ЗАБЫТЫЕ ИМЕНА ДАЛЬНЕВОСТОЧНОЙ ПОЭЗИИ. ЯСНЫЕ ПИСЬМЕНА ЖИЗНИ ПОЭТА БОРИСА БУТКЕВИЧА

Clear characters Boris Butkevicha's lifes Article continues a series of the author's works devoted to problems of studying of ways of development of Russian poetry on the Far East of Russia in 20th XX centuries.

Поэт, литератор, журналист Борис Бета (Бэта), настоящая фамилия Борис Васильевич Буткевич, происходил из дворянской семьи. Родился 10 июля 1895 г. в имении Надеждино Уфимской губернии. Окончил Петербургское Николаевское кавалерийское училище, штабс-ротмистр Пятого Александрийского гусарского полка ее Величества государыни Императрицы Александры Федоровны. Будучи профессиональным военным, как и многие другие в то время, оказался сначала участником первой мировой войны, а потом и гражданской. В 1920-1922 гг. жил во Владивостоке и активно проявлялся в литературных кругах города. В среде местных литераторов он считался довольно талантливым, правда, особых положительных отзывов удостаивались его прозаические произведения. Сотрудничал с владивостокскими газетами «Голос Родины», «Русский край», «Вечерняя газета», журналом «Восток» и другими. Известен Бета был и своим богемным образом жизни. Как отмечают в разделе «Биографические сведения о поэтах»

В. Крейд и О. Бакич - составители антологии «Русская поэзия Китая» - тот «ночевал по знакомым или на редакционных столах, а то и под открытым небом» [25; 670]. «Ты сорванец, и тусклый алкоголь / Оттягивает выстрелы таланта. / Твои друзья - расслабленная голь, / А твой ночлег - китайская шаланда. / Но подожди, и мышцы крепких скул / Ты вывихнешь одним скрипящим стиском, / И ветка жил нальется по виску, / И день придет - птенец с голодным писком.

Во Владивостоке Б. Бета больше работал в жанрах прозы. В разных местных изданиях были опубликованы его рассказы: «Обстоятельства сердца» (с рисунками художника Комарова, резьбой художника Любарского) [16], «Женщина за окном» [19], «Письмо, которое я не отправил» [11]; повести: «Два выстрела» [14], «Счастье» [6]; воспоминания «Встреча с Блоком» [3]. В «Вечерней газете» был напечатан цикл очерков «Записи на манжетах», куда вошли «Аттика», «Молоко», «Однажды», «Собака», «Сердце», «Овидий»: «Когда вижу голубые маревом горы и серебряные слои облаков и море, отливающее полосами далей, - понимаю, что и я изгнанник. Ибо всегда ты, море, ревниво напомнишь, что есть иное! И память, отвечая, страдает. Ибо опять она женски сомневается: ах, да есть ли что в самом деле?.. И грустно поет: «Quecumque adspicas nihie est nisipontus et aer...»» [2]

В номерах газеты «Голос Родины» публиковались отрывки из романа Бета «Муза странствий» [13], [15]. Как сообщала в декабре 1922 г. газета «Голос Родины», во Владивостоке Литературно-художественной секцией Примгубкомпомгола в пользу голодающих было подготовлено издание детской книжки-сказки поэта Бориса Бета «Поездка на елку в Советскую Россию» с иллюстрациями художника А. Е. Степанова. (Того самого Саши Степанова, друга Несмелова, украсившего своими рисунками владивостокские поэтические сборники поэта, вместе с Несмеловым и еще двумя белыми офицерами они бежали в Китай. Историю перехода границы Несмелов описывал несколько раз, в т.ч. в мемуарах «Наш тигр. Из воспоминаний о Владивостоке». - Е. К.). Книжку Бета предполагалось издать в количестве 3000 экземпляров по 20 копеек за книжку. Союз печатников обещал отпечатать эту книжку со скидкой, в виде пожертвования или же организовать воскресник.

