1. «Капитал», ленинское учение об империализме н «теория стадий»
Каким образом политическая экономия, раскрывая анатомию буржуазного общества, может отражать также и его собственную историю? Размышляя над этим вопросом, Маркс заметил в рукописи 1861—1863 гг.: «Если мы предположим капиталистический способ производства как исторически данный, то даны и те условия, при которых посредством самого процесса производства средства производства постоянно воспроизводятся как капитал, а труд — как наемный труд, так как процесс производства есть не только процесс производства потребительных стоимостей (вещей) и товаров, но и процесс воспроизводства и производства общественных отношений, производственных отношений, при которых воспроизводятся потребительные стоимости (эти вещи) и товары. А именно, воспроизводство происходит таким образом, что отношения капиталистического производства, с одной стороны, воспроизводятся в большем масштабе, а с другой стороны, их... внутрен няя тенденция придает действительности форму, все более и более адекватную принципу [капиталистического производства]» 18°. Итак, отражение собственной истории капиталистического способа производства (т. е. истории ставшего, зрелого капитализма) в «Капитале», в сущности, совпадает с характеристикой его внутренней структуры. Напомним, что в I томе, в связи с рассмотрением превращения денег в капитал, Маркс назвал действительную историю капитала историей, которая «ежедневно разыгрывается на наших глазах» 181. Но по мере расширенного воспроизводства капиталистических производственных отношений происходит также и качественная трансформация экономических форм, возникновение новых явлений и отношений. Как отражается она в марксистской политической экономии? В «Капитале» раскрыты некоторые исторические тенденции капиталистического способа производства — всеобщий закон капиталистического накбпления, закон тенденции нормы прибыли к понижению, процесс отделения капитала-собственности от капитала-функции и т. д.,— которые, являясь выводами из анализа современного Марксу буржуазного общества, в то же время позволяют прогнозировать пути и перспективы его дальнейшего развития и изменения. Решение методологической проблемы совмещения в политической экономии капитализма аспекта функционирования и аспекта развития капиталистического способа производства 182 Маркс, таким образом, видел, во- первых, в том, что все ее категории суть категории специфически исторические, т, е. соответствующие капиталу, развивающемуся на своей собственной основе, а во-вторых, в том, что исследование процессов накопления капитала и расширенного воспроизводства выявляет объективные исторические тенденции буржуазного общества, устанавливает присущий только ему «экономический закон движения». У Маркса, однако, не возникала и не могла -возникнуть в 50—70-е гг. XIX в. проблема теоретического осмысления перерастания капитализма свободной конкуренции в монополистический капитализм, империализм183, по мере накопления этих количественных и качественных изменений, перед ним не стояла задача развития созданной в «Капитале» теории применительно к новейшей фазе капитализма. Решать эту задачу выпало, как известно, Ленину, который в книге «Империализм, как высшая стадия капитализма» дал очерк возникновения монополий и их превращения в господствующую силу общественного развития на рубеже XIX—XX вв.: «...XX век — вот поворотный пункт от старого к новому капитализму, от господства капитала вообще к господству финансового капитала» 184. Как соотносятся «Капитал» и ленинская книга? Размышляя об этом, Уно и приходит к своеобразному представлению о предмете теории «чисто капиталистического общества» и «теории стадии» и их субординации в рамках политической экономит капитализма. Эта проблема — отнюдь не из области схоластики, нахождение ответа на нее имеет важное теоретическое и политическое значение. Во-первых, от ее решения зависит ответ на вопрос о природе империализма. Не отменяют ли закономерности империализма, раскрытые Лениным и с тех пор неузнаваемо изменившие облик буржуазного общества и, в свою очередь, сильно модифицировавшиеся под воздействием НТР, фундаментальных законов, открытых Марксом? Если научный анализ приводит к отрицательному ответу, то отсюда следует вывод, что и на нынешней стадии развития именно прибавочная стоимость, производимая всем капиталом, независимо от его размеров и сферы приложения, а вовсе не сверхприбыли в военных отраслях или неэквивалентный обмен, является первоосновой развития капиталистического общества — а значит, современный капитализм, не поступаясь своими главнейшими приоритетами, в состоянии освободиться от милитаризма, он может экономически функционировать и развиваться без него; значит, капиталистическая система может обойтись без неоколониализма, «без неэквивалентного обмена с «третьим миром», чреватого непредсказуемыми последствиями» 185. Во-вторых, без выяснения этой проблемы не может успешно развиваться и политическая экономия социализма, где одним из центральных ныне стал вопрос