1.10. Знаток англо-саксонского мира Павел Григорьевич Мижуев
Имя Павла Григорьевича Мижуева (1861-1931) долгие годы было фактически забыто, хотя его историко-литературное наследие обширно. В справочниках о нем можно найти совсем немногое.
В Новом энциклопедическом словаре Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона (для которого он писал статьи) имеется краткая прижизненная биографическая справка: «Мижуев Павел Григорьевич - писатель. Родился в 1861 г.; образование получил в Морском училище (ныне Морской кадетский корпус). Главные труды: “Современная школа в Западной Европе и Америке” (М., 1912), “Средняя школа в Англии” (Петроград, 1914), “Средняя школа во Франции” (1902), “Школа и общество в Америке” (1902);“Главные моменты в развитии школы в Западной Европе” (М., 1912), “Политическая история Англии в XIX в.” (1908), “История колониальной империи Англии” (2-е изд., 1909), “История Великой Американской демократии” (1906), “Великий раскол англосаксонской расы” (Американская революция; 1901), “Восьмичасовой рабочий день” (1907), “История одной стачки” (1907), “Парламентаризм” (1906), “Главные федерации современного мира” (1907), “Передовая демократия” (Новая Зеландия, 4-е изд., 1906); “Крестьянское Царство” (Канада, 2-е изд., 1907), “Социологические этюды” (1904), “Счастливая Австралия” (1909), “Сады-города Англии” (1916). Составил ряд учебников французского языка»1.
Педагогическая энциклопедия под ред. И. А. Каирова и Ф. Н. Петрова (1965) разместила более информативную биографическую справку: «Мижуев Павел Григорьевич [16 (28).2. 1861, Севастополь, - 1932, (?)] - рус. педагог, специалист по истории западно-европейской и американской школы конца 19 - начала 20 вв. В 1885-1902 - преподаватель франц. языка в 6-й петербургской гимназии. С 1902 по 1924 - гл. библиотекарь Петербургского технологического института. С 1906 преподавал также в различных вузах Петербурга. М. принимал активное участие в журн.
“Русская школа”, “Педагогический сборник”, “Естествознание в школе” и вел хронику по вопросам просвещения за рубежом. М. - автор ряда небольших популярных биографий замечательных людей в серии “Нашему юношеству рассказы о хороших людях”, популярных книг по экономике, государственному праву, женскому движению»[1097] [1098].Российская педагогическая энциклопедия (1993) добавляет: «...профессор. После Октябрьской революции продолжал преподавательскую работу»[1099]. Вот, собственно, и вся информация, которую можно было отыскать до последнего времени о Мижуеве в многочисленных энциклопедиях, справочниках и словарях. Однако дополнительную информацию о нем можно найти в его автобиографиях, хранящихся в фондах РГАЛИ.
Павел Григорьевич провел детство в Кронштадте, где закончил гимназию. Он, следуя семейной традиции (его отец был морским офицером), готовился к офицерской службе на военно-морском флоте - его имя мы находим в списке выпускников Морского кадетского корпуса 1880 г.[1100] Однако, как пишет Мижуев в своей автобиографии, хотя учился он очень хорошо, и в числе немногих выпускников был награжден премией, «уже со второго года своего пребывания в нем понял, что карьера морского офицера меня не удовлетворит, но было уже поздно». В то же время к этому периоду учебы относилось «зарождение многих моих интересов, которые я сохранил на всю последующую жизнь»1.
После окончания Морского кадетского корпуса, выдержав экзамен на право преподавания французского языка, Мижуев поступил на работу преподавателя французского языка в Петербургскую шестую гимназию. Этой службе он посвятил семнадцать лет своей жизни, с 1 августа 1885 по 21 августа 1902 г., о чем сообщается в исторической записке, изданной ко дню пятидесятилетия гимназии[1101] [1102]. Одновременно преподавал в девятой гимназии Петербурга.
В 1902 г. Мижуев перешел на работу в Императорский технологический институт, где получил должность главного библиотекаря, которую занимал вплоть до 1924 г., одновременно преподавая студентам французский язык.
При нем библиотека института стала одной из крупнейших технических библиотек страны. На 1 января 1918 г. ее фонд насчитывал 15 097 изданий (14 184 заглавия книг, из которых 8604 на иностранных языках, и 913 заглавий журналов, из которых 481 заглавие было иностранным). Деятельность университетской библиотеки он поставил на европейский уровень. Систематический каталог изданий помимо отвечавших непосредственному профилю института разделов (промышленность, математика, механика, строительство, естественные науки) включал и раздел «политические науки», который он пополнял новыми зарубежными изданиями, руководствуясь и собственными исследовательскими интересами.С момента перехода на работу в библиотеку Технологического института, как Мижуев пишет в своей автобиографии, «отстранив себя от какой-либо практической деятельности и отвергнув мысль о какой-либо карьере, я намеривался посвятить себя всецело изучению разных наук. В течение многих лет я занимался одновременно и последовательно французским языком и литературой с точки зрения применения результата таких занятий к преподаванию в средней школе, вопросами школьной организации и педагогическими, всеобщей истории и в особенности историей Америки и Англии; политической экономией, вопросами государственного права, так наз. социальным вопросом и всеми сторонами жизни англосаксонских стран. Здесь пожалуй будет уместным прибавить, что своим развитием я сравнительно очень мало обязан русским писателям и ученым. Более всего на меня оказали влияние английские писатели и ученые: Джон Стюарт Милль, Адам Смит, Герберт Спенсер, Дарвин, Ляйель, Гексли. Огромное, неизгладимое впечатление произвело на меня сочинение Дж. Брайса “Американская республика” и почти такое же труд Alf. Marshall “Principles of Economics”, труды супругов Уэббов, с которыми я познакомился раньше, чем кто-либо из русских. Из американских писателей весьма сильное впечатление произвели на меня сочинения Хиггинсона и историков Тайлера и Бушнеля Харта, самые имена которых совершенно неизвестны в России.
Особенно большое влияние на меня имели английская и американская периодическая пресса (еженедельная и ежемесячная), за которой я слежу систематически около 20 лет»1.Мижуев, неоднократно посещая Англию, изучал ее тщательно и всесторонне. В своей автобиографии (составленной после 1908 г.) он пишет: «Особенную важность придаю двум поездкам в Англию, когда я мог основательно осмотреть многие учреждения, которые я ранее тщательно изучал по литературным данным. Мне было крайне приятно убедиться в совершенной правильности моего их описания и толкования»[1103] [1104]. Впоследствии он предпринял новые поездки в Англию, о чем сообщал в одной из последних своих работ: «В течение нескольких десятков лет мы изучаем все стороны английской жизни, бывали в Англии несколько раз, встречались там с представителями разных общественных классов, бывали в домах разных лиц, главным образом, однако, в домах учителей народных школ и профессоров университетов. Мы не имели лишь случая - и не искали его - видеть, как живут в Англии люди богатые, как живет высшая английская буржуазия»[1105].
Немногие могли бы сравниться с Мижуевым по вкладу в популяризацию английских общественных институтов и успехов британских доминионов в социально-политической сфере, которые оказались даже более значимыми, чем в европейских странах. Свои англоведческие труды Мижуев опубликовал в период между 1893 и 1929 гг. Интерес к его работам вызывался не только их актуальностью для того времени, но и высокой степенью достоверности и научности. Определяя подходы к методам исследования общественного и политического строя, например, Новой Зеландии, Мижуев декларировал: «Мы исходим в описании современного состояния Н. Зеландии по преимуществу из официальных данных, редко покидая сферу достоверных фактов, текста законов и извлекаемых из официальных изданий цифр. В тех случаях, когда мы позволяем себе общую характеристику той или иной сферы общественной жизни, мы большею частью говорим словами лиц, близко наблюдавших описываемые нами явления, а иногда и принимавших деятельное участие в созидании той или иной отрасли социального законодательства колонии»[1106].
