ГЛАВА 5 Отход от универсализма
Успех Рима, крушение Афин, как мы это видели выше, объясняются не столько различием военных возможностей, сколько постепенным расширением прав на обретение римского гражданства и все большим сужением возможностей получить афинское. Афинский народ оставался этнической группой на кровной основе. С 451 года до нашей эры для получения афинского гражданства требовалось, чтобы оба родителя были афинянами. Римский народ, который вначале нисколько не уступал афинскому в том, что касается этнического самосознания, постепенно расширялся за счет включения в свой состав всего населения Лация, затем всей Италии и, наконец,
народов всего Средиземноморского бассейна. В 212 году нашей эры эдикт Каракаллы предоставил римское гражданство всем свободным жителям империи. Провинции дали Риму большинство его императоров. Можно было бы привести другие примеры универсалистских систем, оказавшихся способными умножить свой военный потенциал благодаря отношениям с людьми и народами на основе равноправия: Китай, который и сегодня объединяет невиданную в истории массу людей под единой государственной властью; первая арабская империя, молниеносное расширение которой объясняется в равной мере как крайним эгалитаризмом ислама, военной мощью завоевателей, так и упадком Римской и Парфянской империй.
В современной истории советская империя, развалившаяся в результате слабости своей экономики, опиралась на принципы равноправия в отношениях с народами, что скорее является характерной чертой русского народа, чем проявлением коммунистической идеологической надстройки. Франция до относительного демографического спада была по европейским масштабам империей и функционировала по законам универсалистского кодекса. В числе недавних крушений империй можно напомнить и крах нацизма, радикальный этноцентризм которого не допускал, чтобы изначальная мощь Германии увеличивалась за счет интегрирования покоренных народов.Сравнительный анализ свидетельствует, что способность народа-завоевателя относиться на основах равноправия к покоренным народам не является результатом воздействия внешних факторов,.а заложена в своего рода изначальном антропологическом коде. Это a priori культуры. Народы, семейная структура которых, рассматривающая братьев как равных, эгалитарна, - например, в Риме, Китае, арабском мире, России, в Парижском бассейне Франции - склоняются к восприятию других людей и народов как себе равных. И предрасположенность к интеграции других является результатом этого эгалитарного a priori. А народы, изначальная семейная струк
тура которых не включает полного равноправия между братьями, как, например, в Афинах и - еще более яркий пример - в Германии, не могут воспринимать в качестве равных других людей и другие народы. Военные завоевания ведут, скорее, к усилению собственного этнического «я» завоевателя. Они порождают в большей мере фрагментарное, чем цельное видение человечества и скорее дифференциалистское, чем универсалистское поведение.
Англосаксов трудно разместить на оси дифференциа- лизм-универсализм. Англичане - откровенные диффе- ренциалисты. Им удавалось из века в век сохранять гэльскую и шотландскую идентичность. Британская империя, созданная на заморских территориях благодаря подавляющему технологическому преимуществу, просуществовала недолго. Она не пыталась ни в какой мере интегрировать завоеванные народы.
Косвенное управление, indirect rule, не ставившее под угрозу существование местных обычаев, стало профессией англичан. Осуществленная ими деколонизация была относительно безболезненной, шедевром прагматизма, поскольку перед ними никогда не вставал вопрос о превращении индусов, африканцев или малайцев в британцев стандартного формата. Французам же, многие из которых мечтали превратить в обычных французов вьетнамцев и алжирцев, было значительно труднее отказаться от имперского прошлого. Увлеченные своим скрытым универсализмом, они вступили на путь защиты империи, что принесло им целую серию военных и политических поражений.Не стоит, однако, преувеличивать британский диффе- ренциализм. Учитывая малые размеры Англии и необъятность британского имперского образования, хотя оно и было эфемерным, Британия продемонстрировала явную способность обращаться с завоеванными народами на относительно равноправных и достойных основаниях. Шедевры британской социальной антропологии, каковыми являются исследования Эванса-Притчарда о суданском народе нуэр или Мейера Фортеса о таленсе Ганы,
столь же превосходные по своей изящности, сколь и по научной добросовестности, были созданы в колониальную эпоху. В этих исследованиях традиционное умение англичан анализировать этнические различия сочетается с острым пониманием человеческой универсальности, скрываемой многообразием структур. Англосаксонский индивидуализм дает возможность скорее прямого понимания сути индивидуума, человека вообще, чем человека, созданного по антропологической матрице. Пример американцев выражает в пароксистическом стиле англосаксонскую двойственность отношения к противостоящим принципам универсализма и дифференциализма. Соединенные Штаты могут рассматриваться прежде всего как национальногосударственный результат радикального универсализма. В конце концов, речь идет об обществе, возникшем в результате слияния иммигрантов из всех стран Европы. Изначальное английское ядро проявило абсолютные способности к абсорбции лиц различного этнического происхождения.