о соотношении общекоммунистических начал и стадиальных особенностей развивающегося социализма 186. Вопросы эти — нужно сказать прямо — пока не получили однозначного и вполне обоснованного решения в советской научной литературе. Уно выдвинул тезис о том, что, создав в «Капитале» общую теорию капитализма, Маркс фактически не осознал значения сделанного им, «растворив» ее в массе конкретно-исторического материала, отражающего специфику английского капитализма периода свободной конкуренции. Иначе, видимо, и не могло быть, рассуждает японский исследователь: во времена Маркса генеральная тенденция развития буржуазного общества заключалась в постепенном его освобождении от обломков и пережитков предшествующих эпох, «приближении капитализма к его чистому виду» 187. Автор «Капитала» не мог не считать, что стадия свободной конкуренции является высшим и последним этапом капиталистической общественной формации, а потому и не видел необходимости в разграничении «теории чисто капиталистического общества» и «теории (либеральной) стадии» 188. Но после того, как Ленин пришел к выводу о перерастании капитализма свободной конкуренции в империализм и впервые в марксистской науке об обществе ввел понятие «стадии», возникла, полагает Уно, необходимость в том, чтобы «очистить» теорию капитализма вообще, изложенную в «Капитале», от наслоений конкретно-исторического порядка. «Доктрина Уно... требует отделения чистой теории (теории чисто капиталистиче ского общества) от теории стадий (определение стадиальных черт капиталистического развития)...», пишет в данной связи Сэкине 189. Искушенный читатель, видимо, заметит известную терминологическую близость концепции Уно и теорий, выдвигавшихся в свое время К. Каутским и Н. И. Бухариным и подвергнутых критике В. И. Лениным. Но, во-первых, доктрина Уно обнаруживает ряд содержательных отличий; если выразить их суть немногими словами, то у Уно «чистый капитализм» — всего лишь теоретическая абстракция, тогда как Каутский и Бухарин вели речь о развитии реально существующего капиталистического общества в направлении «ультраимпериализма» или «чистого империализма». Во-вторых, Уно апеллирует к тому — действительно бесспорному — факту, что категории «Капитала», начиная с товара и кончая прибылью, земельной рентой и заработной платой как формами дохода, различаются по степени конкретности, с какой они описывают внутреннюю структуру капиталистического способа производства. В этом смысле наиболее абстрактные, т. е. «бедные» в содержательном отношении, категории более стабильны, менее подвижны, чем категории более конкретные, они обладают меньшей изменчивостью на всем протяжении истории буржуазного общества 19°. Но можно ли на этом основании разложить категории и законы, сформулированные в «Капитале», на два независимых ряда — теорию «чисто капиталистического общества» и теорию капитализма свободной конкуренции, с тем чтобы, сохранив первый ряд, отбросить второй, поставив на его место «теорию империалистической стадии»? 191 И не противоречил ли бы такой подход верному тезису школы Уно о саморазвитии, самодвижении предмета, капиталистического способа производства, как источнике теоретического знания его законов? Думается, на первый из сформулированных вопросов нужно дать отрицательный ответ, тогда как на второй — положительный. Маркс подчеркивал и всегда исходил из того, что теоретическое исследование в области политической экономии имеет дело не с отдельными, изолированными категориями, а с односторонними моментами системы экономических отношений. Он исследовал не товар, как таковой, а товар как элементарную1 форму богатства буржуазного общества, не процесс труда «вообще», а процесс труда как момент процесса созидания стоимости и прибавочной стоимости, не земельную ренту саму по себе, а капиталистическую земельную ренту, руководствуясь тем, что «как в действительности, так и в голове субъект — здесь у нас современное буржуазное общество — есть нечто данное и что категории выражают поэтому формы наличного бытия, определения существования, часто только отдельные стороны этого определенного общества, этого субъекта...» 192. Произвольно «разъяв» систему категорий «Капитала», мы можем в ученических целях ее препарировать, но одновременно лишим ее всякой жизни. Человеческое общество, в том числе буржуазное,— живой организм 193, его физиологию нельзя постичь, действуя методом ампутации. Пытаясь искусственно вычленить и вынести за рамки общей теории те выводы «Капитала», которые основывались на обобщении фактов и явлений капитализма свободной конкуренции, Уно вольно или невольно подменяет предмет исследования Маркса — современный ему «капиталистический способ производства и соответствующие... отношения производства и обмена» 194 — неким «капитализмом вообще». Но в реальной действительности существует капитализм периода господства мануфактуры, либо капитализм, основанный на крупной машинной индустрии, либо же монополистический капитализм конвейерного производства и гибких автоматизированных систем. Что же касается «капитализма вообще», то это — умозрительная конструкция, существующая лишь в мышлении, но не в материальной практике. Пытаясь попра вить Маркса, автор «Принципов политической экономии» исправляет его в субъективно-идеалистическйм духе и отступает от собственных первоначальных намерений. Ибо в его понимании общая теория имеет дело лишь с ею же изобретенной субъективной абстракцией «капитализма вообще», она никак не соприкасается с развитием того самого реально существующего буржуазного общества, внутреннюю диалектику которого эта теория, по мысли Уно, должна была бы отражать. И отнюдь не случаен в свете изложенного тезис японского исследователя о том, что «истинная наука политической экономии... не приемлет прагматического, утилитарного подхода к своей теории» 195,— тезис, еще более определенно сформулированный Сэкине, который видит заслугу Уно в «демонстрации самодостаточности (!) чисто капиталистического общества как теоретической системы» 196. В отказе от сопоставления теории с практикой как подлинным критерием ее истинности, на наш взгляд, проявляются те затруднения, которые испытывает теория «чисто капиталистического общества», пытаясь нащупать какую-то связь о явлениями и процессами, происходящими в реальной действительности 1 . Уно стремится перекинуть мостик к действительности, дополняя теорию «чистого капитализма» двумя другими разделами — теорией стадии (где, по его мысли, должны быть выяснены особенности «меркантилистской», «либеральной» и «империалистической» стадий развития капитализма) и эмпирическим анализом конкретных экономических ситуаций. Такая триада внешне выглядит стройно и органично, однако в действительности органичной связи между отдельными ее звеньями не получается. Не получается потому, что исходным пунктом этой «стратегической триады» выступает абстрактно-общее, лишенное реального самостоятельного существования понятие «капитализм вообще» 198. Конечно, Уно хотелось бы вдохнуть в него жизнь. Он говорит о «трех различных уровнях абстракции» в экономической науке, среди которых «чистая теория капитализма оказывается наиболее абстрактным, а эмпирический анализ текущего состояния капиталистической экономики — наименее абстрактным уровнем, тогда как теория стадии капиталистического развития выступает связующим звеном между ними» 199. По сути, однако, найти внутренне необходимый переход от «чистой» теории к характеристике той или иной стадии при очерченном выше понимании предмета теории «чисто капиталистического общества» невозможно. Это признает Сэкине: «...стадии развития капитализма...— пишет он,— не могут быть вполне объяснены на основе одной только диалектики капитала». Данный вывод, безусловно, справедлив, если иметь в виду то специфическое понимание диалектики капитала, которое сложилось у «уноистов». Думается, он красноречиво свидетельствует о том, что в главном вопросе — об отношении теории к реальной действительности — школа Уно потерпела сокрушительное фиаско. Но чем пытается обосновать столь неутешительный вывод сам Сэкине? Тем, что движение товарной экономики в направлении ее становления целостностью якобы «само по себе не определяет технологических особенностей организации экономической жизни, которые и формируют исторические стадии капитализма. «Неспособность» твердо придерживаться логики чисто капиталистического общества ставит пределы экономической теории. Стадиальные характеристики капиталистического развития, иными словами, не следует прямо выводить из логических категорий экономической теории; эти характеристики образуют некий «тип», который является посредствующим звеном между экономической теорией и историческими случайностями капитализма» 20°. Но так ли это? Здесь снова уместно обратиться к «Капиталу», в котором Маркс — именно благодаря исследованию внутренней диалектики капитала, вернее, капиталистического способа производства — сумел показать обратное тому, что 7 А. Ю. Чепуренко утверждает Сэкине. А именно, в ходе исследования производства относительной прибавочной стоимости Маркс доказал, что тот или иной технологический способ производства (мануфактура, крупная машинная промышленность) есть по существу метод производства относительной прибавочной стоимости, утверждение последнего диктуется прежде всего потребностями самовозрастания капитала. Эта обратная зависимость развития производительных сил (того, что Сэкине не совсем точно называет «технологическими особенностями организации экономической жизни», которые «формируют исторические стадии капитализма») предметно проанализирована Марксом — разумеется, применительно к современному ему состоянию развития капиталистического способа производства — в связи с рассмотрением формального и реального подчинения труда капиталу201. Таким образом, Уно и его последователи не могут избежать разрыва между выяснением всеобщих закономерностей функционирования капиталистического способа производства и анализом исторической эволюции капитализма прежде всего вследствие того, что диалектика в политической экономии сводится ими лишь к саморазвитию