальности в искусстве, о важности собственно «живописных задач» в изобразительном творчестве. И вместе с тем выражает озабоченность по поводу того, что новые художественные представления и сопутствующая им практика уделяют слишком мало внимания общественно значительному содержанию: «Почему те же ,,живописные задачи“ совершен но пе находят себе места и около героических моментов человеческой жизни?» (1903, VIII, стб. 980). Сочувственное внимание к новому проявилось и в статье о Нестерове, помещенной в октябрьской книжке за 1903 г., на которой прекратилось сотрудничество Соловьева в журнале.

Начиная с сентябрьской книжки и вплоть до конца года в журнале печатаются «Литературные беседы» Д. II. Овсянико-Куликовского, сменившего Соловьева иа посту литературного обозревателя. Мх цель — помочь читателю «разобраться в современных течениях мысли и искусства». При этом редакция оговорила право «рассматривать разбираемые явлеиия и с других точек зрения» (1903, IX, стб. 1105). Автор «Бесед» уделил особенное внимание новейшему философскому идеализму и книге «Проблемы идеализма» (1902), где выступили основные его представители: II. Бердяев, С. Булгаков, П. Новгородцев, С. Франк и др. Оценивая эти явления с позпций «позитивизма и критицизма», Овсяник о-Куликовский отдает должное «духу широкой гуманности», характерному для нового течения, и вместе с тем рассматривает его как прибежище «нравственной растерянности современного человека». Он выражает несогласие с отрицанием первенствующей роли науки («их философия не следует за наукой, а предшествует ей...») (X, стб. 1227), подвергает критике стремление идеалистов «привлечь метафизику к служению жизни, сделать из нее орудие общественного, в частности морального творчества» (XI, стб. 1352—1353), утверждает: «процесс создания нового человека... обойдется без участия метафизики... Новая .мораль вырабатывается в недрах жизни...» (XI, стб. 1357— 1358). Эстетическая позиция Овсянико-Куликовского имеет точки соприкосновения с позицией Мирского: их сближает и общин взгляд на искусство как силу, которая служит жизни, подчиняется ее требованиям, и представление о том, что основное достоинство искусства не в «красоте», не в «эстетически изящном», а «в особой „художественной“ работе мысли и совести» (XI, ?тб. 1363), и отрицательное отношение к «художественному риску», когда он «принимает размеры крайнего символизма и декадентства» (IX, стб. 1111).

Помимо статей Мирского и Овсянико-Куликовского, в журнале печатаются, как и раньше, биографические и историко-литературные очерки о русских и зарубежных писателях в традиционном для журнала типе564. К ним примыкают и некоторые литературные воспоминания, в которых звучит постоянная для журнала тема 60-х годов: о Н. А. Некрасове — М. Антоновича (1903, II) и II. Златовратского (1903, XI); о Н. А. Добролюбове — М. Антоновича (1902, I). Гуманистической нотой, пафосом защиты «маленького человека» окрашены и литературно-критические выступления в журнале А. И. Куприна (с декабря 1901 г. по февраль 1902 г. редактировавшего также беллетристический отдел) — например, очерк о Г. Сенкевиче (1901, V), рецензия на сборник рассказов

В. В. Подкольского «Вечером» (1903, V]). Продолжает активно выступать в журнале и Горттфельд, рецензируя книги на историко-литературные темы.

5

В конце 1903 г. развитие журнала пошло по другому руслу. Общественная позиция издания по-прежнему отличается резко критической направленностью 565. Но во многом изменяется его философско-эстетическая платформа.