Прерванная во второй половине 20-х годов иммиграция возобновилась в 60-х, распространившись на Азию, Центральную и Южную Америку. Способность к интеграции, расширению центра обеспечила американский успех, то, что может считаться имперской удачей в судьбе Соединенных Штатов. Демографические показатели - 285 млн. человек в 2001 году, 346 млн., как предполагается, в 2025 году - сами по себе являются свидетельством способности к интеграции с представителями других народов.Но в то же время Соединенные Штаты могут быть охарактеризованы и совсем противоположными словами, словами радикального дифференциализма. В их истории всегда присутствовал некто другой, иной, не подлежащий ассимиляции и приговоренный к уничтожению или, чаще всего, к сегрегации. Эту роль иного человека играли индеец и негр и продолжают сегодня играть негры и испаноязычные. Американская идеологическая система сочетает универсализм и дифференциализм в рамках единой цельности: эти концепции, внешне противополож
ные, функционируют здесь как дополняющие друг друга. Вначале существует нерешительность в отношении другого, которого a priori нельзя определить или как себе подобного, или как другого. Некоторые иностранцы будут восприняты как себе подобные, равные, а другие - как отличающиеся, низшие. Сходство и различие, равенство и деление на высших и низших появляются вместе, в качестве полярных противоположностей. Отторжение индейцев и негров позволило воспринимать ирландских, немецких, еврейских, итальянских иммигрантов как равных. Определение этих иммигрантов как равных, в свою очередь, позволило отнести индейцев и негров к низшей расе.
Англосаксонская нерешительность в определении статуса чужого не является фактом современной истории. Напротив, она, похоже, была предопределена известной антропологической примитивностью, принадлежностью англичан к периферийной по отношению к Старому Свету историко-культурной страте, плохо интегрировавшейся с империями, которые там сменялись одна за другой, и не осознавшей глубоко принципы равенства и неравенства.
Этот примитивизм касается только семейного круга; он ничуть не помешал Англии и Соединенным Штатам проявить себя в самой недавней фазе истории пионерами современной экономики.Английская культура характеризуется, следовательно, известным отсутствием четкого определения понятий равенства и неравенства, которые вообще четко различаются во всей Евразии[52].
Если вернуться к антропологической модели, совмещающей антропологическую структуру и идеологическое восприятие a priori, тогда действительно можно выявить в традиционной английской семье неопределенность, соответствующую неопределенности в идеологической сфере: братья - разные, они ни равны, ни неравны. Правилам неравноправного распределения наследства у немцев и у японцев и равноправного - у французов, русских, арабов и китайцев противостоит свобода завещания у английских родителей, которые могут распределять имущество между своими детьми, как им заблагорассудится. Однако такая свобода не влечет за собой, за исключением английской аристократии, больших отступлений от равенства, например лишения права наследования всех детей в пользу одного.
Состояние неопределенности между дифференциа- лизмом и универсализмом делает отношение англосаксов к чужому и иностранцу очень интересным и специфическим, то есть нестабильным.
Универсалистские народы раз и навсегда определяют a priori иностранцев, которых они считают подобными им самим. Это приводит к проявлениям нетерпимости, когда конкретные иностранцы на первый взгляд не подтверждают их идеологическое a priori. Ксенофобские потенции универсалистских народов очевидны: нервозность французов по поводу исключения из общественной жизни арабских женщин, презрение классических китайцев или римлян к периферийным народам, которые не угнетают своих женщин, негрофобия русских, не привыкших к черному цвету кожи, и т.д. Но никогда противоположная антропологическая система не осуждается на уровне теории. Открыто диффе- ренциалистские народы, особенно в периоды завоевательных походов, — немцы до нацизма включительно, японцы в милитаристскую эпоху - выстраивают стабильную иерархию между высшими и низшими народами земли.
Отношение же англосаксов к миру подвижно. У них есть в сознании антропологическая граница, которой нет
у универсалистских народов, и это сближает их с диффе- ренциалистскими народами. Но эта граница может перемещаться в сторону либо расширения, либо сужения. Есть мы и другие, но среди других есть такие, как мы, а есть и отличные от нас. Среди отличных (чужих) некоторые могут быть классифицированы заново как подобные нам. А среди подобных некоторые могут быть классифицированы заново как чужие. Но всегда сохраняется черта, отделяющая полноценного человека от чужака - «There is some place where you must draw the line»[53]. Ментальное пространство англичан может быть сведено до минимума, ограничено их собственным кругом, но оно может и распространяться на всех британцев. А сегодня оно наверняка постепенно распространяется на всех европейцев.
История Соединенных Штатов может быть прочитана как эссе на тему о перемещениях этой черты, представляя собой непрерывное расширение центрального ядра с момента достижения независимости до 1965 года и появившуюся в 1965 году тенденцию к его сокращению, продолжающуюся до наших дней.