В фокусе внимания Мижуева находился широкий круг проблем, связанных с Англией: политическая история страны; парламентаризм, проблема разделения властей и права человека; колониальная империя и становление доминионов; социальные аспекты жизни (бедность, минимальная заработная плата, восьмичасовой рабочий день, профессиональная самоорганизация рабочих, движение за женское равноправие); градостроительство и быт; народное образование от начального до университетского. Но эти темы интересуют Мижуева не сами по себе, он постоянно адресуется к российскому читателю, проводит аналогии и сравнения с российской действительностью. Рабочие поселки в Англии в описаниях Мижуева выступают тем образцом, который полезно перенять и в России: «... идеалы жилищных условий для рабочих были у нас всегда очень низки. То немногое, что было раньше сделано, пришло теперь в совершенную негодность. При таком положении дела нельзя не считать в высшей степени важным и своевременным познакомиться с тем, что делается или что еще недавно делалось в этом отношении в разных странах»1. Сообщая данные об арендной плате за двух-трехкомнатные коттеджи для новозеландских рабочих замечает: «Мы уверены, что обыкновенный русский читатель, прочтя эти строки, усомнится, что он их прочел правильно, перечтет вторично, убедится, что прочел верно: но сомневаться в правильности сообщаемых нами сведений не перестанет, хотя бы мы его уверяли, что эти строки взяты из официального издания, вышедшего в Англии, назначенного для англичан и подлежащего ничем не стесняемой критике всех слоев английского общества и в том числе английских рабочих. Нет, этих рабочих должно быть просто вводят в заблуждение, хочется думать русскому читателю, привыкшему к совершенно иной обстановке жизни...»[1107] [1108]. Заработки в Канаде, «меря их европейским масштабом, очень велики, и для нас - русских, представляются просто-таки невероятными». Говоря об успехах народного образования в Австралии, отмечает: «благодаря системе стипендий, выдаваемых к экзамену более даровитым детям мало обеспеченных классов, рабочие Австралии и в этом отношении оказываются в лучших условиях, чем рабочие любого из государств Зап.
Европы, не говоря уже, конечно, о России»[1109].Свои многочисленные работы Мижуев обычно первоначально публиковал в общественно-политических журналах. Затем они выходили отдельными изданиями. Назову только те из них, что нашли свое место в журнале «Образование»: «Начальные школы г. Лондона и народное образование в Англии» (в двух номерах 1901 г.)[1110], «Как образовались Соединенные Штаты Австралии» (в трех номерах 1902 г.)[1111], «Генри Бродгерст, министр-каменщик» (в двух номерах 1903 г.)[1112], «Крестьянское царство. Очерки истории и современного состояния Канады» (в трех номерах 1904 г.)[1113], «Женский вопрос и женское движение» (в последнем номере 1904 г.)1, «Автобиография Герберта Спенсера» (в четырех номерах 1905 г.)[1114] [1115], «Глава государства (Авторитет и влияние номинального короля и действительного первого министра, главы исполнительной власти в Англии, как тип парламентской монархии)» (в 11-12 номере 1905 г.)[1116], «Счастливая Австралия» (в шести номерах 1907 г.)[1117]. Впервые опубликованные в журнале, работы Мижуева вышли затем отдельными изданиями.
Одной из ключевых тем в творчестве Мижуева стало осмысление исторического опыта преобразования государства и общества на принципах демократии. Основную задачу труда «Политическая история Англии в XIX в.»[1118] он усматривал в изложении политической истории страны в столетии, «когда сложились окончательно некоторые из наиболее важных конституционных традиций. Дело в том, что именно благодаря этим традициям монархическая Англия сделалась фактически одной из наиболее замечательных демократий нашего времени, - демократий не по форме, а по существу, т. е. одним из таких государств, где общественное мнение составляет самую значительную по своему влиянию силу, и где народное сочувствие и одобрение, выражаемое на выборах и тысячью иных способов (пресса, собрания и митинги и т. д.), является фактически главным источником всякого авторитета и всякой власти»[1119]. К раскрытию многообразных направлений и результатов процесса демократизации Мижуев обращался в ряде вышедших в разные годы трудов. Даже выбор персоналий написанных им биографических очерков - Уильяма Гладстона (1893 г.)[1120], Ричарда Кобдена (1894 г.)[1121] и Генри Бродгерста (1902 г.)[1122] - призван показать преимущества строя, открывавшего выходцам из народных низов перспективы успешной политической самореализации. Эти политические деятели вышли из семей, не связанных с аристократическими кругами. Гладстон родился в семье коммерсанта, Кобден - в семье фермера, а Бродгерст - в семье рабочего. Последний окончил народную школу, был в молодости каменщиком, много странствовал по Англии; в качестве деятельного члена союза каменщиков был избран сперва членом его правления, потом секретарем парламентского комитета союза тред-юнионов, стал принимать деятельное участие в политической жизни в качестве оратора на митингах и члена Лиги реформы, добивавшейся расширения избирательного права. В 1880 г. Бродгерста избрали в Палату общин от либеральной партии. Как член парламента он успешно отстаивал интересы рабочих и в 1880 г. добился рассмотрения билля об ответственности предпринимателей за несчастные случаи на производстве. В третьем кабинете Гладстона получил пост товарища министра внутренних дел - в Великобритании это был первый случай участия рабочего в кабинете.
Мижуев был среди первых отечественных популяризаторов проблемы парламентаризма, разделения законодательной и исполнительной властей. В 1906 г. в обстановке острой политической борьбы вокруг созыва Государственной думы он опубликовал несколько брошюр о сущности парламентской системы: «Парламентаризм и представительная форма правления в главных странах современной Европы»1, «Народное представительство и законодательные собрания в главных странах современного мира»[1123] [1124], «Глава государства. Организация высшей исполнительной власти в главных странах современного мира»[1125], «О формах и сущности государственного строя»[1126], «Права человека и гражданина»[1127].
Каждая из них сравнительно невелика по объему - автор стремился донести свои идеи до массового читателя, - но в совокупности они давали достаточно законченное представление о политической системе и политических институтах европейских стран, прежде всего, Великобритании. Характеризуя сущность представительной формы правления, Мижуев определял ее как «такую организацию государственного управления или, точнее, такие отношения между законодательным собранием и исполнительной властью, в которых парламенты играют доминирующую роль»[1128]. Именно современная парламентская система, подчеркивал Мижуев, исходит из той мысли, что «народные представители, являясь более авторитетными и более правильными, чем кто- либо другой, выразителями народных нужд и желаний, могут с наибольшим основанием решать государственные дела, а также претендовать на выбор тех лиц, которым поручается непосредственное управление»1. Мижуев разделял взгляды английского философа и общественного деятеля Дж. Ст. Милля, который полагал, что подлинное народное представительство, власть народа, включает не только право на свободные выборы депутатов, но и право контроля над деятельностью правительства. Вслед за ним Мижуев отмечал, что от народных представителей «естественнее всего ожидать бдительного контроля над действиями министров, почему и желательно предоставить им возможность лишать власти министров, как только они, т. е. министры, окажутся не на высоте своих трудных и высоких обязанностей»[1129] [1130].
Этот подход был чрезвычайно важен для формирования концепции российского парламентаризма. По Мижуеву, степень влияния народных представителей на высшие органы исполнительной власти, с одной стороны, отношение власти к институту парламентаризма, с другой, дает наилучший критерий для общей оценки политического режима страны с точки зрения его соответствия демократическим принципам. К темам политических свобод Мижуев вновь возвращается в революционном 1917 г., опубликовав отдельными изданиями брошюры «Политическая свобода и народное богатство»[1131], «Основные принципы избирательного права»[1132], «Права человека и гражданина»[1133], «Равноправие женщин: права женщины и ее обязанности»[1134].
Мижуев был первопроходцем в области изучения британского колониализма. В 1901-1908 гг. Мижуев публикует цикл работ, объединенных общей темой - история Великобритании и ее колониальной империи. Это не было случайным выбором. После наделения Канады, а за ней и других самоуправляющихся колоний статусом доминиона, эти бывшие колонии приобретали все больше черт независимых и - что представлялось еще более важным - демократических государств. В оценке современников, они являлись «социальной лабораторией» в связи с проводившимся там радикальным переустройством политических и социальных отношений. В начале XX в. доминионы достигли впечатляющих успехов в экономике и социальной жизни, а в сфере взаимоотношений с метрополией наметилась тенденция к установлению федеративных отношений вместо прямого подчинения. Социально-политическое развитие Британской империи являло пример эффективности политики преобразований, что с успехом и показал Мижуев в работах (назову их в порядке выхода в свет) «Передовая демократия современного мира. Английская коло- колония “Новая Зеландия”»1, «История колониальной империи и колониальной политики Англии»[1135] [1136], «Великий раскол англо-саксонской расы. Американская революция» [1137], «Как образовались Соединенные Штаты Австралии»[1138], «Зарождение великой республики (Колонизация Америки англичанами)»[1139], «Образование Соединенных Штатов Австралии»[1140], «Крестьянское Царство. Очерк истории и современного состояния Канады»[1141], «История великой американской демократии»[1142], «Счастливая Австралия»[1143], «Англия и Соединенные Штаты: взгляд на историю их взаимоотношений от Войны за независимость до наших дней»[1144]. Востребованность этих трудов у российского читателя была высока - большинство из них вышли повторными изданиями. Работы Ми- жуева «История колониальной империи и колониальной политики Англии» и «История великой американской демократии» вышли в серии книг библиотеки «История Европы по эпохам и странам в средние века и новое время», издававшейся под редакцией Н. И. Кареева и И. В. Лучицкого. Они, как и все публикации Мижуева, носили научно-популярный характер: его статьи, в том числе, помещенные в словарях и энциклопедиях1, и книги были обращены, прежде всего, к самым широким читательским слоям.