Начинается новый и противоречивый этап его пути, во многом связанный с приходом в «Журнал для всех» Волжского (А. С. Глишш), который становится основным его критиком. Статьи Волжского печатались в каждой книжке с двенадцатого номера 1903 г. вплоть до девятого номера 1904 г. под общим заглавием «Литературные отголоски». Литературные вопросы являются не основными в статьях критика, а именно «отголоском» более широких философских проблем. Ко времени своего сотрудничества в «Журнале для всех» Волжский, как он писал в своей автобиографии, «пережил свой собственный личный кризис рационализма и сознательно и свободно пошел к подлинной религии, не чураясь метафизики и не боясь мистики» (Лит. арх., с. 68). Эту обретенную новую веру критик энергично пропагандировал иа страницах издания. Тем самым было демонстративно нарушено условие, иа котором демократические писатели сотрудничали в журнале,— не затрагивать «религиозных вопросов... ни с той, ни с этой стороны» (JI. Андреев). В журнале утверждается теперь уже не религия как этика, а собственно религиозная идея в ее мистико-метафизическом содержании.

Об этом свидетельствовала самая первая статья Волжского— «По поводу книги г. Булгакова» 566 (1903, XII). Основная мысль статьи заключалась в том, что роль марксизма, имевшего большое значение в умственном развитии русского общества, ныне полностью сыграна. На смену ему «явился идеализм абсолютный, метафизический и религиозный, с открытой, хотя и слишком еще рационалистической верой теперь ие в имманентную, по трансцендентную реальность бога-добра, облеченного могуществом бога-силы, творческим божественным всемогуществом» (стб. 1492). Следует заметить, что опровержения марксизма соединяются здесь с критической позицией по адресу «наследства» 60-х годов, до сих пор являвшегося «святая святых» журнала. Это «наследство» Волжский сближает с марксизмом: так же как «марксизм в теории явно грешил поклонением действительности, обожествлением факта», так и в «настроении литературы 60-х годов было... нечто такое, что роднит ее с марксизмом. Это — огромное доверие, оказанное ею действительности...» (стб. 1486—1487). Любопытпо, что характерным свидетельством этой неугодной критику близости является работа В. И. Лепина (Ильина) «От какого наследства мы отказываемся?». Именно в этой связи Волжский замечает, что «некоторые из адептов марксистского движения 90 гг., как, напр. г. Ильин, в своем отказе от наследства и своей борьбе с поколением „отцов“ имели, главным образом, в виду людей 70-х, а не 60-х годов. К 60-м голам отношение было вообще милостивое» (там же, стб. 1487).

Одним из первых известных нам откликов на появление этой статьи было письмо А. А. Богданова (А. А. Малиновского) Горькому от 25 декабря 1903 г., содержащее критику новой позиции журнала и призывающее Горького отказаться от его поддержки. Непосредственным поводом написания письма послужило то обстоятельство, что статья Волжского появилась в том же номере, где было напечатано небольшое письмо редактору издания, подгш- сапное М. Горьким и Л. Н. Андреевым, в котором указывалось, что в 1903 г. не были опубликованы в журнале обещанные ими рассказы567. Богданов находился в то время в ссылке в Вологде, где был также и А. Луначарский. Учитывая их идейную близость в этот период, надо полагать, что письмо Богданова, имеющее, как говорил сам его автор, «общелитературное значение», было известно Луначарскому и написано как бы и от его имени, и от имени других ссыльных социал-демократов, связанных с Богдановым. Показательно, что Богданов переходит в своем письме с «я» на «мы», имея в виду «подобных мне читателей» Горького.

Письмо это, интересное и само по себе, и как первый — коллективный по существу — протест против новой позиции журнала, было известно до сих пор лишь в кратких выдержках. Воспроизводим полностью его текст:

«Милостивый государь Алексей Максимович, я („марксистский“ писатель А. Богданов) пишу Вам по делу, имеющему не личное, а общелитературное значение,— обращаю Ваше внимание на это для того, чтобы мое письмо не осталось недочитанным.

