1. «Форма стоимости... очень бессодержательна и проста»?
На первый взгляд, западногерманский автор нащупал действительно уязвимое место — анализ Марксом формы стоимости в той редакции данного текста, которая утвер дилась как окончательная, начиная со 2-го немецкого издания I тома «Капитала». Разве не сам Маркс, рассматривая, например, простую форму стоимости, писал здесь: «На практике эта форма встречается, очевидно, лишь при первых зачатках обмена, когда продукты труда превращаются в товары лишь посредством единичных и случайных актов обмена», а говоря о развернутой форме стоимости, замечал, что она фактически наблюдается «тогда, когда один какой-нибудь продукт труда, например скот, уже не в виде исключения, а обычно обменивается на многие другие товары»?45 И разве переход от всеобщей к денежной форме стоимости не носит во 2-м немецком издании сугубо исторический характер, не отражает процесс превращения допотопных форм обмена в развитое товарное обращение, основывающееся на деньгах? Бакхауз правильно подметил и тот факт, что подобных мест было значительно меньше в написанном Марксом по совету друзей приложении к 1-му немецкому изданию I тома «Капитала», которое должно было облегчить понимание изложения формы стоимости в основном тексте «недиалектическому» читателю46. В основном же тексте 1-го издания переходы от простой формы стоимости к развернутой и, далее, всеобщей и подавно не имели никакой «исторической привязки». Что же касается денежной формы стоимости, то она в основном тексте 1-го немецкого издания фигурировала просто как «форма IV»47. Все это, по мнению западногерманского автора, свидетельствует о том, будто Маркс со временем все больше и больше склонялся к отождествлению диалектического («логического») перехода от товара к деньгам с процессом развития товарообмена, начиная с древнейших времен, т. е. с «историческим». Тем самым Маркс якобы признал невозможность раскрытия внутренней диалектики товарно-денежных отношений в капиталистическом обществе без обращения к их истории (точнее, предыстории), т. е. «историзировал» свой «логический» метод. Мимо обстоятельств, на которые обратил внимание Бак- хауз, не проходят и марксистские исследователи48. Но они, верно отделяя главное от второстепенного и учитывая конкретные обстоятельства, обусловившие те или иные редакционные изменения, которые Маркс внес при переиздании в I том «Капитала», не усматривают в различиях, обнаруживающихся между разными редакциями параграфа о форме стоимости, какого-либо радикального пересмотра Марксом выработанной им методологии, тем более разрыва с диалектикой. Те незначительные изменения, на которые пошел автор «Капитала» во 2-м немецком издании, были продиктованы иными обстоятельствами. «Трудность понимания анализа формы стоимости со стороны «недиалектического» читателя несколько уменьшается,— пишет В. П. Шкредов,— если развитие диалектических понятий иллюстрируется с помощью исторических аналогий»49. Маркс решил таким образом помочь «недиалектическому» читателю, ибо уже вскоре после выхода в свет 1-го немецкого издания I тома выяснилось, что диалектика, диалектический метод ассоциируются у немецкой читающей публики с гегелевской идеалистической системой. «В рецензии на первый том настоящего труда доктор Дюринг отмечает,— писал Маркс в черновом варианте второй книги «Капитала» (1868—1870),—что моя неизменная привязанность к скелету гегелевской логики заходит так далеко, что даже в формах обращения я открываю гегелевские фигуры умозаключений»60. Маркс уже тогда распознал тот мотив, который в дальнейшем стал доминирующим в критике «Капитала» со стороны вульгарного материализма: стремление доказать, что диалектика есть атрибут идеализма, и на этом основании представить автора «Капитала» эпигоном гегелевской философии. Поэтому, работая над продолжением своего труда и готовя переиздание I тома, Маркс считал необходимым, во-первых, публично разъяснить свое действительное отношение к Гегелю, во- вторых, по возможности показать не готовому еще к пониманию всех тонкостей марксистского диалектического метода читателю, что в «Капитале» речь всюду идет о реальных экономических отношениях, а не о саморазвитии «понятий». Что касается первого пункта, то поначалу, надеясь на скорый выход II тома «Капитала», Маркс полагал, очевидно, возможным ограничиться в нем подстрочным примечанием, в котором он писал: «Гегель —мой учитель, и болтовня умничающих эпигонов, полагающих, что они покончили с этим выдающимся мыслителем, мне просто смешна. Однако я позволил себе отнестись к моему учителю критически, снять с его диалектики покров мистицизма и тем самым существенно ее изменить...» 