Последовательно изучены в работах Мижуева вопросы колонизации Северной Америки, состояния колоний, наконец, образования США и развития отношений между ними и Великобританией. В книге «История колониальной империи и колониальной политики Англии», определяя причины английской колонизации Америки, Мижуев выделяет в качестве одной из основных «приобретение не занятых и удобных земель для основания колоний, где бы могла применить свой труд свободная, т. е. не находящая себе заработка часть населения самой Англии»[1145] [1146]. Первые попытки обосноваться в Америке закончились провалом - «неудачи англичан объясняются неподходящим составом эмигрантов, которые большей частью состояли из любителей быстрой наживы, мечтавших найти в новой стране золото и потому пренебрегавших тяжелым трудом земледельца». Но с изменением целевых установок пришли и позитивные результаты. Как подчеркивает Мижуев, «Если бы мы хотели в нескольких словах выразить основную причину столь разительной разницы в конечных итогах английской и испанской колонизации, нам следовало бы сказать, что в то время как испанцы долго оставались не более как неисправимыми искателями золота в открытой ими новой части света и эксплуататорами туземного населения, англичане сравнительно скоро освободились от мечтаний о легкой наживе и стали строить свое благополучие на систематической эксплуатации природных богатств своих колониальных владений, для чего требовался неутомимый труд и несокрушимая энергия»[1147].
В понимании Мижуева, важнейшей предпосылкой успеха в освоении колонизуемых территорий стал «неутомимый труд и несокрушимая энергия» первых эмигрантов. Именно такими качествами были наделены переселившиеся в Америку из-за религиозных гонений индепенденты - представители одного из направлений английского протестантизма. Требование добросовестного труда было одной из аксиом миропонимания протестантов, его они перенесли и на американскую почву. Следует иметь в виду и еще одно обстоятельство.
Добровольные эмигранты из Англии были люди, «привыкшие на родине пользоваться в большей или меньшей степени наемным трудом». Но в первых колониях, в частности, в Виргинии, труд по найму практически отсутствовал: свободные колонисты не шли на такую работу. Оказалось, что без принудительного труда в форме кабального или прямого пожизненного рабства вести крупное хозяйство нельзя. Возможность организовать производство выходцы из Англии, ставшие плантаторами, получили за счет труда высылавшихся (эта практика началась в 1619 г.) из Англии преступников и ввозившихся из Африки черных невольников - рабов. Уже к концу XVII в. количество черных рабов значительно превысило число белых кабальных работников. «Это обстоятельство, - как верно замечает Мижуев, - наложило особый отпечаток на всю общественную жизнь южных колоний».
Особую прогрессивную роль английских колоний на североамериканском континенте Мижуев усматривает в создании ими системы государственного управления - без всякого контроля со стороны английского короля и на основе свободных демократических выборов должностных лиц. Мижуев ссылается на опыт колонии Род-Айленд, жители которой в 1663 г. получили от короля Карла II хартию, регулировавшую форму управления колонией и действовавшую без изменений до 1842 г., т. е. в течение 179 лет или, «что еще более замечательно, в течение пятидесяти лет после признания независимости С. Штатов». Еще более примечательна выработанная в 1639 г. конституция колонии Коннектикут. В ней, отмечает Мижуев, «имя короны не было даже упомянуто, равно как не было вообще ссылки на какой-нибудь авторитет, кроме народного согласия», а «все лица, получали свои полномочия путем народного избрания». Определяя общие итоги развития английских колоний в Америке, Мижуев заключает: «Благодаря энергии первых колонистов, общественным условиям жизни их потомков, благодаря либеральным учреждениям, преобладавшим в Америке, благодаря феноменальному материальному развитию колоний, благодаря, наконец, глубокой вере колонистов в свою силу и в слабость Англии, они оказались к концу XVIII века совершенно подготовленными к разрыву с Англией, как только к тому представился случай»1.
В концепции Мижуева «американская революция не началась и не могла начаться вследствие какого-либо порабощения колоний Англией великий раскол англо-саксонской расы произошел не из-за притеснений и тем более не из-за нестерпимых притеснений, а главным образом из-за принципа: из-за нежелания американцев признать за английским парламентом право облагать их даже самыми малыми налогами без их на то согласия»[1148] [1149]. Это следует понимать так, что разрыв с Англией был обусловлен высоким уровнем общественно-политической свободы колоний. «В отношении политической свободы большая часть английских колоний в Америке пользовалась почти полной самостоятельностью; все они имели представительные учреждения, везде налоги определялись законодательными собраниями, получавшими свои полномочия путем избрания местным населением. В руках колонистов же была в значительной мере и исполнительная власть, так как лишь немногие должностные лица назначались правительством метрополии»[1150].
Утверждение, что американская революция произошла из-за «принципа» своим истоком имеет концепцию упоминавшегося выше М. Тайлера. Но Ми- жуев приводит и другой взгляд на причины революции, сформулированный профессором Гарвардского университета А. Хорном: «Истинного оправдания революции надо искать не в списке претензий на действия английского правительства, составленном колонистами, в основе ее лежали два великих принципа человеческого прогресса. Во-первых, по мере того, как американские колонии становились значительнее и богаче, колонисты были бы более и более недовольны тем, что развитию их торговли мешают некоторые стеснения, введенные в интересах людей, живущих за океаном. Успех революции открыл для американской промышленности и торговли тысячи путей во всех концах мира. Во-вторых, революция представляла собой протест против попыток подчинить Америку бесконтрольной власти»1.
Тем не менее основания для назревания конфликта между колониями и метрополией исподволь складывались. Мижуев видит их в экономических противоречиях между центром и периферией империи. Колонии должны были вывозить сырые материалы на английских судах и только в Англию и у нее же покупать готовые промышленные изделия; из этих соображений в колониях ограничили развитие обрабатывающей промышленности, а создание железоделательных и сталелитейных заводов вообще запретили. Подобные ограничения означали лишение колоний свободы экономической деятельности в интересах метрополии: «В одном только отношении англичане ХУШ века в своей колониальной политике мало отличались от других народов. Подобно другим народам они смотрели на колонии как на средство обогащения метрополии и стесняли их нормальное экономическое развитие для вящего материального преуспевания метрополии»[1151] [1152]. И только до определенного времени колонии терпели экономическую дискриминацию, ограничиваясь саботированием запретов.
Такова, в интерпретации Мижуева, канва событий, приведших к революции и образованию США. Объективно излагая их фактическую сторону, Ми- жуев далек от нейтральности в оценке исторической неизбежности и обоснованности американской революции, отделения колоний от Англии. Он пишет: «Хотя американцы в своей “Декларации Независимости” жаловались на “жестокость и вероломство” английского правительства, “примеры которым едва ли можно найти оправдание даже в самые варварские времена”, однако в это самое время большинство цивилизованного человечества было юридически и фактически л и ш е н о у с е б я д о м а б о л ь ш и н с т в а, если не всех тех прав, которых американцы требовали для себя у правительства метрополии с оружием в руках. Это обстоятельство не мешало, впрочем, правительствам, а за ними и плохо осведомленным с действительным положением дела народам Европы призывать ежедневно проклятия на голову англичан за возмутительное попрание прав американских колонистов, между тем как эти правонарушения были гораздо меньше тех, которые ежедневно же совершались у всех на глазах в той же Европе»1.
Труды Мижуева, посвященные колониальной тематике, многогранны, дают описание природы, раскрывают судьбы коренного населения, прослеживают процесс колонизации и в то же время акцентируют внимание на политической и социальной эволюции колоний, уровне и качестве жизни их обитателей и во многих случаях - в сопоставлении с европейской и российской действительностью.
Это, в частности, отчетливо прослеживается в книге «Крестьянское Царство. Очерк истории и современного состояния Канады». Мижуев декларирует: «наше изложение истории и современного состояния Канады дает прекрасный материал для тех, кто вздумал бы провести весьма любопытную параллель между русскими и английскими приемами колонизации внеевропейских стран и между результатами колонизаторской деятельности англичан в Канаде и русских в Сибири, в отношении целесообразной эксплуатации природных богатств края и в отношении создания всех условий благоустроенной культурной жизни, достойной начала ХХ века». Что касается политических прав, то «канадскому крестьянину может позавидовать простолюдин какой угодно из европейской стран, не исключая даже Англии. В самом деле, в Канаде существует всеобщая подача голосов, чего, как известно, нет в Англии, с другой стороны, в Канаде существует полная свобода прессы, чего нет в Германии, и полная свобода общественных собраний и ассоциаций, чего нет ни во Франции, ни в Германии. Еще более значительный контраст со старой Европой представляет необычайное развитие в Канаде местного самоуправления, притом не только провинциального, определяемого конституцией, но самоуправления городов и сельских обществ. Этот последний факт делает Канаду одной из самых демократических стран в мире, - настоящим «крестьянским царством»«[1153] [1154].