Те из Ваших читателей, которые привыкли ценить в Ваших произведениях не только форму, но и душу — глубокую, неуклонно-освободительную идею,— были, наверное, все очень поражены новой комбинацией, найденной ими в декабрьской книжке ,,Журнала для всех“. Там одновременно помещены ст[атья] г. Волжского и Ваше (общее с Андреевым) письмо в редакцию. В письме Вы заявляете о своем неизменном сочувствии к журналу, в статье г. Волжский рекламирует книгу г. Булгакова „От марксизма к идеализму“. Возможно, что Вы еще не читали этой книги, и я позволю себе в нескольких словах резюмировать ее основной смысл. Вот он: идеалы свободы и равенства недостижимы в этом мире, но стремиться к ним — наш священный долг. Почему? Потому что таково повеление личной воли высшего существа. И это не метафоры пантеизма, нет, г. Булгаков усиленно подчеркивает, что „императив“ дается волею реальной лич- йястй (абсолютно реальной, тогда как человеческая личность для него реальна лишь относительно). Освободительная идея вводится в строго моральные формы рабьей психологии, превращается в приказ надлежащего начальства, да заодно, чтобы приказ не был понят в слишком радикальном смысле, ставится еще в границы „эмпирической недостижимости“.

Такова всегда была тактика просвещенного клерикализма: сначала запачкать своим благочестивым сочувствием, затем фальсифицировать, затем сократить втихомолку,— а там с божьей помощью удастся, может быть, понемножку'и совсем свести иа нет.

Г. Волжский характеризует книгу г. Булгакова как „во всяком случае интересно и горячо написанную, будящую человека и напоминающую ему о боге“. Сам г. Волжский принадлежит, насколько я мог судить по его статьям, к более умеренному (т. е. более реакционному) оттенку; кажется, он близок к „Новому Пути“ (не ручаюсь, Вы легко можете проверить).

На Вас я и подобные мне читатели привыкли смотреть как на человека, которому рабья психология ненавистна во всех ее проявлениях. Мы полагали, что Ваши стремления не имеют ничего общего ни с каким культом — даже культом свободы, потому что свобода для Вас не идол, которому поклоняются, а воздух, в котором расцветает могучая жизнь. Мы думали, что с клерикальной ложью у Вас нет ничего общего. Мы и сейчас не изменили этого мнения, теперь того же мнения, конечно.

Загадочную комбинацию „Волжский—Горький“ мы объясняем гак:

«я, Максим Горький, не знал, что Журнал для Всех посмеет пользоваться моим именем как рекламой для миллиона читателей, чтобы проводить в их среду идеи просвещенного клерикализма, и вот почему я объявил себя „искренним другом“ этого журнала». Но если Вьт сами не скажете этого, то Ваши читатели с полным основанием могут прийти к выводу: „и он туда же“.

Я надеюсь получить от Вас ответ. Желаю Вам всего лучшего.

Искренно уважающий Вас Александр Малиновский

25

19ХП03 Вологда, Кирилловская ул., библиотека Масленниковой (д-ру Малиновскому)» 568.

Горький ответил Богданову в конце декабря, что статьи Волжского он не читал, но писать для журнала не собирается, ибо «видел редактора В. Миролюбова и понял, что он — безнадежен. А того, что меня зачислят в идеалисты а 1а Булгаков — не боюсь. В феврале выйдет моя маленькая статейка, в коей я излагаю мое кредо — она называется „Человек“» 569.

Миролюбов, ио-видимому, имел в виду именно эту встречу с Горьким, когда писал в неотправленном письме к Серафимовичу, что Горький, встретившись с ним в* обществе чужих ему людей, осудил публикацию статьи Волжского (Лит. арх., с. 68). Статья Волжского вызвала также резкий протест со стороны других писателей, сотрудничавших в журнале. В январе 1904 г. Вересаев, Андреев, Дмитриева, Серафимович, Белоусов обратились к Миролюбову с письмом, в котором осудили статью Волжского «с проповедью бога и злорадною отходною над направлением, имеющим глубокие, жизненные корпи в современной русской жизни», и предупредили о невозможности своего дальнейшего участия в журнале в случае появления «подобных статей»570. Письмо-протест

В. С. Миролюбову положило начало длительной — в течение девяти месяцев — борьбе писателей, прежде всего Л. Н. Андреева, В. Вересаева, А. Серафимовича, за изменение позиции журнала 571.