Будучи изначально англичанами, американцы быстро научились интегрировать всех европейцев, проявив, правда, заметные колебания по вопросу о статусе ирландцев, итальянцев и евреев. Категория «белый» позволила формализовать это частичное расширение, отбросив индейцев, негров и азиатов по ту сторону границы, отделяющей подобного себе от чужого. Между 1950 и 1965 годами возникает новая волна расширения: азиаты и индейцы- автохтоны обретают статус полноценных американцев. Реальность этого феномена измеряется данными об их появлении на общем американском матримониальном рынке. Их женщины не являются больше табу для мужчин доминирующей группы, и те могут отныне на них жениться. Тем не менее в 1950-1965 годах негритянская проблема порождает максимальную напряженность меж
ду универсализмом и дифференциализмом: на сознательном политическом уровне борьба за гражданские права ставит вопрос о включении негров в центральное пространство, а на неосознанном уровне глубоких верований ситуация не изменяется и матримониальная сегрегация чернокожих женщин уменьшается лишь на бесконечно малую величину.
Тенденция к расширению может быть объяснена в оптимистическом варианте гипотезой о человеческом разуме, в конечном счете способном со временем признать схожесть чужого с собой. Подобная интерпретация предполагает существование автономной эгалитарной динамики, неотъемлемого превосходства принципа равенства над принципом неравенства. Но, если мы захотим полностью понять мощный, но, к сожалению, кратковременный подъем универсализма в Америке в 1950- 1965 годах, носивший наиболее отчетливо выраженный имперский характер, то мы не должны замалчивать роль одного второстепенного фактора - конкуренции советской империи. Эпоха «холодной войны» была и эпохой максимального американского универсализма.
Россия изобрела и попыталась навязать всему миру коммунизм - самую универсалистскую идеологию со времен Французской революции. Последняя выдвинула принцип равенства всех людей. Не менее эгалитарная русская революция предложила ГУЛАГ для всех людей планеты. Каковы бы ни были его пороки, нет оснований упрекать коммунизм в отсутствии равноправия всех подвластных народов. Конкретный анализ функционирования советской империи свидетельствует, что насилию и государственной эксплуатации подвергался в значительно большей мере сам центр России, чем аннексированные народы. А восточноевропейские народные демократии пользовались максимальной «свободой».
Русский универсализм четок и ясен. Он обладает большой соблазнительностью, которая на практике про
явилась в создании Коммунистического интернационала. Как и французские революционеры, большевики, казалось, обладали естественной способностью считать все народы и всех людей одинаково равноправными. Это не только привлекательная позиция, она также и выгодна с точки зрения политической экспансии.
В годы «холодной войны» Америка вынуждена была противостоять и этой потенциальной угрозе как внутри страны, так и за ее пределами. За рубежом американский универсализм выражался в утверждении во всех развитых союзных странах однородной либеральной экономики и в поддержке деколонизации на всем пространстве западной сферы. Внутри американского общества конкуренция коммунистического универсализма обусловила необходимость борьбы против сегрегации чернокожих американцев: вынужденный выбирать между двумя моделями, мир не смог бы выбрать Америку, рассматривающую часть своих граждан как недочеловеков. Ассимиляция японцев и евреев - непререкаемая удача. Но в случае с неграми их интеграция в политическую систему не сопровождалась экономической эмансипацией и рассеиванием в американском обществе в целом. Средний класс среди чернокожих американцев появился и получил развитие, но у него есть собственные гетто в добавление к более обширным гетто чернокожих бедняков.
С крушением коммунистического соперника наблюдается спад американского универсализма. Все происходит так, будто давление конкурирующей империи вынудило Соединенные Штаты выйти за пределы того, на что они реально способны в плане масштабов универсализма. Исчезновение этого давления позволяет американской ментальной системе вновь обрести свое равновесие и тем самым сократить периметр включения других народов в «свой» универсум.
Отказ от универсализма внутри страны: положение чернокожих и испаноговорящих американцев
«Многорасовый» характер американского общества и его отражение в статистике позволяют нам проследить «изнутри» ослабление американского универсализма и установить с помощью демографического анализа провал интеграции чернокожих американцев и возможное появление третьей отдельной группы - «испаноговорящих», являющихся'в действительности в своем подавляющем большинстве латиноамериканцами индейского, мексиканского происхождения.