В «Мире Божьем» с рецензией на книгу Мижуева выступил ученый-экономист, в будущем министр финансов Временного правительства Михаил Владимирович Бернацкий, который под влиянием от прочитанного отметил: «Канада может служить ярким примером того поразительного преуспеяния, какого может достигнуть трудолюбивое население при освобождении его от разнообразных общественно-правовых нужд. Само собой понятно, что и в современном состоянии условия жизни Канады кажутся нам, русским, недостижимым идеалом как в политической, так и в экономической области»[1155].
В интерпретации Мижуева, Новая Зеландия предстает как страна передовой демократии, которая по многим направлениям развития превзошла метрополию. Мижуев детально разбираясь в развитии политических институтов Новой Зеландии, заостряет внимание на проблеме всеобщего избиратель-
ного права. Он называет «смелым шагом» дарование в 1893 г. всем женщинам избирательного права. «Ничего ужасного, - замечает Мижуев, - от этого не произошло. Женщины охотно воспользовались данными им правами; при первых выборах, бывших при их активном участии (1893 г.), 90 % всех женщин, значащихся в избирательных списках, подали свои голоса, тогда как из мужчин голосовали только 70 %»1. Демократический характер государственного строя Новой Зеландии «самым существенным образом отразился и на постановке вопроса о нормальных функциях правительственной власти или вопроса о границах “вмешательства” и “невмешательства” правительственных властей в то, что считается нормальной, естественной, и, что скорее следовало называть, традиционной организацией общественных отношений»[1156] [1157]. Мижуев имеет в виду, что сложившаяся парламентская система устранила противостояние законодательной и исполнительной властей, обеспечила возможность согласованного решения социальных проблем. В Новой Зеландии создали систему арбитража для урегулирования трудовых конфликтов и фабричное законодательство, гарантировавшее защиту прав рабочих от произвола работодателей, установили 8-часовой рабочий день, ввели пенсионное страхование. Была обеспечена всеобщая грамотность, действовали университеты, дававшие образование по европейским стандартам. Политическая и социальная практика Новой Зеландии являла собой пример для других стран. В рецензии на книгу известный юрист Николай Иванович Лазаревский писал: «эта книга ничего не проповедует, ничего не доказывает. Она только излагает, и излагает факты, удостоверенные официальными данными, передает содержание законов и только»[1158].
Факты же политической и социальной жизни, как и сама политика, регулирующая общественные отношения в этой стране, не могли не произвести впечатления на российского читателя. Например, инструкция английского правительства, данная губернаторам колонии еще в 1858 г., рекомендовала: «Избегайте вмешиваться в борьбу партий; будьте всегда готовы обеспечить для них возможность компромисса. Предоставляйте полную свободу всем партиям, всем министерствам, к какой бы партии они не принадлежали... Так как в колонии существует свобода печати, то, конечно, найдутся газеты, которые будут злоупотреблять этою свободой. Не обращайте на это внимания и относитесь спокойно к всевозможным нападкам на вас»[1159]. Н. И. Лазаревский обратил внимание читателей также на политические и социальные реформы, о которых подробно пишет Мижуев: «С семидесятых годов начинается эпоха политических реформ в Новой Зеландии. Устанавливается всеобщая подача голосов при выборах членов парламента, и для того, чтобы неимущие классы действительно могли избирать своих представителей в парламент, членам его назначается жалование и в настоящее время в парламенте имеются уже и рабочие; вводится даровое, светское обучение, посещение школы обязательно для каждого ребенку, в том числе и для детей маори, в течение 6 лет; избирательное право было (1893 г.) распространено на женщин и притом не только на белых, но и на женщин маори»1.
Рецензент отметил и другие реформы, описанные Мижуевым. «Земли отдаются колонистам в настоящее время не в собственность, а почти всегда в вечную аренду». «Фабричной инспекции (мужской или женской) подчинены все заведения, где более 1 работника». «В промышленных заведениях работа детей до 14 лет безусловно запрещена». «Все жители по достижении 65 лет от роду получают пенсию». В рассказе Мижуева о достижениях Новой Зеландии журнал особо отмечает данные о народном здравоохранении, «которые, действительно, должны поразить каждого: в России из 1000 родившихся детей 300 не доживает до 1 года, а в Н. Зеландии в первый год умирает не более 85; в России на 1000 душ населения в год умирает 35 чел., в Новой Зеландии 9-10»[1160] [1161]. «Таковы те условия жизни, о возможности которых на этой земле мы узнаем из книги г. Мижуева»[1162], - многозначительно завершает свою рецензию Н. И. Лазаревский.
В не меньшей степени Мижуева привлекает политическая и социальная история австралийских колоний Великобритании, во второй половине XIX в. представлявшая, по его словам, «непрерывно развивающийся процесс демократизации всех общественных учреждений. Право голоса, принадлежавшее прежде только лицам, удовлетворявшим известному имущественному цензу, было в одной колонии за другой распространено на всех совершеннолетних мужчин, а затем в большинстве колоний (ныне штатов) и на совершеннолетних женщин»[1163]. Разрешив многие политические вопросы, а к ним, кроме введения всеобщего избирательного права, следует добавить официальное учреждение с 1 января 1901 г. Австралийской Федерации, австралийские власти и общество сконцентрировали внимание на решении экономических и социальных вопросов. Расценивая проблему трудовых конфликтов как одну из наиболее актуальных (видимо, с учетом социально-политической обстановки в России), Мижуев детально рассматривает пути ее решения в Австралии.
В штате Виктория, например, в 1896 г. учредили «специальные комиссии» для установления минимальной заработной платы в отдельных производствах. В 1903 г. создали апелляционный суд в составе члена Верховного суда и по одному представителю от предпринимателей и рабочих для пересмотра постановлений «специальных комиссий». Парламенты штата Западная Австралия в 1900 г., Нового Южного Уэльса в 1902 г. и Австралийской Федерации в 1904 г. приняли законы об арбитраже для разрешения производственных конфликтов. Значение этих законов двоякое. Во-первых, рабочие могли воспользоваться услугами арбитража только будучи организованными в профессиональный союз, а следовательно, создавались законодательные предпосылки для объединения рабочих в профсоюзы. Во-вторых, во время разбирательства дела в арбитражном третейском суде стачки запрещались под угрозой уголовного преследования. Решения третейского суда признавались обязательными для всех промышленных и торговых предприятий данной отрасли. Принятие этих законов привело, с одной стороны, к резкому росту профессиональных рабочих союзов, а с другой - к предупреждению стачек, предпосылки к которым устранялись возможностью использования арбитражной процедуры: «благодаря постановлениям третейского суда уменьшилось применение женского и детского прекратилась эксплуатация труда взрослых, продолжительность рабочего дня уменьшилась, воскресная работа исчезла совершенно»1. Давая общую оценку австралийской социальной политике, Мижуев заключает: «Штаты Австралийской Федерации, производя свои смелые социальные опыты, не только - создают у себя более справедливый социальный уклад, но и своим примером содействуют осуществлению тех же идей в учреждениях других стран современного культурного мира»[1164] [1165].
Условием укрепления государства и роста благосостояния нации, полагал Мижуев, является народное просвещение. Общий подъем образовательного уровня народа он считал основой модернизации страны. «Школа должна одних - приобщить к современной культуре, т. е. сделать их способными, во- первых, сколько-нибудь ясно и правильно понимать тот мир, среди которого им придется жить, и, во-вторых, способными действовать в этом мире, хотя бы в роли - более или менее сознательных участников общей работы. Других - подготовить к тому, чтобы они при наличии соответственных стремлений и способностей - а отыскать молодых людей, имеющих для этого надлежащие данные, составляет также одну из важнейших задач той же школы - могли содействовать дальнейшему прогрессу человечества, прогрессу его материальной и духовной культуры»[1166]. В главных европейских странах вопрос об обязательности начального образования, а в некоторых - и среднего, был успешно решен, в то время как в России к нему следовало только подступиться. Мижу- ев констатировал: «Россия занимает одно из последних мест среди культурных стран как по (относительному) количеству, так и в особенности по качеству народных школ, а равно и по размерам затрат на содержание их, и следовательно, вообще по состоянию просвещения народа»[1167].