Один из важных эпизодов во взаимоотношениях Волжского с ведущей группой авторов «Журнала для всех» — его поездка в Москву в феврале 1904 г. и переговоры с Андреевым и Вересаевым. Результаты переговоров кри тик изложил в большом письме к В. С. Миролюбову ОТ 20

февраля 1904 г. Это письмо могло создать впечатление, что Волжский был готов уступить в некоторых отношениях, кроме религиозного: «О разных там марксизмах столковаться можно, можно здесь прийти к соглашению, кое-что можно и уступить» 572. Ыа самом же деле уступки не произошло. Уже в апрельском номере появилась статья Волжского, полемизирующая с изданным в конце 1903

г. сборником «Очерки реалистического мировоззрения» (куда вошли статьи Луначарского, Богданова, Фри- че и др.) как явлением мысли, близко соприкасающейся (по мнению критика) с марксизмом573 в своем позитивистском «поклонении» и «обоготворении» жизни (с. 239).

Существует прямая связь между этой статьей Волях- ского и его статьями о Горьком («О некоторых мотивах творчества Максима Горького» и «Еще о некоторых мотивах творчества Максима Горького», 1904, I и II), ибо Волжский «приспосабливает» Горького к «позитивной эстетике» в духе Луначарского, которую он квалифицирует в статье об «Очерках реалистического мировоззрения» как «аморализм» («„реалистическое мировоззрение“ новой школы не решает моральные и религиозные вопросы, а устраняет их как несуществующие...») и связывает с ницшеанством (IV, с. 232—240) 574. Точно так же и «художественная философия» Горького — это «прежде всего философия самодовольного, любующегося собой аморализма и своеобразного, радостпо упоенного, самодовольно улыбающегося атеизма» (II, с. 109). Тенденция Горького «ответить на ... вопросы» о религиозно-нравственном смысле существования «их устранением, обойти их окольными путями» сближает его с Ницше (И, с. 111). Развенчивая, как аморальные, позитивные устремления горьковских произведений, критик положительно оценивает их критические тенденции. Горькому недоступно высшее, религиозное просветление. Но «смелость отрицания», «беззаветная решимость протеста» делают его «огромным общественно-философским бродилом»; «значение этого разъедающего фермента, этого гигантского социального тарана, с наслаждением ударяющегося в каменную стену буржуазной пошлости, рутины и всяческой гнили, конечно, очень велико...» (II, с. 110).

В целом отношение критика к современному реалистическому литературному движению — отчужденное. Основная драма этой литературы заключается, по Волжскому, в ее пессимизме. Об «ужасе ужасов» современной литературы писал на страницах журнала и Мирский, но видел их преодоление на путях общественной жизни. Для Волжского же основная причина в другом — в попранной вере. Литература — подобие безрелигиозного общества, «действительность жизни» которого «сплошь подернута холодным дыханием омертвения...» (VIII, с. 473). В произведениях Чехова «не названный, но оголенный ужас глядит отовсюду» (VIII, с. 473). Этому противостоит «жажда... высшей жизни», соприкасающаяся с «чисто религиозным чувством» (с. 475). Однако конфликт разных начал в творчестве писателя приводит к «изнуряющему противоречию... идеала и действительности» (с. 473). Беллетристика «„знаньевцев“ гораздо более однозначна, „скучна“, монотонна». «Страшная загадка жизни нависла над всей этой беллетристикой, и томит, и давит, и мучает неотвязно,— пишет Волжский по поводу сборников „Знания“.— Холодом веет от всех этих в большинстве сереньких рассказов о серенькой жизни маленьких людей» (VIII, с. 475—476). Критик выделяет среди этих произведений лишь «Жизнь Василия Фивей- ского» Л. Андреева как одно из самых значительных произведений. В статье, посвященной этой повести (1904, VII), которую Андреев не отдал «Журналу для всех» по причине ее «противурелигиозности»575, Волжский стремится истолковать ее по-другому. Если Андреев и не обрел бога, то — в отличие от других — он ищет его. Волжский пишет об «отрицательной религиозности» произведения: «Во всяком случае, эта жадная тревога отрицания— боль из-за. веры, жертва богу» (VII, с. 430).