Из большинства поэтических авторитетов начала века самым значительным для писателя стал А. Блок. Вместе с Несмеловым и Ещиным большое место в лирике Бета занимает тема отступления белых войск, гонения, покидания родных мест, вынужденного боя. Однако точно утверждать об участии Бета в Ледяном походе нельзя. Хотя вместе с другими офицерами Белой армии он и оказался во Владивостоке: «Опять заслышать на заре / Сквозь мягкий сон укрытых глаз / Протяжность зовов на трубе, / Вновь неожиданных для нас, / Заспавших и на этот раз / Устав о воинской игре! / Проснуться так: В окне мороз / Раздольных голубых просторов, / И миг приготовлений скорых, / И звоны на обутых шпорах. / И натощак от папирос / Проклятый кашель - без угроз. / А вышел, - что твое вино, / Он, ранью ковкой, опьянит, / И снова в высоте звенит / И льется бодрая труба. / А сердце ей опьянено, /Хоть холодеет на губах. / Пола тот час же просквозит, / Походка звонкая легка, / И звонкость ржания звенит: / И чья-то глупая рука / Уже засыпала овес, / И чешется, рассевшись, пес. / У двери теплых денников / Навоз подстилочных клоков / Дымится свежестью своей, / И стуки-постуки подков / Уверенные, из дверей / Выводят первого коня... / О, Господи, прости меня, /

Что я опять желаю брани! / Что вот опять мое желанье /Приходит, Славою звеня; / И смяты смертно зеленя / Отменным полевым галопом / На страх застигнутой Европы!» [17], [4]. Это относительно известное стихотворение Б. Бета, приводимое в антологиях, носит название «Лошадь Паллада» и датировано 1934 г., когда уже посмертно оно было опубликовано в первой книге шанхайского журнала «Врата». Однако, впервые под названием «Военные стихи» оно было напечатано в декабрьском номере владивостокской газеты «Голос Родины» в 1921 г. и во владивостокской «Вечерней газете» в мае 1922 г.

Стихотворение «Труба» - ностальгические воспоминания о детстве, отце, где сон дороже яви выматывающих, страшных военных будней: «В поход труба зовет октябрь - / Играет важно.

Бета сравнивает себя и своих друзей с лебедями, совершающими перелет. Завершающим аккордом становится образ возлюбленной как олицетворение когда-нибудь наступящей гармонии. Об этом в стихотворении «О лебедях»: «О лебедях, направившихся к югу, / В глуби лазури, в далях высоты, / О лебедях, напомнивших мне вьюгу, /Буран в степях, которые пусты. / Ведь мы, - я понял, -

с лебедями схожи, / Мы также совершаем перелет. / И ты, случайно встреченный прохожий, / К назначенному югу твой поход. / Случается, что так и не узнают / Иные - направление на юг. / Случается, что югом называют / Холодный край осеребренных вьюг. / А также есть и те, что умирают, / Падут и не встают и не живут. / Не слышно им, как голоса играют, / И нет тоски, что их не подождут. / Их помнит память. Но несчастней те, ведь, / Которые в спокойствии своем / Забыли знать, что каждый белый лебедь / Окликнут к югу солнечным огнем! / И вы, завороженная напевом, / Влюбленная в протяжные слова, / Вы тоже лебедь в оперенье белом, / И к югу обращенные глаза... / В глазах у вас, завороженных пеньем, / В их девичьей мечтательной тоске, / Угадываю ваше нетерпенье: /Скорее стать на солнечном песке!» [12].

После отъезда «главных» футуристов (Бурлюка - в Японию; Асеева, Третьякова, Чужака - в Читу, а затем в Москву) и фактически распада Литературно-художественного общества Дальнего Востока, во Владивостоке в октябре 1922 г. возник «Салон поэтов» - литературно-художественный кружок, объединивший вокруг себя поэтов Арс. Несмелова, Вс. Иванова, Л. Ещина, М. Щербакова, П. Далецкого, Б. Бета, Ющенкова и др. «И как всегда и везде первую попытку зажечь в нашем туманном городе факелы делают не музыканты, не певцы, а поэты», - отмечала по этому поводу газета «Владиво- Ниппо» [10].

Объединению «Салона поэтов» предшествовал выход в апреле альманаха поэтов «Парнас между сопок» (1922), при участии Б. Беты, Л. Тяжелова, М. Скачкова, Арс. Несмелова, Вс. Иванова, на долгие годы заклейменный как «квинтэссенция антисоветской клеветы, белогвардейско-монархических идей, сгусток идейного отступничества и предательства»: «В изданиях футуристов, сотрудничавших с интервентами, в том числе и в «Парнасе», настойчиво проводилась идея чистого искусства, выдвигалось требование аполитичности и полной свободы для анархиствующего интеллигента, сводилась на-нет социальная функция литературы. Считалось признаком хорошего тона порочить творчество писателей Х1Х в. Вслед за Бурлюком поэты огульно отрицали искусство прошлого, нервозно и с предубеждением относились к тем деятелям культуры, которые сближались с народом, но не были футуристами <...> поддерживали формализм как противоядие, предостерегающее от традиций художественной классики» [24; 73]. Комментируя крупного исследователя литературы Дальнего Востока В. Пузырева, писавшего это в 1960-е гг., необходимо отметить следующее. Лозунг антитрадиционности пришелся по вкусу многим дальневосточным поэтам, среди которых были и поэты Пролеткульта, и крайние левые футуристы, такие, как Н. Чужак. Московский теоретик пролеткульта А. Бессалько в вопросе о понимании пролетарской культуры вообще выражал уверенность, что романы Толстого, Достоевского и других никогда нами не переиздадутся [22; 148]. Подчеркнем, что возможность войти в большую поэзию, например у футуристов Н. Асеева и