Он отмечал негативные последствия, вытекавшие из низкого уровня состояния народного просвещения в России, в числе которых гораздо менее производительный труд и объясняемая этим крайняя бедность народа. Как следствие, России принадлежит «одно из последних мест среди культурных народов по средней продолжительности жизни, и, следовательно, одно из первых по смертности... Невежество и вообще малокультурность русского народа крайне затрудняют управление им и вообще регулирование жизни большей части русского крестьянства, нигде в других странах не наблюдающиеся. ставит непреодолимые препятствия для развития так называемой «общественной нравственности», т. е. сознания своих обязанностей по отношению не только к людям, с которыми вступаешь в непосредственные, близкие отношения, но и по отношению ко всем согражданам вообще»1. Актуальность призывов Мижуева определялась тем, что задача введения в России всеобщего начального обучения, несмотря на всю ее важность, не была решена. Лишь в 1905 г. вопрос об обязательном всеобщем образовании на государственном уровне выдвинул министр народного просвещения И. И. Толстой. В 1907 г. законопроект о введении всеобщего начального обучения в Российской империи Министерство народного просвещения внесло в Государственную думу второго созыва. Министр П. М. фон Кауфман в выступлении перед депутатами сообщал о низком уровне грамотности населения, особенно женщин, подчеркивал недопустимость этого, поскольку «женщина - это мать, которая самой природой назначена быть первой учительницей своего ребенка. Очевидно, что откладывать далее, если не обязательное, то общедоступное начальное обучение нельзя»[1168] [1169]. Однако законопроект так и не приняли.
С учетом состояния народного образования в России пример политики в этой области зарубежных государств должен был сослужить воспитательную роль как для управляющей элиты, так и для граждан России. В этих целях Мижуев познакомил русскую общественность с эволюцией образовательных учреждений во Франции, Германии, Швеции, Норвегии, США, в других странах, где этот вопрос успешно решался[1170]. Его общий вывод сводился к констатации того факта, что «во всех более культурных государствах прохождение курса начальной школы стало обязанностью, и притом обязанностью важнейшей, не допускающей никаких изъятий, для всякого подрастающего члена общества. Если ребенок не посещает школы по вине родителей, таких родителей штрафуют и даже в некоторых случаях сажают в тюрьму (Франция, Англия). Как же объяснить появление этой совершенно новой и в то же время столь неотложной обязанности современного человека - обязанности учиться? Очевидно, основанием для нее послужило глубокое убеждение в крайней важности для всего общества, чтобы в среде его не было лиц, лишенных всех тех благ образования и воспитания, которые может и должна давать людям школа, и потому способных сделаться впоследствии обузой, вследствие неумения заниматься ничем иным, кроме простейших видов физического труда, все более и более заменяемого в наше время машиной, и даже угрозой для всего общества - вследствие развращающего влияния праздного шатания в годы ранней молодости, вследствие способности невежественных людей верить самым нелепым слухам и возможности с их стороны самых нелепых форм протеста при разных общественных бедствиях»1. Более десяти работ Мижуев посвятил развитию образовательных учреждений в Англии[1171] [1172]. Особый интерес к этой теме объяснялся поучительностью английского опыта реформирования системы образования, обнаружившей в середине XIX в. отставание Великобритании в этой области. Даже в школах, имевших государственные субсидии, обучение было неудовлетворительным, поскольку сводилось к заучиванию наизусть некоторых постулатов веры и нравственности. Если дети и умели читать, то часто плохо понимали прочитанное. В 1861 г. из 2,5 млн детей только 1,5 млн получали хоть какое-то образование. Задачей национального масштаба стало обеспечение всеобщего начального образования как инструмента воспитания трудолюбивых и законопослушных граждан, подготовки работников, способных трудиться в условиях фабричного производства.
Мижуев в деталях рассматривает содержание проведенной парламентом школьной реформы, явившейся одним из наиболее значимых социальных мероприятий своего времени. По принятому в 1870 г. Акту Форстера всю Великобританию разделяли на школьные округа. В них налогоплательщики, включая женщин, избирали школьные советы. Они пользовались широкими полномочиями: там, где недоставало школ, открывать новые, делать представление местным властям о взимании школьного налога, решать, должно ли быть посещение школ детьми в возрасте от 5 до 13 лет обязательным и бесплатным, утверждать учебный план, назначать учителей. Определили требования к школьному обучению, касавшиеся доступности, благоустроенности помещения, состава учителей и предметов обучения. Школы получили государственные субсидии. В 1876 г. парламент повысил возраст обязательного обучения до 14 лет. На основании закона родители, не заботившиеся о посещении детьми начальных школ, и работодатели, принимавшие детей без учета школьных законов, наказывались штрафом. В системе мер по развитию начального образования особое внимание Мижуева привлекают гарантии, обеспечивающие обязательность обучения: «в одном только Лондонском школьном комитете служит свыше 300 лиц, следящих за аккуратным посещением школ детьми»1. С 1891 г. все школы стали получать субсидии в размере 10 шиллингов в год на каждого ребенка. Это сделало начальное обучение фактически бесплатным. Более того, Мижуев счел важным подчеркнуть, что «ученики, совершенно закончившие нормальный курс начальной школы, могут продолжать далее посещение начальной школы и заниматься с учителями такими предметами, которые не входят в курс элементарного образования, причем правительство выдает школам за эти занятия субсидии, если только таким детям не больше 16 лет. Таким образом, образование в Англии для желающих учиться бесплатно до 16 лет»[1173] [1174].
Мижуев обращается и к проблеме среднего образования, система которого не была унифицирована в Англии и перестала на определенном этапе отвечать потребностям времени. Даже наиболее престижные школы в Итоне, Винчестере, Регби, Харроу, как и небольшое число других, доступных лишь для аристократической элиты, давали совершенно недостаточное образование. Мижуев приводит заключение созданной в 1861 г. комиссии, которая пришла к выводу, что молодой человек «проучившись в школе 4 или 5 лет и окончив ее в 19 лет, почти не знает ни географии, ни истории своей родной страны, который не знает ни одного нового языка, едва умеет правильно писать на своем родном языке, не вполне тверд ни в четырех действиях арифметики, ни в элементарной геометрии, не знает совершенно физики, не умеет ни рисовать, ни чертить, не знаком совершенно с музыкой, умственно мало развит, не приобрел любви или привычки к чтению или наблюдению»[1175]. Констатация уровня обучения в английской средней школе потребовалась Мижуеву, чтобы обозначить исходное состояние, мотивы и масштабы проведенной реформы среднего образования. В 1868 г. парламент принял закон о средних школах. Он предусмотрел, что стипендии и бесплатные места в них должны предоставляться по результатам экзамена, к которому допускались выходцы из различных социальных слоев. В средних школах наряду с классическими стали создавать так называемые «новые» отделения. Если в первых главными предметами были древние языки, то во вторых доминирующее место заняло преподавание новых языков, математики и естественных наук. Дух реформ затронул привилегированные учебные заведения. В школы уровня Итона, Винчестера и Харроу стали принимать детей не только из аристократических, но и из буржуазных кругов.
Индустриализация промышленного производства и механизация сельского хозяйства требовали специалистов, компетентных в технической сфере, способных сохранить и приумножить английскую промышленную гегемонию. Другого пути, как расширение в рамках среднего образования цикла естественно-математических дисциплин и даже открытия профилированных школ, не было. В 1889 и 1891 гг. парламент принял законы о техническом образовании, под которым понималось не получение узкой профессии, а обучение естественным наукам, математике, техническому рисованию, современным языкам, необходимым для освоения высокотехнологичного производства. Органы самоуправления, советы графств и городов получили право собирать налоги для финансирования преподавания этих предметов, а также выплаты стипендий и оплаты обучения. Но школ, дававших выпускникам качественное образование, все еще было недостаточно даже в крупных городах. В 1902 г. парламент принял новый закон о народном образовании: он упразднил школьные советы и передал дело просвещения в руки советов графств, которые создавали комитеты по народному образованию. Их компетенция распространялась на все начальные и средние школы.
Впервые в истории Англии вся система школьного образования стала сферой ведения государства, которое взяло на себя дополнительные функции по субсидированию школьников из малообеспеченных семей. Перешедшие из начальной школы в среднюю в зависимости от доходов родителей могли получить стипендию в виде освобождения от платы за обучение, предоставления бесплатных учебников, возмещения расходов на транспорт, денежной помощи на питание и одежду. Мижуев отмечает и масштабы предоставлявшейся помощи: «Если мы возьмем все число учеников, обучающихся в средних школах бесплатно, то мы увидим, что в 1911-1912 году (по данным министерского отчета), их насчитывалось почти 35 % всего числа учащихся в средних школах, субсидируемых Министерством»1. Социальные последствия этого выразились в возможности для менее обеспеченных людей дать детям с меньшими расходами или даже бесплатно такую же общеобразовательную подготовку, какую получали дети джентри и крупных буржуа. В связи с этим Мижуев счел уместным процитировать выводы английского министерства народного просвещения: «Имеются полные основания рассчитывать, что с течением времени объединение в одну, живущую одной жизнью, организацию детей разных социальных классов будет происходить гораздо легче и даст благотворные результаты как для школ, так и для самих детей»[1176] [1177]. Мижуев противопоставляет эту политику курсу российского министра просвещения И. Д. Де- лянова, который в 1887 г. циркуляром «о кухаркиных детях», одобренным Александром III, предписал школьным властям допускать в гимназии и прогимназии только обеспеченных детей и оградить от поступления в них «детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей». Английский опыт, по мнению Мижуева, «заслуживает самого серьезного внимания, самого серьезного изучения со стороны педагогов, школьных администраторов и других общественных деятелей всех культурных стран»[1178].