51 Но в дальнейшем, по мере появления все новых и новых откликов на I том «Капитала», Маркс убедился, что вопрос о методе, примененном в его труде, нуждается в более подробном и обстоятельном освещении. Так появилось знаменитое Послесловие ко 2-му немецкому изданию I тома, заключительная часть которого посвящена выяснению основных черт диалектического метода52. Здесь, между прочим, автор «Капитала» писал: «Исследование должно детально освоиться с материалом, проанализировать различные формы его развития, проследить их внутреннюю связь. Лишь после того как эта работа закончена, может быть надлежащим образом изображено действительное движение. Раз это удалось и жизнь материала получила свое идеальное отражение, то может показаться, что перед нами априорная-КоНструщия»63. Здесь мы подошли ко второму пункту. В отличие от неогегельянских интерпретаторов «Капитала», для которых эмпирическое является синонимом до- и вненаучногом, Маркс придавал большое значение тому, чтобы его экономическая теория не воспринималась как «откровение», а рассматривалась — в полном соответствии с действительным ее содержанием — как анализ и обобще ние реальных экономических процессов. Между тем представление о «Капитале» как об «априорной конструкции» неизбежно возникает у читателя, находящегося во власти обыденных представлений, как только речь заходит о самых абстрактных, неразвитых, бедных в теоретическом отношении определениях первых глав «Капитала», ибо такие категории, как абстрактный труд, стоимость, форма стоимости и т. п., «неосязаемы»,*не обнаруживаются эмпирически. Для понимания их материального, «земного» (а не идеального, «из головы») происхождения нужна, замечал Маркс, «сила абстракции» 55. Но как было убедить в том, что в параграфе о форме стоимости совершается не филиация понятий, а мысленное проникновение в действительное отношение товаров друг к другу, лишенного этой «силы абстракции» читателя? Понимая, что «научные попытки революционизирования науки никогда не могут быть действительно общедоступными» 56, Маркс, по-видимому, считал возможным помочь неподготовленному читателю именно тем путем, чтобы, ничего не меняя в принципиальной последовательности раскрытия тайны происхождения денег, ввести в ткань изложения несколько исторических аналогий57. Определив «форму IV» как денежную форму стоимости, автор «Капитала» более определенно подчеркнул, что в условиях современного ему буржуазного общества именно деньги являются высшим проявлением противоречия между относительной формой стоимости и эквивалентной формой. Тезис Бакхауза об «историзации» Марксом диалектического метода в «Капитале», таким образом, не подтверждается при взвешенном рассмотрении тех мест в тексте 2-го немецкого издания I тома, которые он приводит в обоснование своей точки зрения. Еще менее основательным выглядит он в свете всей эволюции взглядов Маркса на проблему денег. Если бы Бакхауз несколько расширил рамки своего исследования и вовлек в анализ выписки (эксцерпты) Марк са о деньгах, их сущности, функциях, происхождении, другие его работы 50—70-х гг., то увидел бы, что выдвинута’я им концепция не согласуется с эволюцией воззрений Маркса на природу денег. Так, он должен бы был убедиться, что по мере изучения буржуазной экономической литературы о деньгах и кредите58, углубления собственных представлений Маркса менялись угол его зрения, понимание им теоретического места и значения проблемы генезиса денег. Маркс очень рано, к концу 40-х гг., пришел к выводу, что выяснение специфики