КАК УЧИТЬ ПРАВИЛЬНО ОТНОСИТЬСЯ К НЕОДОБРЕНИЮ, ОСУЖДЕНИЮ, НАКАЗАНИЮ

Люди, окружающие тебя, — и родные, близкие, и совершенно незнакомые — оценивают твои поступки, твое поведение, твой нравственный облик в целом как добро или как зло, видят в тебе хорошее или плохое.

Одна из граней гармонических отношений заключается в том, что люди выражают неодобрение, осуждение по отношению к плохому. Тебе не безразлично даже то, какой человек оказался твоим соседом в трамвае. Тем более мы не можем быть равнодушны к тому, как ведет себя, выражает себя человек, с которым судьба свела нас на длительное время. Умей видеть и чувствовать, каким ты входишь в духовный мир других людей. Неодобрение, осуждение выражаются в человеческом обществе двояко: в нравственной оценке и в нормах права — закона. Будь с малых лет чутким, чувствительным к тому и другому. Если ты не научишься добровольно следовать за зовущим тебя к добру огоньком нравственной нормы, тебя возьмет за руку закон. В нашем обществе есть и мудрое, поучительное слово — доброе, строгое, требовательное, но есть и тюрьма, в которой временно изолируются люди, представляющие опасность для общества. Не сумеешь держать себя в узде нравственности, тебя будут держать под замком закона — во имя добра, только во имя добра и блага, а следовательно, и во имя твоего добра и блага.

Нравственное неодобрение и осуждение, которое должно стать с малых лет твоей уздой, очень многообразно. Оно начинается с направленного на тебя пристального, внимательного взгляда старших, в котором тебе надо уметь прочитать удивление, иногда изумление, но не радостное, а бесконечное.

Непримиримость и нетерпимость твоих воспитателей к злу выражается и в наказаниях. Наказание может быть и нравственной нормой, и орудием закона. Как и любое осуждение, наказание является благом и для общества, и для того, кого наказывают. Наказывая, тебе желают добра. Но поскольку наказание представляет собой резкое осуждение, оно не может быть приятным. Уже самые безобидные школьные наказания ограничивают твои желания, твою свободу, иначе быть не может. Ограничение желаний и свободы — средство, с помощью которого старшие, отвечающие за твою жизнь и твое будущее, заставляют тебя подумать: что я сделал плохое для людей? Как жить, чтобы мое поведение было только добрым? Все идут в кино, а тебе сказали: сиди дома. Значит, для блага других и для твоего блага необходимо, чтобы ты думал о себе и смотрел на себя. В сущности, наказания и существуют для того, чтобы человек видел себя и думал о себе.

В том, как человек относится к неодобрению, осуждению, выражается его нравственная воспитанность, культура. Умей понимать и чувствовать, что в осуждении твоих предосудительных поступков проявляется справедливость, без которой невозможно вообще счастье. Осуждение не приносит тебе радости, но за него надо благодарить, потому что оно спасает тебя, удерживает от падения; если бы люди понимали это уже в школьные годы, было бы несравненно меньше бед в зрелом возрасте.

Умей благодарить. Услышал похвалу — благодари и радуйся, что ты движешься в направлении к человеческому совершенству. Услышал упрек, порицание — благодари за то, что тебя учат жить по-человечески. Самые горькие, самые суровые слова, если они справедливы, — это забота о тебе.

Это одно из самых сложных и тонких этических поучений. Доходит оно до юного сердца лишь при том условии, если в воспитании царствует взаимное доверие и открытость сердец. Здесь мы имеем дело с гармонией чувств долга, благодарности и глубокого понимания справедливости. Человек с малых лет должен почувствовать и понять, в чем истинный смысл добра в нравственных отношениях. Очень важно, чтобы человек осмыслил на собственном опыте: добро не всегда приятное, нередко оно строгое и колючее, как жгучий январский ветер. Я убедился, что правильно, с достоинством воспринимать горькие, но справедливые слова старшего не такое простое дело, этому надо долго и настойчиво учить. Самое главное здесь — дать опыт, из которого бы каждый человек сделал для себя вывод: не всё, что приятно и желанно для меня, приятно и желанно для других.

Так же нелегко произносить горькие, но справедливые слова. В умении делать это сливаются педагогическое мастерство и искусство. К сожалению, многие воспитатели не умеют говорить горькие, неприятные слова так, чтобы они правильно воспринимались. Большая, просто нетерпимая беда заключается в том, что зачастую в разговоре учителя с подростком на первое место выступает эмоциональный элемент — раздражение. У того, к кому обращается учитель, создается впечатление, что он неприятен как личность и есть какие-то другие причины кроме самой сущности поступка, побудившие педагога к разговору, из которого воспитанник выносит обиду, а воспитатель — недоверие. Там же, где сталкиваются обида и недоверие, порождается вражда. Попытка педагога преодолеть зло порождает новое зло. Нам, педагогам, приходится на каждом шагу выражать неодобрение, осуждение — в десятках, сотнях самых разнообразных оттенков, и делать это надо так, чтобы человек предстал перед вами с открытым сердцем, не замкнулся, не ощетинился, не увидед в ваших горьких словах предубеждения, раздражительности, озлобления.