Выход на авансцену общественной жизни европейских стран, в том числе и России, «женского вопроса», ставшего предметом острых дискуссий, побудил Мижуева посвятить несколько публикаций равноправию женщин и движению за его осуществление[1179]. В его понимании, причины неравного положения мужчин и женщин носят исторический характер, а не коренятся в природе человека. Они «заключаются в преобладающем до сих пор праве сильного». Основной путь к решению женского вопроса он видел в организации доступа женщин к образованию: «Если даже, как это бывает в большинстве случаев, сами женщины не имеют политических прав, они все-таки могут сильно влиять на политические взгляды и деятельность своих мужей и на политическое развитие и направление своих детей. Это влияние, конечно, будет отрицательным, если женщины будут значительно уступать мужчинам по образованию или даже совсем останутся без образования»[1180]. Исходя из этого, он знакомил русскую общественность с развитием женского образования в разных странах, в том числе Англии, включив вопросы женского образования в контекст выше названных работ по английским образовательным учреждениям. Ми- жуев приветствует то обстоятельство, что «в Англии нет коренного различия между женским и мужским (средним) образованием, какое наблюдается в странах континентальной Европы. Мальчики и девочки учатся там нередко по одним и тем же программам; случается даже, что они обучаются совместно, - к немалой пользе для детей обоего пола»1.
Равным образом Мижуева привлекает вопрос о высшем женском образовании, интенсивно развивавшемся в континентальной Европе и США и с не меньшими успехами в Великобритании, университеты которой принимали женщин на одинаковых условиях с мужчинами и давали им степень бакалавра. Мижуев посвящает специальную статью женским колледжам при Кембриджском университете, опубликованную в журнале «Образование»[1181] [1182]. Будучи горячим сторонником совместного обучения и доступа женщин к образованию всех уровней, он принял самое активное участие в работе Первого Всероссийского съезда по образованию женщин, на котором представил четыре выступления: «Высшее образование женщин в странах Британской империи»[1183], «Совместное обучение в Англии и Америке», «Среднее женское образование в Америке», «Роль английских университетов в демократизации знаний»[1184].
Благоприятная для женщин ситуация за рубежом контрастно оттеняет положение с высшим женским образованием в России, где женщины «ни под каким видом не допускаются к слушанию лекций в университетах». В то время как двери российских университетов с 1863 г. оказались полностью закрытыми для женщин даже в качестве вольнослушательниц, в Европе они для них открываются. С 1860-х годов принимать женщин стал Цюрихский и другие швейцарские университеты, быстро превратившиеся в международные центры европейского женского образования. К концу 1860-х годов женщины получили доступ в высшую школу Франции, в 1870 г. - Швеции, в 1875 г. - Дании. Женщин стали принимать крупнейшие университеты Англии: в 1878 г. Лондонский, в 1881 г. Кембриджский и в 1884 г. Оксфордский.
Успехи женского образования Мижуев противопоставляет недопустимо приниженному положению женщин в гражданской и политической сферах. Но и здесь Мижуев пытается найти примеры позитивных сдвигов: «Если англичанкам не удалось пока добиться участия в парламентских выборах, то, по крайней мере, в выборах разных учреждений местного управления (городских и приходских или сельских управлений, советов графства), женщины, удовлетворяющие известным условиям, участвуют наравне с мужчинами. Кроме того, женщины сами могут быть выбираемы членами советов графства, приходских советов, советов по общественному призрению бедных, которое, как известно, поставлено в Англии лучше, чем где либо в Европе»1. Об английском опыте продвижения женских прав он пишет в статье «Женский вопрос и женское движение» для «Нового энциклопедического словаря» Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона[1185] [1186]. Об описанном Мижуевым новозеландском передовом опыте в области женских избирательных прав говорилось выше. 16 декабря 1908 г. с докладом «Общественная деятельность женщин» Мижуев выступил на 1-м Всероссийском женском съезде при Русском обществе в Санкт-Петербурге[1187]. К сожалению, удалось найти только одно сохранившееся письмо Павла Григорьевича деятельницам женского движения в России. Оно адресовано издательнице «Первого женского календаря» П. Н. Ариян[1188].
Свою позицию в «женском вопросе» Мижуев проводил во всех своих рассчитанных на широкого читателя работах последовательно и недвусмысленно. Именно это обстоятельство позволяет считать Павла Григорьевича одним из самых видных российских мужчин-феминистов.
На протяжении XIX - начала XX в. организованный в профессиональные союзы пролетариат составлял социально наиболее активную часть рабочего класса. В России же после короткой легализации под влиянием революции 1905-1907 гг. деятельность профессиональных организаций была запрещена. В этом контексте обращение Мижуева к теме профсоюзного движения в целом и английского, как наиболее массового элемента гражданского общества, в частности, было более чем актуально. Английским тред-юнионам Мижуев посвятил отдельную работу[1189]. В ней он акцентировал внимание на функциях рабочих союзов, как «учреждений, идущих на помощь рабочим во все трудные минуты их жизни: во время болезни, в старости, во время безработицы, в случае потери жены и связанных с этим расходов на погребение и т. д. Не слыша ничего в обычное время о рабочих союзах и зная о них, вообще говоря, очень мало, обыватель склонен впадать в ошибку, представляя себе рабочие союзы в качестве организаций, существующих исключительно для борьбы с предпринимателями»[1190].
Не поддерживая навязывавшуюся профсоюзам революционными марксистами роль активных участников классовой борьбы - экономической и политической, - Мижуев скрупулезно описывает разнообразные формы деятельности рабочих союзов Англии, направленной «на всякого рода помощь, не имеющую никакого отношения к стачкам или имеющую к ним весьма отдаленное отношение»1. Он подчеркивает, что «рабочие союзы с сильно развитыми страховыми операциями и с значительными денежными средствами не только не обнаруживают никакого стремления к необдуманным, недостаточно обоснованным стачкам, но наоборот, начинают их лишь в случаях крайней необходимости»: из огромной суммы в 160 млн рублей, израсходованных главными рабочими организациями за десять последних лет, на стачки ушло всего 23 млн[1191] [1192]. Мижуев не мог не учитывать и количественные показатели забастовочных выступлений. В 1900-1907 гг. в каждом из годов указанного периода бастовали от 0,84 до 2,1 % промышленных, строительных и транспортных рабочих Великобритании[1193]. Это означает, что рабочие в своей массе не развернули забастовочную борьбу так же широко, как на континенте. Это обстоятельство явилось для Мижуева сильнейшим мотивом расставлять акценты в своих трудах на освещении патерналистской деятельности тред-юнионов, согласительно-арбитражных процедур и фактически оставлять вне внимания забастовочную борьбу как инструмент реализации экономических требований силовыми методами. Исследование путей решения социальных вопросов в таком ключе Мижуев считал принципиальным и посвятил этой проблеме несколько популярных брошюр.
Мижуев обращал пристальное внимание на различные стороны социального благополучия - наличие необходимых для достойной жизни заработной платы, жилья, полноценного отдыха. Он писал: «Мы не можем оставаться равнодушными к тому, что более или менее значительная часть - иногда даже более или менее значительное большинство - нации остается бедным, невежественным, живет, как говорится, впроголодь, имеет тесное, грязное, антигигиеническое помещение и в то же время работает свыше меры, почти не имеет досуга, а в немногие часы досуга лишено возможности проводить его в здоровых, доступных формах развлечения. Указанные нами отрицательные стороны жизни народной массы недопустимы, невыгодны самому обществу в его целом, невыгодны государству и даже для него опасны»[1194].