денег при капитализме отнюдь не достигается описанием их исторической эволюции, начиная с древнейших времен. Правда, в III—V лондонских эксцерптных тетрадях (1850 г.) подробно законспектированы труды Ж. Гарнье, И. Ф. Рейтемейера, У. Джейкоба по истории денег и денежного обращения, добычи благородных металлов 59, и таким образом постепенно накапливались данные для ответа на поставленный еще в «Нищете философии» вопрос о том, почему именно благородные металлы на известном этапе общественного развития становятся денежным товаром. (Впрочем, Марксу уже тогда было очевидно, что это «вопрос вторичного порядка, и его объяснение следует искать... не в общей системе производственных отношений, а в специфических свойствах, присущих золоту и серебру как определенного рода материи», тогда как прежде всего надлежит выяснить необходимость денег вообще как специфического производственного отношения60.) Однако в.первом выпуске «К критике политической экономии» (1859) Маркс все же уделил данной проблеме короткий параграф «Благородные металлы», заметив в самом его начале: «Вопрос, почему денежным материалом служат золото и серебро, а не другие товары, выходит за пределы буржуазной системы. Поэтому мы лишь кратко изложим наиболее существенные положения» 61. В I томе «Капитала» данный вопрос вообще уже не рассматривается: Маркс берет в качестве эмпирической пред- 5 А. Ю. Чепуренко посылки золото как деньги. И такое изменение отношения Маркса к месту исторического исследования в теоретической системе объяснимо. Ведь рассмотрение истории трансформации денежной системы в лучшем случае может дать ответ на вопрос о том, как стало деньгами золото62. Между тем задача, которую не смогла решить предшествующая наука и которую ставил перед собой Маркс63, заключалась в том, чтобы показать, как деньгами становится товар. Для решения этой задачи Марксу пришлось пройти большой путь. Из наброска «Слиток. Завершенная денежная система» (1851) 64 и принадлежащих к тому же периоду «Размышлений» 65 явствует, что еще в начале 50-х гг. Маркс сделал первую попытку от констатации того обстоятельства (хорошо известного и буржуазным экономистам), что деньги являются товаром, перейти к выяснению их своеобразия как особого товара. Благодаря этому ему удалось значительно продвинуться в понимании сущности и функций денег66. В «Grundrisse» (1857—1858) в связи с критикой прудонистской концепции «рабочих денег» Маркс уже ставит вопрос о генезисе денежной формы,— правда, пока лишь в «отрицательном» смысле, выясняя, что нельзя ликвидировать деньги, оставаясь на почве товарного производства. Наконец, в первом выпуске «К критике политической экономии» Маркс уже констатирует: «Главная трудность в анализе денег преодолена как только понято происхождение их из самого товара» 67. Но решение этой задачи, данное в указанной работе, Маркса впоследствии не вполне удовлетворило, ибо в ней, по собственному его признанию, он избежал «трудности развития» тем путем, что «собственно анализ выражения стоимости» дал только тогда, когда оно «выступает уже в развитом виде, как денежное выражение»68. Преодолению этой «трудности развития» в значительной мере и была посвящена последующая работа над 1-й главой (впоследствии — 1-м отделом) I тома «Капитала». Именно здесь, в параграфе о форме стоимости, впервые прослежено происхождение всеобщего эквивалента из простого выражения стоимости товара буржуазного общества. Таким образом, если сама форма стоимости, получающая свой законченный вид в денежной форме, по выражению Маркса, «очень бессодержательна и проста»69, то отнюдь не просто оказывается понять, что же, какие исторические реалии кроются за этой «бессодержательной» формой. И все же рассмотрение «Капитала» в контексте всего предшествующего экономического наследия Маркса свидетельствует, на наш взгляд, о том, что ни о какой «исто- ризации» не может быть и речи — она очевидным образом противоречила бы всей логике предшествующего развития взглядов основоположника политической экономии рабочего класса на проблему денег. Еще яснее это становится, если сопоставить