На первый взгляд американская статистика, тем не менее, свидетельствует о небольшом увеличении на рубеже тысячелетия смешанных браков среди чернокожих американцев мужского пола: от 2,3% среди мужчин старше 55 лет до 11 % в возрасте от 15 до 24 лет. Но увеличение смешанных браков среди чернокожих женщин незначительно, что свидетельствует об устойчивости важнейшего расового табу: мужчины доминирующей группы не должны жениться на женщинах подчиненной группы. Межрасовые браки негров и белых несколько более многочисленны среди категории лиц, получивших высшее образование. Среди лиц азиатского происхождения тех же возрастных категорий увеличение смешанных браков, напротив, весьма значительно: от 8,7 до 30,1%. Что касается молодых американских евреев, то здесь уровень смешанных браков достигает 50%. Их выход на общий матримониальный рынок, то есть распыление еврейской группы, сопровождается шумным подъемом движения активной солидарности с израильским государством.
Самые последние статистические данные, однако, свидетельствуют, что некоторое увеличение смешанных браков, наблюдавшееся среди чернокожих в 1980—1995 годах, затем прекратилось. Статистический ежегодник Соединенных Штатов позволяет проследить «оттепель» 1980— 1995 годов, которая была минимальной; в последующие
годы расовая ситуация оказалась вновь блокирована. Уровень смешанных браков для женщин составлял 1,3% в 1980 году и 1,6% - в 1990 году. Он поднялся до 3,1% в 1995 году, а затем остановился на уровне 3%. Но это уже было слишком много для американских статистических служб, которые инстинктивно почувствовали, что даже столь незначительное увеличение невозможно: «enough is too much already»[54]. Ha 1999 год они сочли разумным исключить из статистики как белых, так и чернокожих испаноговорящих, что снизило уровень смешанных браков для чернокожих женщин до 2,3%[55]. Ложная тревога, поскольку меньшинство - носитель испанского универсализма - достигло огромного увеличения смешанных браков. Речь скорее всего идет о пуэрториканцах. В настоящее время около 98% чернокожих женщин, живущих в браке, замужем за чернокожими мужчинами. А если к этой почти абсолютной расовой эндогамии добавить тот факт, что добрая половина чернокожих женщин является матерями-одиночками и, следовательно, не состоит в браке с белыми, то нам придется прийти к выводу об удивительном постоянстве расовой проблемы. Было бы точнее говорить о загнивании, так как другие демографические данные свидетельствуют о регрессе.
Уровень детской смертности, то есть пропорциональная численность детей, умирающих в возрасте до одного года, в Соединенных Штатах значительно выше среди чернокожего населения, чем среди белых: в 1997 году 6 на тысячу - у белых и 14,2 - у негров. Данные показатели достаточно неблагополучны, даже у белых американцев, поскольку они выше, чем в Японии и во всех странах Западной Европы. Но они, по крайней мере, снижаются. В 1999 году уровень детской смертности у белых упал до 5,8 на тысячу. Напротив, среди чернокожего населения этот показатель (и это факт чрезвычайный) с 1997 по
год возрос с 14,2 до 14,6[56]. Читатель, не привыкший к социологическому толкованию демографических показателей, может, проявляя здравый смысл, считать, что это незначительное изменение. Он может думать, что детская смертность не имеет значения для всего общества. На самом же деле уровень детской смертности - ключевой показатель. Он отражает реальное положение самых уязвимых групп людей в обществе или в отдельном секторе общества. Незначительное увеличение детской смертности в 1970-1974 годах в России позволило мне уже в 1976 году констатировать загнивание Советского Союза и предсказать крушение системы[57]. Небольшое увеличение детской смертности среди чернокожего "населения в Соединенных Штатах свидетельствует о провале расовой интеграции, несмотря на полувековые усилия.
Однако американская ментальная система в начале третьего тысячелетия является уже не двухрасовой, а трехрасовой, поскольку и статистика, и общественная жизнь превратили испаноговорящих - в действительности мексиканцев индейского происхождения - в третью значительную по своей численности отдельную группу[58]. Американское общество вновь обрело трехкомпонентную структуру, которую оно имело в момент достижения независимости или когда в начале XIX века его анализировал Токвиль: индейцы, чернокожие, белые.
Судьба мексиканского сообщества для социологов остается неясной. Некоторые данные, как, например, блестящее владение детьми английским языком, указывают на продолжение процесса ассимиляции в противоположность тому, что утверждается в ходе страстных
дебатов об испанофонии. Но следует отметить, что за фазой повышения последовало снижение уровня смешанных браков среди самых молодых поколений: 12,6% в категории старше 55 лет, 19% - у 35-54-летних и только 17,2% в возрасте от 25 до 34 лет и 15,5% в возрасте от 15 до 24 лет[59]. Это снижение не является обязательно свидетельством изменения поведения данных групп населения. Оно могло быть и механическим результатом изменения состава населения, теперь в большинстве своем мексиканского, в районах Техаса и Калифорнии, расположенных ближе всего к границе с Мексикой. Но даже это чисто территориальное последствие указывает все же на отделение белой группы от группы, которую мы назовем испаноиндейской. Показатели фертильности за 1999 год в различных группах дают ясное представление о сохраняющихся ментальных различиях: 1,82 у белых неиспаноговорящих («безумная» лингвистически-расовая категория), 2,06 — у чернокожих неиспаноговорящих, 2,9 - у испаноговорящих[60]. В Мексике в 2001 году индекс фертильности составлял 2,8.