производственных отношений. Марксово же понимание задач политической экономии значительно шире — в «Капитале» он исследует капиталистический способ производства в единстве обеих его сторон, производственных отношений и производительных сил. Отсюда и более глубокое понимание диалектики, движущих сил развития буржуазного общества. Раскрытие в «Капитале» экономического закона движения современного Марксу буржуазного общества было сопряжено с выявлением ряда важнейших исторических тенденций развития его экономического строя. Именно этим путем можно было установить точки роста, который в перспективе, по мере накопления количественных изменений и их перехода в качественные, выводил капитали стический способ производства на новый уровень, на уровень монополистического капитализма. Такие точки роста должны были бы существовать на всех этажах здания экономической теории Маркса,— здания, фундаментом которого является «Капитал». Известно, что в процессе работы над «Grundrisse» и первым выпуском «К критике политической экономии», т. е. в 1857— 1859 гг., у Маркса постепенно выкристаллизовался план, согласно которому систему буржуазной экономики он намеревался изобразить в следующих шести частях, или книгах, своего будущего труда: Книга I. О капитале Отдел I. Капитал вообще. Глава первая. Товар. Глава вторая. Деньги. Глава третья. Капитал вообще. 1. Процесс производства капитала. 2. Процесс обращения капитала. 3. Единство того и другого, или капитал и прибыль (процент). Отдел II. Конкуренция капиталов. Отдел III. Кредит. Отдел IV. Акционерный капитал. Книга II. Земельная собственность. Книга III. Наемный труд. Книга IV. Государство. Книга. V. Внешняя торговля. Книга VI. Мировой рынок 202. В ходе работы над «Капиталом», однако, по мере того как увеличивался объем главы о «капитале вообще» и три ее пункта вырастали в три самостоятельные книги, Маркс убедился в необходимости сосредоточиться только на этой начальной части своего плана шести книг: «Это — квинтэссенция... а разработку дальнейших вопросов (за исключением разве отношения различных форм государства к различным экономическим структурам общества) на основе уже сделанного могли бы легко осуществить и другие» 203. Все эти «дальнейшие вопросы» должны были составить предмет специальных учений. Их соотношение с «Капиталом» А. М. Коган характеризует следующим образом: «В теории прибавочной стоимости (теория прибавочной стоимости в широком смысле, включая анализ обращения последней и ее превращенных форм, и составляет содержание трех томов труда Маркса.— А. Ч.) главный объект изучения — основная структура капитала, а конечная цель — раскрытие экономического закона движения капитализма. В этой теории конкуренция, кредит и т. д.— частные проблемы, которые рассматриваются под углом зрения прибавочной стоимости... Механизм... их действия и многообразные формы проявления затрагиваются лишь попутно. Таким образом, логика исследования конкуренции, кредита и т. д. определяется здесь качественным своеобразием прибавочной стоимости. В специальных же учениях конкуренция, кредит и т. д. являются главным объектом исследования, причем основное внимание уделяется изучению тех законов их движения, на которые прибавочная стоимость влияет лишь опосредствованно, следовательно, логика исследования конкуренции, кредита и т. д. определяется качественным своеобразием этих экономических категорий» 204. Важно подчеркнуть, что, по мнению ряда исследователей, подкрепляемому достаточно убедительными аргументами, Маркс отказался от реализации этого плана в полном объеме, но не от самого плана. На наш взгляд, переоценивая легкость той задачи, которую он оставлял на долю своих последователей, автор «Капитала» все же исходил из того, что отправные пункты для «разработки дальнейших вопросов» им уже намечены. Поэтому, вопреки замечанию Олбриттона о том, что вследствие неразработанности специальных учений «неясно, как именно Маркс предполагал двигаться от теории об общем понятии капитала к объяснению более конкрет ных форм последнего»205, можно попытаться в самых общих чертах представить, какими должны были бы быть следующие шаги Маркса на пути восхождения от теоретически абстрактного к теоретически конкретному. Что касается учения о конкуренции, то здесь отправным пунктом стал бы, очевидно, сформулированный в седьмом отделе I тома всеобщий закон капиталистического накопления, действие которого стимулирует концентрацию и централизацию капитала. На определенном этапе данный процесс, как следовало из проведенного Марксом анализа, неминуемо должен привести к созданию индивидуальных промышленных капиталов столь крупных размеров, что им вполне под силу добиться устойчивого несовпадения спроса и предложения. Отсюда — длительное отклонение рыночных цен от рыночных стоимостей 206 и, как следствие, деформапия цены производства, установление базирующейся на монопольной цене монополии — причем ужо пе как случайного, временного феномена, а как массового и прочного явления, в основе которого — долговремсппое воздействие монополий