Ополчаясь на «позитивную эстетику», на безрелигиоз- пость современного реализма, критик одновременно выступает и против «дурного тона идеализма», его недемократических тенденций, которые находит в «Новом пути». Характерна его статья «Об искании и об ищущих», написанная в связи с публикацией в I и II номерах «Нового пути» за 1904 г. очерков 3. Гиппиус «Светлое озеро». Волжский упрекает Гиппиус в «идеалышчанье», в «кокетливом заигрывании с идеей религиозного „слияния“ с народом». «Народные религиозные брожения, взглянуть на которые она ездила на „Светлое озеро“, являются в ее изображении только более или менее удобным фоном для изображения ее собственных внутренних переживаний...» (VI, с. 363). Критик резко отрицательно относится к той оценке «народных писателей» — Успенского, Короленко, Решетникова, Златовратского, которая содержится в статье Гиппиус: «Не о брюхе* ля народном,— приводит он слова Гиппиус,— прежде всего, они думали...?» Именно эти «грубые движения локтем в сторону „народных писателей“» Волжский воспринимает как «дурного тона идеализм», который «прячется за этим высокомерным презрением к «брюху», особенно к «„брюху“ голодного человека» (VI, с. 364) 576. Вместе с тем на этом этапе у критических отделов «Журнала для всех» и «Нового пути» оказалось значительно больше точек соприкосновения, чем расхождений. Спутниками Волжского в «Журнале для всех» были писавшие об искусстве

С. Маковский, Д. Философов, которые активно сотрудничали и в «Новом пути». С их приходом религиозно-философские идеи утвердились и в художественном отделе миролюбовского издания. Наиболее часто печатались в 1904

г. статьи С. Маковского, содержащие отдельные переклички со статьями Волжского. В русском искусстве проявление «современного идеализма», «идеализма в новой, утонченной форме» Маковский находит у Н. Рериха, В. и А. Васнецовых, Е. Поленовой, К. Коровина,

С. Малютина, В. Сурикова, А. Рябушкина. В двух больших статьях «Народная сказка в русском „художестве“» (II) и «Святыни нашей старины (по поводу этюдов Н. Рериха)» (VI) именпо эти художники признаны подлинно национальными, воплощающими «истинно русский дух», вновь обратившими интеллигенцию к народу, предлагая «полюбить его святыни для: того, чтобы найти истинный путь к нравственной и эстетической культуре» (II, с. 98). При этом народ предстает носителем мистических начал: «Вдали от наших городов он живет и верит так же, как верил прежде, всегда... И по-своему он ближе к великим, вечным таинствам жизни и смерти...» (VI, с. 357).