Своим осуждением, неодобрением вам нужно пробудить в своем питомце нетерпимость к злу в самом себе (если в первый раз не удастся достигнуть этого, то по крайней мере хотя бы сомнения в правильности того, что он делал, как вел себя, как относился к людям). Нетерпимость — это чувство, но оно приобретает высоконравственный смысл лишь тогда, когда идет от мысли. Если я готовлюсь к горькой и трудной беседе с питомцем — а такую беседу лучше всего проводить наедине, — я думаю прежде всего о том, как я буду мыслить. Я должен пойти к нему не с бурным негодованием, не с благородным возмущением, от которого руки дрожат и голос прерывается, а с ясной, твердой, мудрой мыслью. Он должен увидеть во мне не взвинченного пострадавшего, собравшего для этого случая боли и горести, накопившиеся в течение продолжительного времени, даже не бесстрастного судью, заранее обдумавшего приговор, а мудрого мыслителя — вот что пленяет и озадачивает, восхищает и предостерегает от закрытости сердца. Своим разговором я должен вовлечь его в совместные раздумья.

Что осуждать? К чему быть непримиримым? — Правильный ответ на эти вопросы определяет в значительной мере успех нравственного воспитания. Тонкие и небезопасные инструменты педагогического мастерства нельзя использовать на каждом шагу. Для учителя очень важно умение видеть достойное осуждения и непримиримости. Большой недостаток воспитательного процесса в том, что многие учителя тратят силы на борьбу с детскими шалостями, проказами, т. е. с тем, что является закономерным спутником детства и отрочества и что заслуживает мудрого снисхождения и умного превращения в шутку. Осуждения заслуживают поступки, в которых заложены семена эгоизма, себялюбия, безразличного отношения к духовному миру другого человека.

Десятилетний Саша, ученик IV класса, после уроков остается в группе продленного дня. Вместе с товарищами после уроков он идет в столовую. Дежурные уже приготовили обед: на столе — суп, котлетка, чай для каждого ученика. На отдельной тарелочке — хлеб к обеду. Каждый знает, где его обед, где хлеб. Саша садится обедать. Его товарищ, Миша, сегодня дежурит, он пообедает после всех. Саше не хватило своего хлеба, и он берет порцию дежурного. Половину съедает, а половину отодвигает на противоположную сторону. Быстро пообедав, просится уйти куда-то по своим делам... Как будто бы безобидный детский поступок: кусок хлеба, кусочек котлетки... Дежурный — очень скромный мальчик, он не скажет ни слова. Но в том-то и беда, что ничего не скажет, и маленький поступок этот может остаться неизвестным. Вы, воспитатель, должны заметить его, потому что перед вами как раз то, что надо строго осудить. В Сашином поступке — маленькое семя большого зла.

Окончился продленный день, вы оставляете Сашу и начинаете разговор с ним. Вам с трудом удается растолковать мальчику, в чем предосудительность, антиобщественная сущность его поступка. «Если ты поднял руку на хлеб, принадлежащий товарищу, — ты опозорил свою совесть, ты поднял руку на высокое достоинство человека, — говорите вы. — Нас окружает мир вещей, эти вещи принадлежат человеку, и не мы подчиняемся им, а они нам; человек повелевает вещами. Но нельзя забывать, что вещи сделаны человеком и удовлетворяют наши потребности. Относясь к вещам, мы выражаем свое отношение к людям.

Подумаем, Саша, как жить и каким быть.

Подумаем, в чем достоинство человеческое».

В годы детства и отрочества должны быть такие дни, когда человек думает столько, сколько он не думал за всю предыдущую жизнь. Память человеческая должна навсегда сохранять эти дни как немеркнущие, неугасимые огоньки, освещающие собственную жизнь, собственную душу. Я не представляю воспитание без того, чтобы жизнь маленького человека вдруг не озарила мысль — изумляющая, одухотворяющая, поражающая своей яркостью, глубиной и неумолимостью. Чтобы эта мысль перевернула бытие, заставила по-новому взглянуть на мир, на людей, на самого себя. Мое осуждение дойдет до юной души лишь тогда, когда я смогу пробудить эту мысль-откровение, мысль-самопознание. Я уверен, что мой разговор с Сашей остался в его сознании на всю жизнь. Уходя от меня, он думал, придя домой — думал. Ему не давало покоя раскаяние. Только при этом условии моральное осуждение и достигает цели, когда за ним идет острое чувство раскаяния — чувство, заставляющее терзаться сомнениями. Источником этого чувства является мысль, убеждение.