Стоит ли действительно удивляться провалу интеграции в обществе, где прославление равенства прав заменено сакрализацией «разнообразия» - происхождения, культур, рас, - окрещенного «мультикультурализмом»? Падение ценности равенства в американском обществе характерно не только для области расовых отношений. Эволюция экономики в 1980-1995 годах может быть интерпретирована, как мы показали выше, и как форсированный марш к неравенству, ведущий в некоторых слоях с низкими доходами - особенно, как бы случайно, среди чернокожего населения - к феноменам регресса и взрыва.
Но вновь следует, избегая карикатурного изображения, попытаться понять во всей цельности англосаксонскую ментальную систему, которая нуждается в сегрегации одних - конечно, негров, возможно, мексиканцев, - что
бы ассимилировать других - японцев, евреев. В этих условиях можно говорить скорее о дифференциалист- ской, чем об универсалистской ассимиляции.
Для тех, кто интересуется стратегическими ориентирами Америки, особый интерес представляет интеграция евреев в саму сердцевину американского общества в контексте отхода от универсализма внутри страны. Она созвучна со столь очевидным в отношениях Америки с миром, столь явным в решении ближневосточного конфликта отходом Соединенных Штатов от универсализма вне страны. Включение Израиля в ментальную американскую систему как внутри, так и вне страны и исключение арабов находятся в соответствии с исключением негров и мексиканцев.
Идеологическое сосредоточение Соединенных Штатов на еврейском государстве не ограничивается еврейской общиной. Гипотеза об общем отходе Америки от универсализма позволяет понять эту линию. Но мы должны подвергнуть исследованию неохотно снимающую с себя вуаль историю: прочность уз между Америкой и Израилем - факт новый, необычный. И речь в данном случае идет не столько о том, как его «объяснить», сколько о том, чтобы использовать его в качестве «свидетельства» глубинных тенденций, которые будоражат Соединенные Штаты. Выбор Израиля является наиболее видимым признаком отступления американского универсализма и мощного подъема дифференциализма, что обнаруживается как во внешнем плане (отказ от арабов), так и во внутреннем (трудности интеграции мексиканцев или сохраняющаяся сегрегация чернокожего населения).
Отход от универсализма во внешнем плане: выбор Израиля
Приверженность Америки Израилю представляет собой настоящую тайну для специалистов стратегического анализа. Не дает ничего нового и чтение недавно изданных
классических трудов. Киссинджер рассматривает израильско-палестинский вопрос детально, но с исступлением адепта «реализма», вынужденного иметь дело с борьбой иррациональных народов за обладание Землей обетованной. Хантингтон же выносит Израиль за скобки сферы цивилизации, которую он рассматривает в качестве единого стратегического блока[61]. Что касается Бжезинского, то он вообще не упоминает Израиль. Фукуяма тоже. И это очень любопытно с точки зрения важности тесных связей с Израилем в формировании во всех областях антагонистических отношений Соединенных Штатов с арабским и, в более широком плане, мусульманским миром.
Рациональность и полезность таких отношений с Израилем трудно доказать. Гипотеза о необходимом сотрудничестве между демократиями несостоятельна. Творимая день за днем несправедливость по отношению к палестинцам в форме колонизации земель, которые еще у них остаются, сама по себе является отрицанием принципа равенства - основы демократии. Все остальные государства, в частности европейские, не испытывают к Израилю такой безграничной симпатии, которая характерна для Соединенных Штатов.
Военная полезность ЦАХАЛа могла бы быть более серьезным аргументом. Уязвимость американской армии, громоздкой и неспособной на жертвенные потери, все чаще и чаще предполагает систематическое использование в наземных операциях союзнических контингентов и даже наемников. Одержимые необходимостью контролировать нефтяную ренту, американские руководители, возможно, и не осмеливаются обходиться без поддержки на месте со стороны первой армии на Ближнем Востоке, то есть армии Израиля, страны небольших размеров,
контуры и сверхвооруженность которой все больше и больше напоминают прикованный на месте авианосец. С точки зрения американского стратега реалистической школы (военного или гражданского) возможность рассчитывать на поддержку военной силы, способной уничтожить любую арабскую армию в течение нескольких дней или недель, важнее симпатий или уважения со стороны мусульманского мира. Если таков расчет, то почему же об этом не говорят? И можно ли серьезно предполагать, что израильская армия сможет контролировать нефтяные скважины Саудовской Аравии, Кувейта, Эмиратов, когда вчера она оказалась неспособной удерживать без крупных потерь юг Ливана, а сегодня - Трансиорданию?