С. Третьякова, объясняется тем, что они как раз не были ограничены какими-то определенными рамками, соединяя в своем творчестве традиции и новаторство.

Рецензентом того времени неким Дуксом было отмечено, что поэтический сборник «Парнас между сопок» красиво издан и напоминает своей внешностью столичные сборники», но сам альманах был прокомментирован как чрезмерно насыщенный символической мистикой, мотивами тоски («символизация мистического ужаса разврата, оголение безобразных сторон жизни»), которые в избытке присутствуют у Арс. Несмелова, Л. Тяжелова и Вс. Иванова. В отношении Б. Бета рецензент отмечал: «Изящна и выдержана «Фокстротная поэма» талантливого Бориса Бета. Здесь на подобающем фоне северянинских «мотокаров» бензинового угара и фокстрота декадентский надлом «белой» души, на плечах которой (души) «...был синий шарф, / Концами спущенный за пояс». Но это неотъемлемая неизбежность стиля, создающего настроение. В общем, стих поэта прост и идет к сердцу. В нем мотивы заглушенной тоски и горечи перед измельчавшей жизнью, старинные байроновские, вечно новые мотивы: Чайльд Гарольд жив и танцует фокстрот.

Задушевность и легкая простота Бета изобличают в нем одного из поэтов «Божьей милостью» [9].

Не лишним кажется привести мнение о «Парнасе между сопок» и его участниках Николая Светлова, известного в дальнейшем в эмиграционных кругах журналиста, критика, поэта, фельетониста. Рецензент Н. Светлов указывает на лейтмотив, основную тему альманаха «Парнас между сопок», мелодии трех поэтов: «Женщина - «возлюбленная всех поэтов», плывущая над домами, как облачный призрак Блока; женщина, ставящая ногу «в желтом ботинке на высохший тротуар», как на грудь поверженного раба; наконец, женщина, переступившая некую страшную грань в служении своим телом миру-мужчине.

Борис Бета - «фокстротная поэма». Поэт поет, ломая «штамп» речи; «изнеможенья рот» вместо изнеможенного рта, «поворот явился обликом», «лик нежен пудрой голубой». Такое конструирование образа, как видит читатель, указывает, что мы имеем дело с хлебниковским влиянием. В смысле стилистического «изыска» поэт связан с футуристами типа Пастернака и Асеева, тоже учениками Хлебникова. «Лик нежен пудрой голубой» - очень хорошо; иногда довольно бессильно - «и над ушами мед без соты», рыжеватые волосы, что ли? Б. Бета силен там, где он касается образов, резко ему резонирующих. В этих местах поэма - совершенно самостоятельное и высоко напряженное творчество. Поэт очарован развратной, изнеможенной и уже гибнущей женщиной, не возбуждающей здоровой чувственности, а именно чувственность упадочную, старческую: «И, право, больше старики / Оглядывались вам на плечи, / На угловатость, худобу, / Изнеможение разврата, / И, пудрой бледная, в гробу / Представились вы очень внятно». Умело и тонко возводит поэт «в перл создания» эту «уличную», и здесь он ярко показывает всю силу своего таланта. Поэт идет по двум путям. Развивает чувственное очарование от этой доступности, от этой несопротивляемости, ибо доступность, переходящая все границы, может, оказывается, очаровывать, как и прекрасная недосягаемость Блоковской Дамы. Параллельно с этим приемом поэт развивает другой: указывая на синеватость пудры (чувствуется трупность), на изнеможенье, на возможность безнаказанно обидеть, он возбуждает жалость, подводит свою героиню под категорию обреченности. И все это на фоне тоскующего и жаждущего духа творца, когда белая его душа «Сквозь дрему встала, беспокоясь, / Расправила свой синий шарф, / Концами спущенный за пояс. / И я, очнувшись, закурил, / Еще задумался под дымом...» Такова женщина Беты. Она очаровывает, но это очарование царапающее, ибо оно болезненно, хотя, конечно, искусству нет дел до того, во что оно влюбляется» [5].