6

Перемены в общей позиции издания непосредственно отразились и на беллетристическом отделе. Перестают печататься в журнале Вересаев, Гарин-Михайловскии, Куприн. В течение 1904 г. ие появилось ни одного произведения Андреева. Правда, эпизодически продолжают выступать Серафимович (опубликовавший два рассказа), Скиталец, Мамии-Снбиряк, Гусев-Оренбургский, по их произведения в общем не делают погоды. Лучшие демократические писательские силы объединяются теперь вокруг товарищества «Знание». «Материал очень нужен. 2 сборн[ика] „Знания“, чеховский и очередной, 3-й, опять отвлекли от нас много сил»56,— писал Миролюбов И. А. Данилину 27 ноября 1904 г. Но главное заключалось не в недостатке материала, а в изменении самого характера беллетристики журнала. Знакомые мотивы нередко звучат теперь по-другому. Вот одно из произведений. На поляне, в лесу, ведут душевный разговор старик-пастух и пришлый солдат. Но беспричинно и неожиданно поднимается дикая злоба к старику у солдата, а после его ухода пробуждается злобность и в мальчике-пастушонке. И далее — как бы обобщая этот мотив разрушительного инстинкта — в воображении героев возникает образ грядущего страшного суда, когда ничего пе останется от этой тихой поляны, «и речка, и лес этот, какой где, и деревни... вся земля сгорит!»; «гремели и рушились куда- та в черную пропасть церкви, мосты, горы...» (X, с. 586). Мы передали коротко содержание рассказа «На поляне» молодого Сергеева-Ценского, пришедшего в журнал именно в 1904 г.

Повествования о народной жизни, самые их сюжеты постоянпо отличались в «Журнале для всех» острым драматизмом. Но его источник большей частью заключался 56

ЦГАЛИ, ф. 1440, оп. 1, ед. хр. 158, л. 3.

346

в социальных драмах жизни. Здесь же мы встречаем нечто другое. Как ни тяжелы условия существования героев, они не могут до конца объяснить их поведения. Необъяснимые силы роковым образом подчиняют душу человека помимо его воли. Именно по этой линии проникают в журнал декадентские веяния. (Известно, что они значительно коснулись раннего творчества Сергеева-Цеи- ского.) Тема животных ИНСТИНКТОВ, СТИХИЙНЫХ, иррационально жестоких начал в душе человека проходит и через другие произведения — рассказ того же Сергеева- Цеиского «Взмах крыльев» (IX), рассказы «Из подвала» М. Арцыбашева (II), «Одичалые» Н. Крашенинникова (V), «Тропой таежной» И. Емельянченко (X) и др. В этих произведениях порой соединяются натуралистическая обнаженность и декадентские «ужасы». Таким «ужасом» увенчивается, например, рассказ П. Пильского «Байструк» (VIII), в основе которого — как будто банальная ситуация любовного «треугольника». Из ненависти к мужу жена убивает своего ребенка: «И тотчас же кто-то горячий, упрямый п толкающий на зло и безумие приказал ей — „Убей!“... и в тот же миг, сейчас же, тяжело подняла свою безглазую голову злоба...» (VIII, с. 455). И в этом, и в других рассказах появляется по-декадентски взвинченная, вычурная образность, которая почти не встречалась раньше в беллетристике журнала.

На другом полюсе, который противостоял сцепам 0Д1Ь чания и озверения, находилось несколько рассказов идиллической тональности, посвященных народной жизни (вроде рассказов А. Баранова «За книжкой» (IX), Ив. Сазанова «Ларивон и Авдотья» (VIII), И. Жилкина «Фельдфебель» (VII), а также рассказы, объединенные мотивом религиозного очищения (Н. Даиарова «В метель» (V); Allegro (П. Соловьевой) «Светлая ночь» (IV); И. Наживипа «К счастью!» (I) и др.)*

Примечательные сдвиги возникают в 1904 г. и в поэзии журнала. Ей уделяется теперь заметно большее внимание, чем прежде 577. В лирике преобладает сумрачный топ. Бодрые ноты отдельных произведений Скитальца, светло созерцательный настрой стихов Бунина отступают перед мотивом одинокой души, заблудившейся среди бездорожья. Этот мотив звучит и «традиционно» элегически (например, в ряде стихотворений В. В. Башкина), и «по-декадентски». Поэты, примыкающие к символистскому лагерю, постепенно (со второй половины года) занимают господствующее положение в журнале. В десятой, октябрьской книжке мы найдем, например, стихотворное признание 3. Гиппиус:

Помню, было слово «крылья»...

Или брежу?.. Все равпо!..