Рассуждения, настаивающие на значимости роли еврейской общины в Америке, ее способности влиять на избирательный процесс, составляют лишь малую часть истины. Это — теория «еврейского лобби», которую, кстати, можно было бы дополнить теорией отсутствия арабского лобби. В отсутствие достаточно многочисленной арабской общины политическая цена поддержки Израиля любому политику, испытывающему трудности с переизбранием, может показаться почти равной нулю. Зачем терять голоса евреев, если нет возможности получить столько же голосов арабов? Но не будем преувеличивать численность еврейской общины, которая, насчитывая 6,5 млн.человек, составляет всего 2,2% населения Соединенных Штатов. Тем более что Америка не лишена и антисемитских традиций, и можно было бы представить ситуацию, когда большое число избирателей среди 97,8% американцев-неевреев голосует против политиков, поддерживающих Израиль. Однако антисемиты сегодня не настроены антиизраильски. Так мы приближаемся к сердцевине тайны.
Группы населения, которых сами американские евреи считают антисемитами, то есть христианские фундаменталисты, политически ориентируются на правых респуб
ликанцев[62]. Но именно среди республиканского электората отмечается максимальная поддержка Израиля.
Американские правые религиозные круги, которые поддерживают Буша, лишь недавно воспылали страстью к израильскому государству в качестве позитивной обратной стороны своей ненависти к исламу и арабскому миру. Если к этому добавить, что, со своей стороны, три четверти американских евреев продолжают придерживаться левоцентристской ориентации, голосуют за демократическую партию и опасаются христиан-фундаментали- стов, то мы сталкиваемся с важнейшим парадоксом: существуют подспудные антагонистические отношения между американскими евреями и той фракцией американского электората, которая решительно поддерживает Израиль.
Нельзя понять все более решительную поддержку Израиля Ариеля Шарона, не прибегая к гипотезе, что существуют два различных по природе типа поддержки, противоречивое сочетание и мотивации которых одновременно объясняют и постоянство, и непоследовательность американской политики по отношению к Израилю.
С одной стороны, есть традиционная поддержка Израиля американскими евреями. И она, когда у власти находится Демократическая партия, лежит в основе инициатив с целью защитить Израиль, при уважении, в меру возможного, прав палестинцев. Такой тип мотиваций диктовал шаги Клинтона, направленные на достижение мира в Кэмп- Дэвиде.
Другой, более новой и оригинальной опорой Израиля является правое крыло Республиканской партии, которое в ближневосточной политике демонстрирует предпочтение принципа неравенства, столь характерное для современной Америки. Да, оказывается, возможно предпочтение неравенства и несправедливости.
Универсалистские идеологии провозглашают равнозначность народов. Столь «справедливая» позиция заставляет нас верить, что принцип равенства необходим для создания союза между народами. Но можно идентифицировать себя с другим независимо от понятия равенства. Во время Пелопонесской войны афиняне, поборники демократии, всякий раз, когда могли, поддерживали демократов на греческом пространстве. В то же время Спарта, поборница олигархии, устанавливала олигархические режимы во всех городах, которые она завоевала[63]. К концу XVIII века различные между собой монархические режимы без особых трудностей создали коалицию для борьбы против принципа равенства, провозглашенного Французской революцией. Но самым поразительным примером взаимной идентификации двух удаленных друг от друга режимов, не только враждебных принципу равенства, но и приверженных идее иерархии народов, является пример Германии и Японии во время Второй мировой войны. После Перл-Харбора Гитлер объявил войну Соединенным Штатам в знак солидарности с Японией. В международных, как и межличностных отношениях может существовать предпочтение зла, или, выражаясь мягче, несправедливости, если ты сам порочен или несправедлив. Фундаментальный принцип идентификации с другим состоит не в признании добра, а в узнавании самого себя в другом.
Можно было бы даже утверждать, что ощущение вероятности неблагоприятного развития событий для тебя самого усиливает потребность предусмотреть двойное оправдание. Именно в этом смысле, я думаю, надо характеризовать новую и окрепшую приверженность Америки Израилю. Так как дела в Израиле принимают дурной оборот, и как раз в тот момент, когда они принимают такой же оборот в самой Америке, последняя выражает одобрение его все более жестокого поведения по отноше
нию к палестинцам. Америка дрейфует в сторону усиления веры в неравенство людей. Она все меньше верит в единство человеческого рода. Эти констатации без каких-либо изменений мы можем отнести и к Государству Израиль, политика которого в отношении арабов сопровождается внутренним расслоением в результате экономического неравенства и в зависимости от религиозных верований. Растущая неспособность израильтян воспринимать арабов как человеческие существа вообще является очевидностью для людей, следящих за печатной или телевизионной информацией. Напротив, процесс внутреннего расслоения израильского общества, переживающего, как и американское общество, лихорадочный рост неравенства, осознается в меньшей степени[64]. Разрыв доходов в этой стране отныне относится к числу самых значительных в развитом и «демократическом» мире. Различные группы - светские, ашкенази, сефарды, ультраортодоксы - все больше отдаляются друг от друга, и этот феномен четко проявляется в различиях коэффициентов рождаемости у этих групп: от менее двух детей на одну женщину у светских до семи детей - у ультраортодоксов.