на формирование издержек производства. Если говорить о методологических предпосылках самостоятельного исследования кредита, то здесь ключевую роль должна была, очевидно, сыграть установленная Марксом еще в «Grundrisse» (и фактически отмечепная впоследствии во II томе «Капитала», в связи с рассмотрением времени обращения) «необходимая тенденция капитала», которая требует «обращения без времени обраще- йия» и представляет собой «основное определение кредита и кредитных операций» 207. Иными словами, здесь сформулирована необходимость кредита для достижения имманентной промышленному капиталу цели — максимизации прибавочной стоимости. В III томе «Капитала», раскрыв механизм обособления ссудного капитала от промышленного, Маркс показал также объективную возможность реализации данной тенденции. Но, обособившись от промышленного капитала, накопление ссудного капитала в дальнейшем «может быть достигнуто без всякого действительного накопления» 208, более того, накопление ссудного капитала и развитие кредитной системы, в первую очередь ее центрального звена — банков, способно оказать сильнейшее обратное воздействие на действительное накопление. Банки могут превратиться из скромных посредников в активных организаторов процесса общественного воспроизводства. Далее, Маркс установил необходимость развития акционерной формы капиталистического предприятия. Дополнительные стимулы ее распространения были выявлены в ходе изучения факторов, противодействующих тенденции нормы прибыли к понижению в III томе «Капитала». Там же показано, что на основе распространения акционерного капитала складывается новое экономическое образование — фиктивный капитал. Маркс отметил, что акционерная форма «воспроизводит новую финансовую аристократию, новую разновидность паразитов в образе прожектеров, учредителей и чисто номинальных директоров; ... целую систему мошенничества и обмана в области учредительства, выпуска акций и торговли акциями» 209. Дальнейшее развитие этих процессов позволило впоследствии Ленину прийти к заключению: «Акции — вот основа банков, а скопление акций — вот основа империализма» 21°. Говоря о некоторых важнейших явлениях и процессах, которые должны были, по-видимому, составить предмет специальных учений о конкуренции, кредите, акционерном капитале211, нельзя не обратить внимания на следующее примечательное обстоятельство. Это близость структуры Марксова плана шести книг и книги Ленина «Империализм, как высшая стадия капитализма». Достаточно вспомнить названия трех первых глав ленинской книги — «Концентрация производства и монополии», «Банки и их новая роль», «Финансовый капитал и финансовая олигар хия»,— чтобы убедиться в том, что они прямо корреспондируют с замыслом Маркса: исследовать, после выяснения всеобщих закономерностей капиталистического способа производства, конкуренцию, кредит, акционерный капитал. Определенное, хотя и меньшее, сходство обнаруживается и при сопоставлении наброска содержания двух заключительных пунктов Марксова плана212 и последующих глав ленинской книги213. Это сходство — если принять во внимание, что Ленин едва ли мог сознательно руководствоваться планом шести книг, а кроме того, писал не научную монографию, а «популярный очерк»,— весьма знаменательно. В нем, на наш взгляд, проявляется генетическая преемственность между «Капиталом» и ленинским учением об империализме, т. е. та внутренняя связь между теорией способа производства в целом и анализом специфических модификаций, которые он обнаруживает на том или ином этапе своего развития. Разумеется, сказанное не следует понимать так, будто теория империализма, изложенная в книге «Империализм, как высшая стадия капитализма» и развитая и дополненная в целом ряде брошюр, статей, докладов Ленина, представляет собой точную и всеобъемлющую реализацию Марксова плана экономических исследований214. Необходимо, в частности, учитывать, что Ленин имел дело с процессами и явлениями, корни которых были раскрыты Марксом, на том этапе, «когда некоторые основные свойства капитализма стали превращаться в свою противоположность» 215, приобрели качественно новые черты. Но все же именно с позиций плана шести книг, как представляется, может быть верно оценено место учения о монополистической стадии в политической экономии капитализма. Отношение Уно и его последователей к ленинской теории империализма столь же двойственно, противоречиво, сколь и их позиция в оценке исторического места «Капитала». С одной стороны, они отмечают как бесспорную зас лугу Ленина то, что он первым среди марксистов увидел в империализме нечто более глубокое, нежели просто «политика захватов»,— он увидел в нем новую, монополистическую, стадию развития капиталистического способа производства ш. С другой стороны, существенный недостаток его учения сторонники концепции «чисто капиталистического общества» усматривают в «логическо-историческом методе», которым руководствовался Ленин217. Введя понятие стадии, Ленин в то же время, по мнению сторонников теории «чисто капиталистического общества», фактически «не рассматривал теорию стадии в качестве самостоятельного уровня анализа, а потому и не представлял себе отчетливо, в чем заключается проблема соотношения между теорией капитала вообще и теорией стадии»218. Но возможно ли создание некоей самостоятельной, целостной концепции империалистической стадии в отрыве от «Капитала», т. е., в понимании Уно и его учеников, от теории «чисто капиталистического общества»? 