параграф о форме стоимости во 2-м немецком издании «Капитала» с соответствующим разделом брошюры И. Моста «Капитал и труд». Считая ее весьма неудачной попыткой популярно изложить основные положения «Капитала», Маркс, уступая просьбам соратников, согласился, однако, за неимением лучшего отредактировать 2-е издание брошюры (оно вышло в свет в 1876 г.), причем убрал самые нелепые и вульгарные рассуждения автора, а раздел о форме стоимости переписал целиком 70. Здесь, стремясь избежать трудностей диалектического развития и не придерживаясь «научной формы изложения»71, Маркс, действительно, рассматривает исторический процесс зарождения продуктообмена и его постепенного развития, превращения в товарообмен, совершающийся при помощи денег72. Однако при этом в тексте нет даже и упоминания «простой», «развернутой», «всеобщей», «денежной» формы стоимости, не говоря уже о содержательном их анализе! Если теперь посмотреть с этих позиций на текст 2-го немецкого издания I тома «Капитала», то становится ясно, что в нем Маркс, несмотря на введение в текст некоторых исторических экскурсов, все же не пошел по пути сведения внутренней диалектики товарной формы к истории возникновения и развития товарообмена и денег. Он, как пишет западногерманский марксист Винфрид Шварц, «не заменил диалектическое выведение денег из простой формы стоимости в «Капитале» историей развития товарно-денежных отношений. Он лишь исторически дополнил развитие категорий — но это нечто совсем иное...» 73. Маркс подразумевал под «генезисом денежной формы» отнюдь не некую произвольно «спрямленную» историю товарообмена, а выведение необходимости денежной формы из развития внутренних противоречий товара — элементарной формы богатства общества, где «господствует капиталистический способ производства» 74. Итак, тезис об «историзации» Марксом диалектического метода — не научно доказанное положение, а неподтверж- даемая гипотеза. Концепция Бакхауза уязвима при сопоставлении с подлинным содержанием работ основоположников марксизма, не учитывает в полной мере действительной эволюции их взглядов, хотя автору и удалось в связи с таким, казалось бы, частным вопросом, как изменения в изложении генезиса денежной формы во 2-м немецком издании I тома «Капитала» по сравнению с 1-м изданием, в которое редко до него заглядывали исследователи, привлечь внимание марксоведов к новым аспектам проблемы исторического и логического75. "Что же помешало этому — бесспорно, вдумчивому и серьезному — исследователю правильно интерпретировать метод, примененный в «Капитале»? Отвечая на поставленный вопрос, мы вернемся к сформулированному выше, но пока не раскрытому тезису о наличии элементов гегельянства во взглядах Бакхауза и его последователей и сторонников. Эти элементы — односто- ронве понимаемый примат логического над историческим (фактически — теории как формы общественного сознания над эмпирическими фактами как бытием), жесткое отграничение и противопоставление логического историческому, приводящее к их фактическому разрыву. Но в таком случае подменяется сам предмет «логического» (т. е. теории), категории политической экономии утрачивают связь с реальной действительностью и превращаются в некие умозрительные «понятия» 76. Бакхауз, правда, не доходит до столь явно противоречащего материалистическим воззрениям Маркса вывода77, но тезис об «историзации» диалектики «Капитала» и то, что за ним кроется, объективно могут привести (и кое- кого приводят!) к превратному пониманию соотношения материального и идеального. Маркс, как известно, характеризуя выработанный им метод, писал: «Для Гегеля процесс мышления, который он превращает даже под именем идеи в самостоятельный субъект, есть демиург действительного, которое составляет лишь его внешнее проявление. У меня же, наоборот, идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней», замечая, что «у Гегеля диалектика стоит на голове. Надо ее поставить на ноги, чтобы вскрыть под мистической оболочкой рациональное зерно»78. Концепция ««Капитал»-логического» направления чревата утратой именно этого «рационального зерна».