Без борьбы и без усилья

Опускаюсь я на дно.

(с. 580)

Ю. Балтрушайтис сетует: «В кругу людей я — средь чужих. Мне в этом мире не до них...» (VIII, с. 451).

А. Рославлев пишет о «разрозненности загадочных начал» (1904, XI, с. 643). С. Маковский переоценивает «вечный» образ Прометея: «И ты солгал, титан богоподобный!.. Века прошли. Кругом все та же ночь» (XII, с. 707).

Но в 1904 г. в журнал приходят также Блок и Брюсов 578, чьи творческие устремления в целом значительно отличались от творчества других литераторов их круга, участвовавших в миролюбовском издании. В течение 1904

г. Брюсов поместил здесь четыре стихотворения, Блок — пять. Отношения Миролюбова с Блоком, как и с Брюсовым 579 (чье вхождение в журнал оказалось более трудным), отличались глубокой взаимной уважительностью 580. Вместе с тем Миролюбов печатал стихи поэтов символистского толка весьма избирательно, отбирая из присланного лишь то, что по его мнению, могло быть полностью доступно широкой аудитории журнала. Из предназначенных Блоком для журнала в конце 1903 г. пяти стихотворений было помещено только одно — «Золотистою долиной» (1904,’ V); из посланных 20 февраля '1904 г. четырех стихотворений напечатано два: «Из газет» и «Тихо вечерние тени...» (1904, IV) 581. Для опубликованных журналом стихотворений Блока характерен выход в большую жизнь из мира индивидуалистической замкнутости («Из газет»), условный, но красноречивый образ активной личности из народа («Мне снились веселые думы...» — V), «доступная» ясность формы. В этом же плане интересно и стихотворение А. Белого «Тройка» — своеобразная вариация известного народно-песенного сюжета (1904, VII). Сохранилось свидетельство совремеп- пнцы, связавшей блоковское выступление в «Журнале для всех» с тревожным ощущением «близости революции»: «И в одном из номеров „Журнала для всех“ трагическое, насквозь русское стихотворение: „Встала в сияньи, крестила детей...“, а под ним короткая, твердо звучащая подпись — Александр Блок» 582.

Но положительные тенденции не заслоняли общего уклона в художественном отделе издания, наметившегося в 1904 г. Показательна последняя, декабрьская книжка журнала за этот год, где была помещена повесть Арцыбашева «Смерть Ланде», написанная под заметным влиянием «толстовства». Уроки правственпого учения Толстого, высота этической позиции писателя были всегда важны для журнала. Но в произведении Арцыбашева (вызвавшем весьма иронический отклик Горького в письме к Андрееву от 23 декабря 1904 г.583) отразились не сильные, а наиболее уязвимые стороны моральной философии Толстого, связанные с идеей «непротивления». Взывающее к «непротивлению» произведение появилось в канун начала революции 1905 г. Факт этой публикации обнаружил особенно явно отставание журнала от действительности.

Но тогда же, к концу 1904 г., в «Журнале для всех» произошли новые важные события. Волжский бьгл вынужден уйти из журнала в связи с тем, что Горький и дру- гио писатели-«знаньевцы» вновь заявили Миролюбову

о том, что их сотрудничество в журнале несовместимо с пребыванием в нем Волжского. Андреев сообщил Миролюбову в сентябре 1904 г., что Вересаев и Горький «намереваются... напечатать письмо, в котором, ввиду изменившегося направления, отказываются от участия в ,,Ж[урнале] д[ля] всех“» (Лит. арх., с. 109. Письмо опубл. с неточной датой — июль 1904 г.) 584. ГГо-видимому, не без влияния Андреева этот протест не появился в печати. Ведущие писатели и в этот период не оставляли надежду на демократическое возрождение издания. В только что цитированном сентябрьском письме Миролгобову Андреев проанализировал позицию журнала, определив ее как серединную «между „Новым путем“ и ортодоксальпо-про- грессивными органами печати»; «Что же мешает Вам возвратиться к старому — к тому, каким был „Ж[урнал] д[ля] всех“ до этой истории?., очень возможно, что после войны [русско-японской] будет сильнейший подъем общественной самодеятельности, и именно в этом направлении — энергичной работы среди народа и рабочих. И «Ж[урнал] д[ля] в[сех]», великолепно составленный, дешевый, уже имеющий огромную аудиторию, может быть тахчим несравненным орудием общественной мысли, что самое существование его может стать на степень исторического факта» (Лит. арх., с 109—110).