Вначале отношения между Израилем и Соединенными Штатами строились, исходя из принадлежности к общей сфере либеральной демократии. Существовали также и конкретные взаимоотношения вследствие присутствия в Америке наиболее многочисленной в мире еврейской диаспоры. Не следует забывать и библейские нити, связывающие кальвинизм и иудаизм. Когда протестант читал, трактуя ее в несколько буквальном духе, Библию, он идентифицировал себя с народом Израиля. Что касается конкретно американских пуритан XVII века, иммигрировавших в новую землю обетованную, их априорный ужас по отношению к народам-идолопоклонникам - библейский дифференциализм - сосредоточился на индейцах и неграх.
Недавно возникшая глобальная привязанность Соединенных Штатов к Израилю, возможно, имеет мало общего с этим изначальным религиозным родством, с любовью к Библии, с позитивной и оптимистической идентификацией с избранным народом Израиля. Я убежден, что если бы республиканская или католическая Франция была по- прежнему вовлечена в алжирскую войну, угнетая, бросая в тюрьмы, убивая арабов, как это делает сегодня Государство Израиль в Палестине, сегодняшняя Америка - диф- ференциалистская, с глубоким неравенством, мучимая нечистой совестью, - идентифицировала бы себя с колониальной Францией, лишенной своего универсализма. Нет ничего более утешительного, когда покидаешь сферу справедливости, чем наблюдать, как другие творят зло. И все, что делает несправедливого в наши дни Израиль, не шокирует главенствующую державу Запада[65].
Для планетарного стратегического анализа самое главное - проникнуть в глубинную логику американского поведения: неспособность Соединенных Штатов воспринимать арабов как человеческие существа вообще вписывается в динамику отхода от эндогенного для американского общества универсализма.
Обеспокоенность американских евреев
Наша модель позволяет лучше понять лихорадочное поведение американской еврейской общины, от которой можно было бы ожидать, что она будет просто счастлива удавшейся интеграции в американское общество и в восторге от лояльной позиции Америки по отношению
к Израилю. На самом же деле эта привилегированная община, напротив, впала в тревожный, если не сказать невротический, культ холокоста[66]. Она нескончаемо отмечает память о массовых убийствах, которых самой ей удалось избежать. Она бесконечно осуждает растущий по всей планете антисемитизм и чувствует угрозу всем группам диаспоры, французской в частности, которую французы недооценивают, несмотря на нападения на синагоги весной 2002 года в периферийных районах Франции. Французские евреи, ашкенази по происхождению, для которых холокост был значительно более конкретной семейной реальностью, на самом деле ведут себя значительно более спокойно, проявляя большую уверенность в будущем, хотя по ту сторону Атлантики их неустанно обвиняют в ренегатстве, в отсутствии общинного сознания и предрекают, что они станут жертвами вечного французского юдофобства.
Укоренившийся страх американских евреев в стране пресловутого «всемогущего еврейского лобби» несет в себе нечто парадоксальное[67]. Гипотеза об отступлении американского универсализма позволяет понять устойчивость подлинного страха американских евреев.
Резюмируем нашу экспликативную модель. Что касается отношения к другому, чужому, то англосакскому менталитету присущи две характеристики: ему необходимо исключать, чтобы включать; граница между включенными и исключенными нестабильна. Существуют фазы расширения и фазы сужения.
Включение американских евреев совпадает с исключением чернокожего населения и, возможно, мексиканцев. Оно происходит в фазе отступления универсализма,
мощного подъема дифференциализма, или, по американской терминологии, утверждения расистских настроений. Мотором американской эволюции сегодня являются не ценности равенства, а ценности неравенства. Как пережить со спокойной совестью и с чувством уверенности столь парадоксальный процесс интеграции? Как не понять, что такое включение является хрупким, уязвимым, полным виртуальных опасностей? Американские евреи проецируют на весь мир испытываемый ими страх, потому что они подспудно чувствуют, что являются в большей мере игрушками регрессивной дифференциалистской динамики американского общества, чем субъектами, пользующимися выгодами растущего благородства универсалистского типа.