Подробно сравнивая творческое разрешение этой темы у Б. Бета и Вс. Иванова, Светлов продолжает: «Совершенно особое отношение к женщине у Вс. Иванова в его поэме «Дама в сером»: Если для Беты весь мир закутан, тосклив и страшноват, а затем уже, скажем, прекрасен, - у Вс. Иванова, прежде всего, чувствуешь его простоту <...> Женщина в сером - не повелительница. Она хочет быть ею, и поэт соглашается допустить ее в свой мир как повелительницу <...> Смешно, конечно, заниматься предсказаниями, но иногда, когда читаешь хорошие стихи, трудно удержаться от этого. В лице Б. Бета и Вс. Иванова мы имеем поэтов с серьезным настоящим, с вероятно большим будущим. Первый интимен и ввинчивается в душу; его оружие - нежность, жалость, он проследит везде, как «горло нежное глотало», другой - талант к огромным полотнам, к большим картинам и резким обобщениям.» [5]. Такими словами завершает свой обзор альманаха «Парнас между сопок» рецензент Н. Светлов.

Любопытно, что организованный «Салон поэтов» пытался сохранить былую богемность как свойство, неотъемлемое для творческой личности. «Наркозоделикатесы», кокаин, утонченный эротизм, проповедуемые в художественных кругах города в это время, - синонимы богемности, без которых многие литературно-поэтические деятели не мыслят большой поэзии. Тяга к богемному была заметна даже в названиях успешно проходящих, организованных в городе «Вечеров интимной поэзии», которые, кстати сказать, колко высмеивались в прессе. В газетах того времени не редки были сообщения о вечерах богемы. Между прочим, одно из таких сообщений гласило: «28 сентября вместе с Леонидом Тяжловым Борис Бета устраивал в Никольск- Уссурийске «вечер богемы», на котором читал доклад о владивостокских поэтах» [7].

На сегодняшний день известны, по меньшей мере, три стихотворения Арс. Несмелова, посвященных Б. Бета. Все они были написаны во Владивостоке. Первое «Случай» было опубликовано в газете «Дальневосточное обозрение» в 1921 г.: «Вас одевает Ворт или Пакэн? / (Я ничего не понимаю в этом) / Ив сумрачном кафе-америкэн / Для стильности встречались вы с поэтом. / Жонглируя, как опытный артист, / Покорно дрессированным талантом, / Он свой весьма дешевый аметист / Показывал сверкальным бриллиантом. / Но, умная, вы видели насквозь, / И скрытое под шелком полумаски / Ленивое славянское «авось» - / Кололи колко острые гримаски. / Когда ж в гостиных заворчало: «вор!» - /Предчувствуя уродливую драму, /Вы первая сорвали приговор / И бросили на провод телеграмму. / И трус на миг остановил клинок / Над узелком испытанной развязки, / И щупальцы склонявший осьминог / Был ранен жестом смелой буржуазки» [21]. Второе - «Авантюрист» - вошло в сборник Несмелова «Стихи»: «Весь день читал (в домах уже огни) / Записки флорентийца Бенвенуто. / Былая жизнь манила, как магнит, / День промелькнул отчетливой минутой. /Панама. Трость. Тяжелый шар упал. / С морских зыбей, с тысячеверстных тропок / Туман, как змей, закованный в опал, / Ползет внизу, в оврагах синих сопок. / «Вся ночь моя!» - Его не ждет жена: / Покой судьбы - ярмо над тонкой выей. / Как та скала: она окружена / И все-таки чернеет над стихией. / Со складок туч фальшивый бриллиант / Подмел лучом морскую площадь чисто. - / Как сочетать - пусть крошечный - талант / С насмешливым умом авантюриста? / Бредет сквозь ночь. В кармане «велодог», /В углу щеки ленивая усмешка... / «Эй, буржуа! Твой сторож, твой бульдог / Заснул давно: на улице не мешкай». / Притон. Любовь. Страдание и грязь / Прильнут к душе. Так оттиск ляжет в глине. / А завтра днем, над книгою горбясь, / Дочитывать бессмертного Челлини...» [23; 39].