С началом первой русской революции происходят серьезные изменения в характере издания. На первый план выходит общественно-политическая проблематика, повышается роль соответствующих отделов журнала. В эту пору его развитие протекает под знаком постепенпо нарастающей политической радикализации. Вместе с тем литературно-художественный авторитет издания в эти годы сравнительно невысок. Новых крупных имен оно не выдвигает. Отдельные яркие публикации принадлежат «старым» сотрудникам (к примеру, рассказ Л. Андреева «Христиане», стихи Бунина, переводы Брюсова из Вер- харгта). Сохраняется положение, создавшееся в результате отлива в «Знапие» писательских сил. Ведущие литераторы круга «Знания» гораздо реже выступают теперь в журнале. Правда, свою лепту в обновление литературы на этом этапе вносят и второстепенные беллетристы. Особенно примечательны художественные материалы 1006 г. Вместе с радикализацией политических отделов в издании заметно усиливается обществеиио-публицисти- ческая активность и прозы, и стихов. Революционная тема утверждается иа страницах «Журнала для всех». Но в ней заметно ослаблен (по сравнению с произведениями, печатавшимися, например, в сборнике «Знания») жизнеутверждающий героический пафос. Преобладают описания жестоких расправ над освободительным движением, современная действительность предстает часто в трагическом свете. Оскудевает в этот период литературная критика журнала, ограниченная небольшими рецензиями в библиографическом отделе и отдельными статьями на историко-литературную тему. Постоянное же обозрение текущей литературы, составлявшее в предшествующие годы одну из сильных сторон издания, прекращается. В сентябре 1906 г. подвергавшийся постоянным преследованиям цензуры журнал был приостановлен административным порядком и все номера его за этот год выли конфискованы.

13 последующее время Миролюбов стремился несколько раз возобновить издание под другими названиями, но не имея уже возможности поставить на нем свое имя: журнал подписывал не фактический руководитель, а номинальные издатели. В течение ноября—декабря 1906 г. выходит журнал «Народная весть», с января 1907 г. по январь 1908 г.— журнал «Трудовой путь». Оба издания постигла общая участь — запрещение с конфискацией большинства номеров. То же самое произошло с еще одним миролюбовским издапием — «Нашим журналом», который был закрыт сразу же по выходе первого номера (февраль 1908 г.), конфискованного за «тенденциозность сообщений во внутреннем обозрении и за сочувственное изображение революционного движения в деревне» (Лит. арх., с. 71). Добавим, что и художественные публикации этого единственного номера отличались — в значительной своей части — явственной политической остротой, воскрешали память о прошедшей революции, изобличали ее карателей, взывали к отмщению (рассказы JI. Андреева «Иван Иванович», Е. Чирикова «В дороге», стихи Е. Тарасова, Г, Галиной). Вынужденный в 1908 г. уехать за границу из-за судебных преследований за издание журналов, Миролюбов продолжает заниматься интенсивной литературноорганизационной деятельностью. В 1910-е годы он принимает участие в редактировании сборников «Знания», журналов «Современник» и «Заветы». А по возвращении в Россию после амнистии 1913 г. Миролюбов основывает новый журнал, стремясь возродить традиции своего первого детища. Это издание — «Ежемесячный журнал» — стало примечательным явлением русской журналистики в годы первой мировой войны.