Это мнение является не только результатом теоретических размышлений. Впервые я это почувствовал в начале 80-х годов в ходе беседы с одним из моих дедушек, американцем австрийского еврейского происхождения. Во время визита в Диснейленд он высказал на фоне танцующих Микки свою постоянную тревогу: расовые страсти американского общества неприятно напоминали ему Вену его юношества. Никогда я не ощущал подобного беспокойства со стороны французско-еврейской части моей семьи.
Империя не может быть дифференциалистской
Американская риторика об «империи зла», «оси зла» или о любых других дьявольских проявлениях на Земле вызывает у нас улыбку или бурные восклицания в зависимости от момента и темперамента каждого. Тем не менее ее надо воспринимать всерьез, но в расшифрованном виде. Объективно она выражает испытываемое американцами наваждение зла, исходящего извне, хотя в действительности оно исходит изнутри самих Соединенных Штатов. На самом деле угроза зла исходит здесь отовсю
ду: отказ от равенства, усиление безответственной плутократии, жизнь в кредит потребителей и самой страны, все более частое использование смертной казни, возврат к расовой одержимости. Не забудем и тревожное дело о покушениях с использованием спор сибирской язвы, которые, по всей вероятности, осуществляются потерявшими разум и бесконтрольными сотрудниками секретных служб. В самом деле, Бог в наши дни не хранит Америку. Она повсюду видит зло, но именно потому, что в самой стране дела принимают плохой оборот. Эта деградация заставляет нас осознать, что мы сейчас теряем: Америку 1950-1965 годов, страну массовой демократии, свободы самовыражения, расширения социальных прав, борьбы за гражданские права. Это была страна добра.
То, что мы называем американской односторонностью, являющейся ярким выражением дифференциализма в международной политике, не может рассматриваться в нашем исследовании лишь под углом зрения морали. Должны быть рассмотрены причины и последствия явления. Основная причина, как было показано выше, заключается в отступлении от принципов равенства и универсализма в самих Соединенных Штатах. Главное последствие — потеря Соединенными Штатами необходимого всем империям идеологического ресурса. Лишившись однородного восприятия человечеством и народами, Америка не может господствовать в столь обширном и многоликом мире. Она уже не обладает таким оружием, каким является приверженность справедливости. Первые послевоенные годы - 1950-1965 - были, таким образом, в американской истории годами апогея универсализма. Как и универсализм Рима, универсализм торжествующей Америки был в те времена скромным и великодушным.
Римляне сумели признать философское, математическое, литературное и артистическое превосходство Греции. Римская аристократия эллинизировалась. Военный завоеватель ассимилировался, усвоив многие аспекты более высокой культуры покоренной страны. Рим, впро
чем, в конечном итоге воспринял несколько, а затем только одну из религий Востока. В подлинно имперскую эпоху Соединенные Штаты тоже были любознательны и питали уважение к внешнему миру. Они с симпатией наблюдали и анализировали в философии, антропологии, политологии, литературе и кино все многообразие существующих в мире обществ. Подлинный универсализм берет лучшее у всех стран мира. Сила победителя делает возможным слияние культур. Но эта эпоха, когда Соединенные Штаты сочетали экономическую и военную мощь с интеллектуальной и культурной терпимостью, сегодня представляется достаточно далекой. Америка года, ослабленная, с сокращающимся производством, уже перестала быть и толерантной. Она претендует на исключительное воплощение человеческого идеала, на обладание всеми ключами экономического процветания, на монополию кинопроизводства. Эти претензии на социальную и культурную гегемонию, этот процесс самовлюбленной экспансии являются лишь одним из признаков драматического упадка реальной экономической и военной мощи, равно как и универсализма Америки. Неспособная господствовать в мире, она отрицает его независимое существование и разнообразие его общественных структур.
Еще по теме ГЛАВА 5 Отход от универсализма:
- ТЕОРИЯ ИСТОРИЧЕСКОЙ эволюции П. Н. МИЛЮКОВА
- Введение
- Примечания
- ЛИТЕРАТУРА «СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА»
- 3.1. Прогнозы Э. Тоффлера, И. Валлерстайна и С. Хантингтона
- ФИЛОСОФИЯ АНТИЧНОСТИ
- Социально-философские основы идей декабризма
- КОММЕНТАРИИ
- ГЛАВА 4 Ненадежная дань
- ГЛАВА 5 Отход от универсализма
- ГЛАВА 6 Вступать в противоборство с сильным или нападать на слабого?
- ГЛАВА 7 Возвращение России
- В. Г. Сергеева ВОПРОСЫ ЗАСЕЛЕНИЯ АМЕРИКИ И ТРАНСОКЕАНСКИХ КОНТАКТОВ В ТРУДАХ ХУАНА КОМАСА
- Природа науки и критерии научности
- 2.1. Поиск духовно-нравственных ориентиров в литературе Серебряного века
- §1.3. Субъективность и перформативная гендерная идентичность в координатах постфеминизма