219 Попытки создать такую концепцию, на наш взгляд, неубедительны. Дальше общих соображений о том, что, как пишет Олбриттон, «разрыв между в высшей степени абстрактной теорией чистого капитализма и конкретной историей должен быть преодолен при помощи посредствующего звена», что «теория стадии является самостоятельным уровнем анализа, который не может быть достигнут ни дедукцией из чистой теории, ни абстракцией от истории», что это, скорее, «экстернализация чистой теории» 220 и т. п., дело не идет. Почему? По той причине, что источник движения, развития капиталистического способа производства — производство прибавочной стоимости,— как и ряд других фундаментальных отношений и процессов экономики буржуазного общества, оказывается за бортом теории империализма. Потому-то, говоря о теории стадии, Олбриттон уже не вспоминает о саморазвитии, самодвижении предмета,— напротив, он неоднократно подчеркивает, что эта теория имеет статичный характер, она не объясняет раз вития предмета, капиталистического способа производства, во времени22 1. Но ведь закономерности исторических изменений, перехода капиталистического способа производства из одного качественного состояния в другое не объясняет, как мы видели, и теория «чисто капиталистического общества»! К чему же мы приходим в итоге? «Я не могу показать, исходя из закона стоимости, что финансовый капитал с необходимостью возникнет в ведущих странах в конце девятнадцатого столетия,— считает Олбриттон.— Но я могу показать, что если наличествуют тяжелая промышленность и, возможно, некоторые другие структурные черты капитализма (последние есть нечто случайное, ибо они не могут быть выведены из закона стоимости), то финансовый капитал должен развиваться... Итак, на уровне теории стадии мы имеем дело со структурными закономерностями или, в некоторых случаях, тенденциями, которые не могут быть выведены из самого по себе закона стоимости *, но представляют собой закон стоимости в более конкретном контексте, который отчасти определяется случайными обстоятельствами» 222. Иными словами, мы попадаем в заколдованный круг: ни общая теория, ни теория стадии — ни порознь, ни вместе — не объясняют причин «мутаций» капитализма, отвечая на вопрос «как?», они не дают ответа на вопрос «почему?». Внутренняя логика функционирования буржуазной экономики и история ее развития существуют словно бы порознь, между тем задача политической экономии — нащупать логику истории. Уно и его последователи, повторим снова, считают в принципе невозможным «вывести историю капиталисти ческого развития из логики товарной экономики» 223. Но для чего тогда вообще нужна политическая экономия капитализма как наука, если она не может объяснить законов развития, изменения способа производства, основанного на капитале, и соответствующих ему отношений производства и обращения, в частности,— закономерностей смены стадии свободной конкуренции монополистической стадией? В ленинской теории империализма эта задача была в основном решена, причем не на основе некоего «логичес- ки-исторического» метода, а путем рассмотрения процесса превращения капитализма свободной конкуренции в империализм, т. е. рассмотрения собственной истории капиталистического способа производства, опиравшегося на выводы проведенного Марксом исследования его внутренней диалектики. Ленинский анализ — это анализ исторического генезиса монополистического капитализма, что проявляется в характере переходов, определений. Например, он пишет: «Концентрация производства; монополии, вырастающие из нее; слияние или сращивание банков с промышленностью — вот история возникновения финансового капитала и содержание этого понятия» 224. Но примененный Лениным «исторический» метод не противоречит (в смысле субъективной противоречивости, как трактует этот вопрос Сэкине 225) «логическому» исследованию, проведенному Марксом в «Капитале». Из логики (точнее, внутренней диалектики) капитала нельзя «вывести» предысторию буржуазного общества. Однако его собственная история как самовоснроизводящейся системы, в рамках которой вызревают также и предпосылки ее перехода в новое состояние,— эта история, как отмечалось выше, в целом вполне соответствует последовательности восхождения от абстрактного к конкретному, начиная с первых, наиболее простых категорий «Капитала» и кончая теми сложными, во многом иррациональными формами, с которыми имеют дело специальные учения о государстве, внешней торговле и мировом рынке 226. Понятое в этом смысле, «историческое» совпадает с «логическим». Правда, необходимо учитывать, что монополистическая стадия развития — это не только продолжение собственной истории капитала, но и качественно своеобразный ее этап, на котором некоторые основные свойства капиталистических производственных отношений превращаются в свою противоположность. Но и ленинская теория империализма ведь не только реализация плана шести книг, не только продолжепие «Капитала», но и развитие теории Маркса! Необходимость применения в книге «Империализм, как высшая стадия капитализма» исторического метода диктовалась тем, что в ней отражен именно процесс превращения капитализма свободной конкуренции в монополистический капитализм и показано «историческое место данной стадии по отношению к капитализму вообще...» 