Третье - приведенное в самом начале - вошло в сборник Несмелова «Уступы», но впервые было опубликовано в литературно-художественном журнале «Фиал» (Харбин, 1921, № 1).

Поэт, прозаик, критик, переводчик, издатель, путешественник, профессиональный военный летчик и фотограф, тоже участник первой мировой и гражданской войн Михаил Щербаков, живший в начале 1920-х гг. во Владивостоке, посвятил Б. Бета стихотворение «Современность»: «Когда-то царственным венцом / Венчался вождь сердец - певец, / И свитки пламенных канцон /Хранил раздушенный ларец. / Теперь же должен ловчий слов / Идти на грубый лов монет, / И сыпать жемчуга стихов / В надменный крик столбцов газет. / Но не пропустит зоркий взор / Среди реклам и жирных строк / Твоих стихов простой набор, /Как в щебне - голубой цветок!» [25; 583].

В октябре 1922 г., после занятия Владивостока красными, Б. Буткевич отправился в Чанчунь. Жил также в Мукдене, Харбине, Пекине, Циндао, Шанхае, ездил в Японию. Публиковался в «Маяке» (1922), «Родной ниве» (1925), «Русском голосе» (1925), «Развлечении в часы отдыха», «Гонге», «Рубеже», «Вратах» и других эмигрантских изданиях Китая. В 1924 г. (по другим сведениям - 1925) поэт уехал из Шанхая в Сербию с Первым Сибирским Императора Александра Первого кадетским корпусом, который после отступления Белой армии находился на Русском острове Владивостока, а в 1922 г. был отправлен в Шанхай. Путь поэта лежал через Гонконг, Сайгон, Коломбо, Джибути, Суэц. В Европе Бета работал портовым грузчиком, пастухом в Нижних Альпах, носильщиком, плавал кочегаром в Средиземном море в Африку и в Малую Азию. Вел жизнь бродяги. Как бы подтверждая это, еще в «Маньчжурских ямбах» поэт напишет: «Ну почему бы не поплыть, /А то отправиться пешком / С бродячим за спиной мешком...» [25; 96-98]. Как и владивостокский поэт Внедикт Март, Бета мечтает о жизни отшельника, аскетично-одинокой, уединенной, когда концентрация духа проявляется в особой тяге к выражению себя в прекрасном, в слове, живописи: «Не раз задумывался я / Уйти в далекие края, / И в фанзе поселиться там, / Где часты переплеты рам; / Бумага в них, а не стекло, / И кана под окном тепло. / На скользкую циновку сесть, / Свинину палочками есть /И чаем горьким запивать; / Потом курить и рисовать, / Писать на шелке письмена - / И станет жизнь моя ясна, /Ясна, как сами письмена» (Харбин, 1923) [25; 96-98].

Изредка Бета печатался в парижских эмигрантских изданиях - «Новом доме» (1925-1926), «Новом корабле» (1927), «Числах» (1931), в газете «Возрождение». Мечтал выпустить сборник рассказов. По словам писательницы Нины Берберовой, эмигрировавшей вместе с мужем поэтом Владиславом Ходасевичем из России в 1922 г. во Францию, «от него остался ненапечатанный роман «Голубой павлин», затерянный в одной из парижских редакций». В своей мемуарной книге «Курсив мой: автобиография» Берберова вспоминает: «В 1926 году некто Борис Буткевич прислал из Шанхая рассказ в «Новый дом» (позже назывался «Новый корабль»; журнал молодых в Париже, в редколлегию входили Д. Кнут, Н. Берберова. - Е. К.), который я немедленно напечатала, - он был талантливый, и все потом (даже Бунин) говорили, что автор «обещает». Мы стали переписываться. Буткевич с Дальнего Востока переехал в Марсель. В 1928 году, когда я ехала из Канн в Париж, я дала ему знать, чтобы он пришел на вокзал, я хотела ему помочь устроиться хотя бы марсельским корреспондентом «Последних новостей» (он очень тяжело работал). Выхожу в Марселе на платформу. Стоит перед вагоном маленький человек, скромно одетый, курносый, с глупым лицом и повадками провинциала. Я подошла. Стали разговаривать. Я старалась не замечать его внешности и сразу перешла к делу. Вдруг человек говорит: «Я - не Буткевич. Извините, только Буткевич не пришел, я за него». - «А где же он»? - спросила я, сердце мое упало. «Они не пришли, - сказал человек, - потому что у них нет нового костюма, а в старом они стыдятся». Позже Буткевич извинился передо мной, написав мне, что он был болен и к поезду прийти не мог. Я своих чувств к нему не изменила: писала ему, устроила две его корреспонденции в газету и, когда он умер, написала о нем некролог» [1; 517-518].