В поисках путей излечения социальных язв Мижуев заметное место уделил проблемам ограничения рабочего времени, борьбы за установление более гуманных его границ1. Оптимальный рабочий день, стремился убедить своих читателей Мижуев, необходим с гуманистической, экономической и политической точек зрения. Он утверждает: «По мере того, как английский рабочий все в большей и большей мере получал возможность вести человеческое существование при достаточном досуге для удовлетворения не одних только физических потребностей, но и потребностей умственной и духовной жизни, по мере того, как тому же рабочему открывалась возможность удовлетворять свои социальные инстинкты путем более тесного общения как с собственной семьей (на что у него прежде почти не могло быть времени), так и со своими сотоварищами по занятию путем участия в так называемых профессиональных союзах, по мере всего этого английский рабочий становился дороже не только для самого себя, - так как жизнь его становилась краше, - но и для предпринимателя, так как труд его становился более производительным. Мало того: наряду со всем этим рабочий становился более полезным и более сознательным гражданином своего отечества, так как оказывалось время для того, чтобы следить за главными политическими вопросами, которые ставила на очередь общественная жизнь страны. Наконец, благодаря последовательным сокращениям рабочего дня рабочий получил возможность быть не только мужем, но и другом своей жены и воспитателем своих детей, которых при прежних условиях работы он почти не видел»[1195] [1196].
Мижуев в английской действительности увидел и пути создания более комфортных условий труда. Один из наиболее эффективных - сокращение продолжительности рабочего дня, сопровождающееся повышением производительности труда, в чем оказываются заинтересованными не только рабочие, но и предприниматели. Опираясь на конкретные примеры, Мижуев приходит к выводу, что введение восьмичасового рабочего дня во многих отраслях производства не только не уменьшает, но даже способствует увеличению количества вырабатываемого продукта. Он приводит мнение владельцев одной из фирм, которые пришли к выводу, что переход на восьмичасовый рабочий день содействует «увеличению суммы производства в данную единицу времени путем поднятия физического и умственного развития рабочих», влечет «сокращение расходов производства», облегчает «благодаря большей умственной живости рабочих» применение «усовершенствований в машинах и во всем, что может содействовать сокращению человеческого труда», наконец, способствует «улучшению взаимных отношений между предпринимателями и рабочими»[1197].
В годы, когда писались эти строки, английское промышленное производство в общенациональном масштабе не создало еще рабочим условий для самореализации благодаря уменьшению продолжительности работы. Фабричное законодательство регламентировало рабочий день детей, подростков и женщин. В то же время сокращение рабочего дня рабочих-мужчин всецело зависело от доброй воли предпринимателей1. Тем не менее сложившийся в Англии более короткий рабочий день, по мнению Мижуева, представлялся «идеалом не только для России, но даже для большинства западноевропейских стран»[1198] [1199].
В 1901 г. в Англии вышла книга С. Раунтри «Бедность: исследование городской жизни»[1200]. В ее основе лежало проведенное в 1899 г. изучение условий жизни рабочего класса 75-тысячного провинциального города Йорка. Поскольку этот труд был неизвестен российскому читателю, Мижуев взялся за составление краткого резюмирования почти 440-страничного сочинения Раунтри с тем, чтобы сделать его доступным для всех, «кто сколько-нибудь серьезно интересуется великими социальными проблемами нашего времени»[1201]. Результат был представлен в брошюре «Причины и следствия бедности»[1202]. Мижуев старается говорить чаще словами самого автора («Каково истинное мерило бедности и степень ее распространения в Йорке? Какую часть бедности можно приписать вине самих рабочих классов? Сколько семейств испытывают такую бедность...? Если в результате существующего положения рабочих классов оказывается их физическое вырождение и высокая смертность, то можно ли определить этот результат с некоторой точностью?»)[1203], «ограничивая свою роль там, где представлялась к тому малейшая возможность, выбором наиболее важных фактов, цифр и суждений английского ученого», которые он дополнил вставками и пояснениями, которые находил «необходимыми для русских читателей»[1204]. В 1910 г. в «Вестнике Европы» появился очерк Мижуева «Как живут рабочие в Англии»[1205], а в 1917 г. - отдельным изданием вышла популярная брошюра с тем же названием[1206], материал которой был тоже почерпнут в основном из исследования Раунтри. Мижуев завершает текст словами: «Теперь, когда читатель видел, как живет более бедная часть рабочего класса в Англии, он присоединится, конечно, к нашему пожеланию, чтобы поскорее наступило время, когда у нас, в России, станет так жить хотя бы более обеспеченная часть рабочего люда»1.
Мижуеву очевиден и путь повышения благосостояния рабочих масс. Он полагал, что необходимым условием стабильного существования как отдельного труженика, так и общества в целом является установленный в национальном масштабе минимум заработной платы: «Рабочие должны, во всяком случае, получать установленную для них минимальную заработную плату, будет ли предприятие давать 100 % дохода или не приносить ни одной копейки барыша»[1207] [1208].
Сосредоточение населения в городах - и преимущественно в больших - обострило к середине XIX в. жилищный вопрос. Например, «в знаменитом морском порте Ливерпуле, прославленном по всему свету за величину и богатство, от 35 до 40 тысяч населения живет ниже уровня почвы - в погребах, не имеющих вовсе стока...»[1209]. Но уже к концу XIX в. внешний вид промышленных городов, населенных преимущественно рабочими, резко изменился. Осознание важности жилищного вопроса как одной из основ социального мира побуждало городские власти к расширению муниципального строительства. Улицы избавлялись от грязи и лачуг, на месте которых возводили большие каменные дома. Все большее количество жилищ концентрировалось в руках муниципалитетов, которые, в отличие от частных владельцев, лучше следили за их благоустройством. Лондонское городское управление, отмечает Мижуев, «в самом конце прошлого столетия - построило для рабочих семей несколько огромных домов, не забывая окружить каждый из них деревьями и другой зеленью», считало «правильным - приобретение в собственность города более или менее значительных участков и застройку их небольшими домами-особняками для рабочих семей с обязательной разбивкой небольшого сада при каждом таком доме»[1210]. Строительство велось и акционерными обществами, возведенные ими дома были более комфортны. Крупные города начали озеленять: «в самом центре Лондона имеются находящиеся один за другим три огромных парка, по которым можно пройти несколько верст подряд, не выходя из области древесных насаждений. Одних детских площадок в Лондоне насчитывалось 15 лет тому назад свыше четырех тысяч. То же самое, вообще говоря, справедливо и относительно провинциальных городов Англии»[1211].
В начале XX в. в градостроительстве возникла идея возведения городских домов на одну семью с палисадником и садом не только для зажиточных горожан, но и для рабочих. В ответ на бум городского строительства либеральная и социалистическая мысль была озабочена разработкой модели «идеального города». Теорию соединения преимуществ города и деревни разработал английский урбанист, экономист и социолог Эбенезер Говард, изложив ее в своей книге «Завтра» (1898), вышедшей вторым изданием в 1903 г. под названием «Города-сады будущего». В ней в увлекательной форме автор представил свои теоретические положения по децентрализации населения в масштабе целых стран путем создания городов-спутников (садов) вокруг мегаполисов и по устройству самих городов-садов. В 1911 г. работа Говарда была переведена на русский язык со специальным предисловием автора, в котором он рассказывал о результатах, которых уже добился в реализации первого проекта - города Лечворт1. Россия же, писал Говард, «с ее огромными пространствами малозаселенной земли будет долго служить ареной для серии действительно блестящих экспериментов в области планомерного градостроительства»[1212] [1213]. В предисловии переводчика книги Ю. Н. Блоха, некоторое время жившего в Лечворте и лично знакомого с Говардом, одним из его предшественников был назван П. А. Кропоткин. Таким образом, новые архитектурные идеи прямо связывались с идеями политическими. Говард еще при жизни реализовал несколько проектов таких городов. Движение «городов-садов» получило государственную поддержку и стало делом муниципальных властей Англии.
Движение за создание «городов-садов» распространилось в европейских странах. В России активным последователем идей Говарда стал архитектор Владимир Николаевич Семенов (1874-1960), работавший в 1908-1912 гг. в Англии, где и познакомился с идеями Говарда. В 1912 г. он опубликовал книгу «Благоустройство городов»[1214], в которой показал себя последователем идей «города-сада»: «Несмотря на удачный пример Лечворса, - писал Семенов, - постройка города-сада, его возможности и практичности все еще остаются под сомнением. Но что новые города - города строящиеся, города естественно развивающиеся - должны быть городами-садами, в этом никаких сомнений быть не может». В 1912 г. Говард побывал в России и в том же году В. Н. Семенов начал строительство первого города-сада в подмосковном Кратово. Так пророчество Говарда начало сбываться. Одним же из основателей «Русского общества городов-садов» в 1914 г. стал известный архитектор, общественный деятель и предприниматель Николай Всеволодович Дмитриев (1856 - между 1939 и 1941) - автор книги «Борьба с жилищной нуждой» и брошюры «Жилищный вопрос в Совете Лондонского графства»[1215].