227 (говоря о «капитализме вообще», Ленин, по-видимому, имеет в виду не некую абстракцию, лишенную каких бы то ни было исторических особенностей — наподобие «чисто капиталистического общества» Уно,— а всю историю капиталистической общественной формации как последовательность различных стадий ее развития). В свое время Маркс писал, что диалектический метод, «диалектическая форма изложения верна только в том случае, если она знает свои границы» 228. Эпохи исторических трансформаций, перехода из одного качественного состояния в другое, по-видимому,— если не отказываться (подобно Олбриттону) от всякой попытки вообще дать объяснение происходящих при этом общественных процессов — с неизбежностью предполагают выход эа границы сугубо «диалектической формы изложения». Исторический метод позволил Ленину обнажить внутреннюю противоречивость монополистического капитализма, который, с одной стороны, вырастает из всего предшествующего развития и сохраняет все его .существенные черты (такие, как товар, деньги, производство прибавочной стоимости и т. д.), раскрытые в «Капитале», а с другой стороны, представляет собой во многом противоположность предшествующему периоду, ибо капитал «начинает ощущать самого себя пределом для развития и... его начинают рассматривать как такой подлежащий преодолению предел», он «ищет прибежище в таких формах, которые, хотя они кажутся завершением господства капитала, вместе с тем, в результате обуздания свободной конкуренции, являются провозвестниками его разложения и разложения покоящегося на нем способа производства» 229. Более конкретно проблема соотношения общей теории капиталистического способа производства и учения об империализме (или, говоря языком Уно, теории «чисто капиталистического общества» и «теории стадии») с точки зрения метода, лежащего в их основе, может быть решена, на наш взгляд, только путем предметного анализа роли понятий «капитал» в теоретической системе Маркса и «монополия» в концепции Ленина, их соотношения. Но ни сам японский исследователь, ни его школа, как правило, не стремятся перевести разговор в такую плоскость. Удивительно ли, что в последние годы влияние идей Уно в Японии стало ослабевать, ибо в работах его учеников усилилась «тенденция к схоластике и интеллектуальному консерватизму»?230 Подведем некоторые итоги. Анализ концепции японского исследователя и его сторонников и учеников, проведенный в настоящем разделе, позволяет, на наш взгляд, заключить, что теория «чисто капиталистического общества» не только в некоторых пунктах противоречит Марксову «Капиталу». Она еще и внутренне противоречива. Попытка в противовес вульгарным представлениям о методе «Капитала» отстоять и развить—«более последовательно», чем сделал это сам основоположник марксист ской политической экономии,— диалектический подход к экономической жизни оборачивается субъективизмом и антиисторизмом в трактовке важнейших категорий экономической науки, предмета политической экономии. Уно и его школа подвергают сомнению ленинскую методологию анализа империализма, но сами оказываются не в состоянии объяснить внутреннюю связь между «капитализмом вообще» и конкретными формами его развития па том или ином этапе эволюции буржуазного общества, приходят к отрицанию необходимости и возможности объяснения этой его эволюции, исходя из внутренней диалектики капитала. Хотя в публичных выступлениях Уно всегда говорил, что он не стремился дать «гегельянскую интерпретацию «Капитала»...», полагая, что именно «диалектика капитала может помочь представить в истинном свете смысл (гегелевской) «логики», а не наоборот» 231, содержание его взглядов свидетельствует об обратном. Подмена саморазвития предмета саморазвитием «понятий», непонимание внутренней логики, т. е. собственной диалектики, исторического процесса,— эти и некоторые другие черты, которые присущи теории японского исследователя, отдаляя от Маркса, сближают его с Гегелем 232. В целом концепция Уно — это выросший на японской почве под влиянием оживленных дискуссий, которые велись и ведутся в этой стране вокруг теоретического наследия Маркса, специфический вариант «гегелизированного» марксизма. * * * Очевидно, как в отношении Уно, так и. в отношении западногерманских и западноберлинского авторов, чьи взгляды были рассмотрены в предыдущих главах данного раздела, подтверждается справедливость слов Энгельса: «...