Осуждайте в детстве и раннем отрочестве, когда пороки еще не укоренились и сорняки не пустили еще глубоких корней. Осуждение лишь тогда эффективно, когда за ним следует самоосуждение — муки совести. Верьте в могучую силу слова — чистосердечного, умного, доверительного, правдивого, выношенного в душе и, если хотите, выстраданного. Слово осуждающее — это самая большая, ни с чем не сравнимая ответственность педагога. Обращаясь с этим словом к человеку, в душе которого — вы уверены в этом — уже есть корни зла, вы, образно говоря, берете его сердце в свои руки. Сила осуждения зависит от того, насколько оно индивидуально: нет человеческого сердца «вообще», есть лишь конкретный человеческий мир. Слово осуждения обретает свою могучую силу лишь тогда, когда оно рассчитано на конкретного Сашу или Гришу, Олю или Таню. Педагогическое невежество проявляется, на мой взгляд, тогда, когда — часто так бьюает — возмущенный педагог обращается с осуждением к группе своих питомцев, клеймит зло «вообще», надеясь при этом, что авось его осуждение дойдет и до сердца того, кто еще ни в чем не повинен, но может стать виновником. Это все равно что прописать лекарство всем в надежде на то, что тому, кто не нуждается в лечении, вреда оно не причинит, а для того, кому надо лечиться, оно окажется в самый раз.

Чем меньше семя зла, которое вам удалось рассмотреть в поведении ребенка, в его взаимоотношениях с людьми, тем тоньше должно быть осуждение. Задача ваша заключается в том, чтобы нравственная узда, которую должен знать ваш питомец, была не цепями, а активной деятельностью. Переживая угрызения совести, человек должен быть увлечен вихрем мыслей и порывов. Раскаяние пусть будет не мрачным углублением в мысли о своей вине, а светлой, жизнерадостной деятельностью, направленной на искупление вины. К большому сожалению, в педагогической этике почему-то избегают этого термина, а о самой сущности явления многие педагоги имеют смутное представление. Между тем осуждение порока учителем развивается в самовоспитание лишь тогда, когда есть искупление. Без стремления к искуплению не может быть и речи о сознательном отношении к собственной вине.

Воспитуемым, способным поддаваться воспитательному воздействию человек становится лишь при том условии, если он прошел школу искупления, — в этом, по существу, заключается самовоспитание.

Если углубиться в сущность того, что делается в школах с целью преодоления нравственных пороков, устранения предосудительных поступков, можно прийти к выводу, что отсутствие искупления нравственно развращает маленького человека, порождает у него уверенность в том, что от вины можно мгновенно избавиться, дав «слово», «обещание». Недопустимым невежеством, ужасным педагогическим бескультурьем является подталкивание ребенка, подростка: давай слово, обещай, что исправишься. Побуждая к этому, мы порождаем негодяя.

Грош цена также и всяческим выговорам, предупреждениям, замечаниям, которые объявляются на собраниях, даже записываются. Перенесение всего этого из жизни взрослых в детскую жизнь могло бы вызывать только смех, если бы не таило в себе серьезных опасностей. Давая «слово» или получив выговор, маленький человек считает, что с виной всё покончено. Но воспитание заключается в том, чтобы снять с себя вину активным и длительным искуплением, т. е. деятельностью, трудом. Чем глубже раскаяние, тем искреннее стремление воспитанника именно к такому искуплению. Следить за тем, как происходит искупление, тонко прикасаться в этот период к человеку и наставлять его на правильный путь — в этом заключается чуткость к человеку, сознательно стремящемуся стать достойным прощения. Никакое «слово», никакое обещание не могут заменить той внутренней деятельности духа, от которой зависит отношение к человеку.

Нужно, чтобы человек осудил себя сам, а это невозможно без мысли об идеале. Мне сравнительно нетрудно добиться поставленной воспитательной цели потому, что я имею дело с человеком в том возрасте, когда способность возмущаться, негодовать гармонически сливается в юной душе со способностью восхищаться. Противоречивые мысли и чувства порождают в юной душе смятение, на это я и рассчитываю. Изумленный человеческой красотой, мой питомец говорит сам себе: я мерзкий, достоин презрения благородного человека. Отвращение, неудовлетворенность собой — начало той внутренней деятельности духа, которая по своему существу и является искуплением.

Муки совести наедине с собой — с этого начинается активная деятельность, которой провинившийся стремится доказать, что он достоин прощения. Если ему раньше казалось безразличным, что о нем думают люди (точнее: чувство безразличия — результат убогости мыслей), то теперь он чувствует себя перед людьми как бы обнаженным. Он стыдится своей наготы и стремится прикрыть ее — это и есть искупление.

Труден путь искупления и самовоспитания. Беседа с человеком, направляющая ребенка на путь искупления, — мучительно сложный, изнуряющий труд. Вряд ли что другое может сравниться по отдаче духовных сил с той трудной миссией, когда ты, идя к человеку обвинителем, идя строго осуждать его, стремишься в то же время стать его другом и становишься им. То, чего удается добиться в беседах, я бы назвал нашим трудным счастьем. Это радость нашей работы, рожденная в муках. Осуждая зло, мы завоевываем человека.