Б. Бета умер от туберкулеза в нищете и одиночестве 8 августа 1931 г. в Марселе в госпитале Консежион, на больничной койке.

Б. Буткевич творчески «примыкал» к дальневосточным беженским, белоэмигрантским поэтам А. Несмелову, А. Ачаиру, Л. Ещину, М. Щербакову. Думается, поэтическое творчество и судьба других белогвардейских поэтов, например, Ю. Ревердатто, Арс. Шевелева (Ольгина), умершего во Владивостоке в феврале 1921 г., талантливого поэта Г. Маслова, представителя поэтической петербургской школы «серебряного века», служившего рядовым в охране Колчака и умершего от сыпного тифа при отступлении белой армии в Красноярске в 1920 г., омских поэтов Г. Вяткина, А. Вощакина, А. Новоселова, Ю. Сопова, С. Ауслендера, Ф. Филиппова, сотрудничавших с колчаковскими газетами, и еще многих других, ждет своего серьезного исследования.

Примечания 1.

Берберова Н. Курсив мой: автобиография / Н. Берберова. - М.: «Захаров», 2009.

- С. 517-518. 2.

Вечерняя газета. - Владивосток, 1921. - 18 авг. - ГАПК. Здесь и в дальнейшем при цитировании текстов авторская орфография и пунктуация сохраняются. 3.

Вечерняя газета. - Владивосток, 1922. - 2 марта. - ГАПК. 4.

Вечерняя газета. - Владивосток, 1922. - 2 мая. - ГАПК. 5.

Вечерняя газета. - Владивосток, 1922. - 22 апр. - ГАПК. 6.

Вечерняя газета. - Владивосток, 1922. - 27 февр. - ГАПК. 7.

Владиво-Ниппо. - Владивосток, 1922. - 1 окт. - РГИА ДВ. 8.

Владиво-Ниппо. - Владивосток, 1922. - 12 окт. - РГИА ДВ. 9.

Владиво-Ниппо. - Владивосток, 1922. - 15 апр. - РГИА ДВ. 10.

Владиво-Ниппо. - Владивосток, 1922. - 4 окт. - РГИА ДВ. 11.

Восток. - Владивосток, 1921. - № 1. - РГИА ДВ. 12.

Голос Родины. - Владивосток, 1921. - 11 дек. - ГАПК. 13.

Голос Родины. - Владивосток, 1921. - 17 апр. - ГАПК. 14.

Голос Родины. - Владивосток, 1921. - 17 марта. - ГАПК. 15.

Голос Родины. - Владивосток, 1921. - 24 апр. - ГАПК. 16.

Голос Родины. - Владивосток, 1921. - 3 апр. - ГАПК. 17.

Голос Родины. - Владивосток, 1921. - 6 дек. - ГАПК. 18.

Голос Родины. - Владивосток, 1921. - 7 апр. - ГАПК. 19.

Голос Родины. - Владивосток, 1922. - 16 апр. - ГАПК. 20.

Голос Родины. - Владивосток, 1922. - 20 дек. - ГАПК. 21.

Дальневосточное обозрение. - Владивосток, 1921. - 1 янв. - ГАПК. 22.

Иванов В. И. Формирование идейного единства советской литературы 1917-1932 / В. И. Иванов. - М.: Гослитиздат, 1960. - С. 148. 23.

Несмелов А. Собрание сочинений. Т. I. Стихотворения и поэмы / А. Несмелов; сост. Е. Витковский, А. Колесов, Ли Мэн, В. Резвый; предисл. Е. Витковского; коммент. Е. Витковского и Ли Мэн. - Владивосток: Альманах «Рубеж», 2006. - 560 с. 24.

Пузырев В. Г. Футуристы на Дальнем Востоке / В. Г. Пузырев // Ученые зап. Ульяновского гос. пед. ин-та им. И. Н. Ульянова. Том ХХІ. Вып. 2, ч. 1. - Ульяновск, 1968. - С. 61-90. 25.

Русская поэзия Китая: антол. / сост. В. Крейд, О. Бакич. - М.: Время, 2001. - 720 с. - (Поэтическая библиотека. Русская зарубежная поэзия).

Е. В. Кондрашева

Тихоокеанский государственный университет, г. Хабаровск, РФ