материалистический метод превращается в свою противоположность, когда им пользуются не как руководящей нитью при историческом исследовании, а как го товым шаблоном, по которому кроят и перекраивают исторические факты» 233. Именно такое превращение, к сожалению, имеет место у Бакхауза, который стремится обосновать материалистическую концепцию денег, их происхождения, но вследствие недиалектического понимания «исторического» и «логического» не видит, что именно такова теория товара и денег в «Капитале». То же происходит и у Гёлера, когда он, находясь во власти вполне материалистической идеи о первичности внутренней диалектики самого предмета познания, капиталистического способа производства, критикует Маркса, по сути дела, за то, что последний — в отличие от Гегеля — сумел вполне материалистически и диалектически провести эту идею в «Капитале». Так же и Уно, стремясь более последовательно, чем Маркс, реализовать принцип примата производства над обращением, приходит к внеисторической трактовке товарного производства, отказывается от практики как испытанного критерия истинности теории, не может объяснить причин развития капиталистического способа производства. Мы далеки от того, чтобы приписывать, скажем, Гё- леру сознательное намерение доказать принципиальную невозможность диалектического научного знания, а Уио и его ученикам — желание продемонстрировать, что, даже будучи построена на принципах диалектики, политическая экономия не объясняет законов развития изучаемой ею сферы общественных отношений. Но таковы объективно обобщения, которые вытекают из анализа их взглядов на диалектику «Капитала». А посему — при том, что вынесенные западногерманским и японским авторами на обсуждение вопросы важны и своевременны,—к оценке их итоговых выводов применимы, скорее, слова Гёте, нежели слова Гегеля, приведенные в эпиграфе настоящего раздела книги. Почему диалектика оборачивается здесь отрицанием диалектики? Первоисточник этой метаморфозы — некри тическое отношение к Гегелю, желание сохранить гегелевскую диалектику, не трогая гегелевской системы объективного идеализма. Между тем, как справедливо пишет М. А. Киссель, «нечего и думать, что можно «сохранить» диалектический метод Гегеля, «отбросив» его систему. Этого сделать нельзя именно ввиду органического единства метода и системы, единства, которое Гегель вполне сознательно положил в основу своей конструкции» 234. Органическое единство метода и системы Гегеля приводит к тому, что, желая быть материалистами и диалектиками, неогегельянцы в своем прочтении «Капитала» оказываются идеалистами и метафизиками. Подлинно научное и творческое использование всего рационального, что есть в гегелевской философии, возможно сегодня только через марксизм, а не помимо него. И все же только для того, чтобы прийти к такому выводу, не стоило бы, видимо, подробно разбирать аргументацию вышеупомянутых авторов. Хотелось бы надеяться, что поставленные ими вопросы, равно как и размышления автора настоящей работы, послужат в конечном счете углублению представлений о диалектической логике «Капитала», о возможности творческого применения Марксова метода в процессе научного познания явлений общественной жизни. Критическое осмысление дискуссий, ведущихся на Западе, помогает решить эту задачу еще и потому, что оно способствует выработке самокритичного взгляда на толкование диалектики «Капитала», сложившееся в советской экономической и философской литературе. Например, выше мы стремились показать, что тезис Бакхауза и других представителей «Капитал»-логического направления об историзации диалектического метода, об «истори- цизме» Маркса-эковомиста некорректен, поскольку основоположник марксистской политической экономии придерживался иной, последовательно диалектической, а значит и конкретно-исторической точки зрения на пред мет и метод данной науки. Однако в отечествейной учебной и научной литературе еще в ходе бурных дискуссий на рубеже 20—30-х гг. возобладало воззрение (согласно которому в «Капитале» в снятом, «очищенном» виде последовательно изображено не что иное, как история становления и развития товарного обмена и производства с древнейших времен до буржуазной эпохи включительно, так что линия «товар — деньги — капитал» отражает эту историю, в первую очередь ее, а не собственную историю капиталистического способа производства), приписываемое Марксу! Полагаем, некоторые доводы «Капитал»-ло- гического направления должны быть учтены теми, кто придерживается указанного воззрения. И это — лишь один из примеров того, что в критике неогегельянской интерпретации метода Маркса заложен конструктивный заряд. Ленин, конспектируя Гегеля, записал: «Логика похожа на грамматику тем, что для начинающего это — одно, для знающего язык (и языки) и дух языка,— другое. «Она есть одно для того, кто только приступает к ней и вообще к наукам, и нечто другое для того, кто возвращается к ней от них»», пометив на полях: «тонко и глубоко!» 235. Знание других «языков», надеемся, поможет лучше почувствовать дух языка, на котором написан Марксов «Капитал»,—языка материалистической диалектики.