Благоприятные условия жизни англичан, домашние удобства и комфорт, изобилие садов в центральных частях городов и их окрестностях поразили Мижуева. Желание перенести этот опыт в Россию побудило его написать и издать в 1916 г. книгу «Сады-города и жилищный вопрос в Англии»1, а в 1925 г. вернуться к этой теме изданием работы «Образцовые рабочие поселки в Англии и Америке»[1216] [1217]. Мижуев в своей монографии «Сады-города и жилищный вопрос в Англии» оценивал опыт создания таких поселений в Англии и давал рекомендации по их созданию в России. В ней он исследует зародившееся в Англии новое движение, имевшее целью совместить удобства жизни в городе и в деревне. В Англии появились первые города-сады и сады- предместья, которые очень сильно повлияли на образ жизни сотен тысяч людей. С актами о новой планировке городов началась новая эра в градостроительстве. Новый идеал - частные городские дома на одну семью с палисадником и садом - распространился не только на зажиточных горожан, но и на рабочий класс. Его достижение в ближайшем будущем становилось государственной целью, что позволило создать современный образ Великобритании как страны цветов.
Одно из главных мест в названных работах Мижуева занял анализ нового явления в практике решения жилищного вопроса - строительство поселков для рабочих самими фабрикантами: промышленники поняли преимущества сохранения стабильной рабочей силы и патерналистского подхода к своим рабочим. Мижуев приводит ряд примеров на этот счет. Владельцы шоколадной фабрики в Бирмингеме братья Кэдбери в 1879 г. перенесли производство за город, где построили фабричное здание и рабочий поселок Баурнвиль. В 1914 г. в нем было более 900 домов и свыше 4 тыс. жителей, в 1923 г. - 1213 домов и 5500 жителей. Из них 87 % были рабочими, остальные - служили в конторах. В основу планировки были положены новые принципы градостроения: заводским зданиям и службам отвели не более 1/15 площади поселка; общественные скверы, площадки для игр (футбол, теннис, крикет) заняли 1/10 площади; по обеим сторонам улиц высадили деревья; дома не были выше 2-х этажей; каждый дом занимал не более % земельного участка, остальные % отвели под сад и огород. Имелась начальная школа с детским садом, спортивный зал, здание для кружков и классов для взрослых.
Вместе с тем Мижуев подчеркивает, что «Баурнвиль представляет собой отнюдь не типичное, а, напротив, нечто совершенно исключительное, даже в Англии»[1218]. Это не означает, что в Англии не было других рабочих поселков, хотя и уступавших Баурнвилю, но также слывших образцовыми. Владельцы фабрики по производству мыла братья Леверы в 1887 г. перенесли свое предприятие в окрестности Ливерпуля и построили для рабочих поселок «Порт
Санлайт» из домов коттеджного типа. Его примеру последовали и другие промышленники. Все они руководствовались не столько филантропическими побуждениями, сколько трезвым расчетом: лучшее жилье привязывало рабочих к фабрике, сдача домов внаем сама по себе приносила прибыль. Сами Леверы признавали, что отношение фирмы к рабочим следует назвать разумным, или «просвещенным эгоизмом». О его глубинных основах Левер говорил: «Нельзя вести успешно промышленное предприятие с рабочими невежественными, физически слабыми, как нельзя вести успешно войну с такими солдатами. Иначе говоря, даже одна только забота о коммерческом успехе предприятия должна побуждать предпринимателей обеспечивать своим рабочим возможно лучшие жизненные условия»1. Примеры названных и некоторых других «образцовых поселков», по логике изложения Мижуева, должны подвести читателя к выводу о том, что «даже в капиталистических государствах фабриканты в своей совокупности и отчасти даже в отдельности в значительной степени заинтересованы - притом заинтересованы материально - во всем том, что поднимает здоровье, повышает интеллигентность, сохраняет жизнерадостность народных масс вообще и промышленной армии страны в частности»[1219] [1220].
Позитивное отношение к опыту создания таких поселений Мижуев основывал не только на коммерческих соображениях, но и на гуманистических побуждениях - показать возможности и пути преобразования промышленных центров, обделенных благами естественной природной среды, в поселения нового типа, позволяющие совместить удобства жизни в городе и деревенскую близость к природе. Рабочие поселки в Англии в описаниях Мижуева выступали образцом, который полезно перенять и в России, для которой жилищный вопрос оставался (и по-прежнему остается) актуальным: «Вопрос об устройстве жилищ не сходит со столбцов нашей столичной и провинциальной прессы. Это особенно справедливо в отношении домов для рабочих. Дело в том, что и прежде в этом отношении делалось очень мало, так как идеалы жилищных условий для рабочих были у нас всегда очень низки. То немногое, что было раньше сделано, пришло теперь в совершенную негодность. При таком положении дела нельзя не считать в высшей степени важным и своевременным познакомиться с тем, что делается или что еще недавно делалось в этом отношении в разных странах»[1221].
Работы Мижуева с интересом и очень благосклонно принимались критикой, получили рецензии в литературных и общественно-политических журналах. Например, «Мир Божий» в 1903 г. на работу Мижуева «История колониальной империи и колониальной политики Англии» опубликовал рецензию молодого тогда Е. В. Тарле: «Новая популярная работа известного знатока англо-саксонского мира отличается содержательностью и обдуманностью плана и основных мыслей. Автор - горячий поклонник того широкого и мудрого либерализма, благодаря которому (между многим прочим) Англии удалось сделаться первой колониальной державой в мире, - либерализма в управлении колониями. Правда, нам кажется, что местами автор слишком уж восторженно относится к Англии. Тщательно прочтя ее, сверив многие факты, передаваемые ею, с историей английской колонизации, написанной Моррисом, и с некоторыми другими произведениями той же литературы, мы не нашли ни одного фактического промаха. Ошибки же в оценке фактов проистекают, повторяем, только от преувеличенного восторга пред англичанами. Но сам этот восторг объясним: Мижуев увлекается, действительно, высоким государственным смыслом великого народа, который создал и утвердил личную и политическую свободу, внес разум и человечески-достой- ную жизнь в самые глухие дебри земного шара. Не одного Мижуева охватывало (и может охватить) чувство, близкое к благоговению, от сравнения некоторых сторон английской истории и действительности - с историей и действительностью континентальными. Нужно только не давать этому чувству ослеплять себя»1.
Уже упоминались рецензии М. Бернацкого и Н. Лазаревского в журналах «Мир Божий» и «Образование» на книги Мижуева о Канаде («Крестьянское царство») и Новой Зеландии («Передовая демократия современного мира»). М. Бернацкий отрецензировал и его книгу «Счастливая Австралия» для «Критического обозрения»[1222] [1223]: «Если читатель желает получить представление о важнейших сторонах жизни “Счастливой Австралии”, мы рекомендуем ему обратиться к полезной книге Мижуева, автора многих популярных работ на общественные темы. Вместе с имеющимися в русском переводе книгами Уго Раббено (“Аграрный вопрос в австралийских колониях”) и Метена (“Аграрный и рабочий вопрос в Австралии и Новой Зеландии”) она даст ему ряд ценных сведений. Мижуев изредка впадает в излишний оптимизм, что, однако, не уменьшает достоинств его работы»[1224].
«Русское богатство» в 1912 г. поместило весьма эмоциональную по тону рецензию на книгу Мижуева «Современная школа в Европе и Америке»: «Вот книга, способная лишний раз всколыхнуть чувство горечи и зависти в душе русского читателя. Ему, можно сказать, вчера еще пришлось присутствовать при горячих словопрениях в российских законодательных палатах и благонадежных органах печати на хронически затяжную тему: полезно или вредно просвещение народу? Не полезнее ли усилить средства, отпускаемые тюремному ведомству и на полицию? И если уж давать деньги на образование, то с тем непременным условием, чтобы просвещение народа носило возможно менее просвещенный характер А тут, в книге Мижуева, с первых же страниц читатель узнает, что в культурных странах народная школа приобрела значение самого главного из всех учреждений, обслуживающих основные нужды населения, что в таких странах, как Сев.-Ам. Соед. Штаты, Канада, Австралия, при основании новых поселений на еще девственных землях, школа является первым солидным строением, которое воздвигается раньше, чем церковь или иной молитвенный дом, и во всяком случае раньше, чем какое-либо иное общественное учреждение; в частях же давно заселенных школьные здания имеют характер дворцов; такие же школьные дворцы есть в Швейцарии, Англии, Скандинавских странах и т. д.»1.
«Вестник Европы» в 1896 г. отмечал по поводу работы Мижуева «Очерк развития и современного состояния народного образования в Англии»: «При всей своей сжатости, этот очерк дает достаточно полное понятие, как об историческом ходе народного образования, так и современном его положении в Англии и Валлисе, где в 1892 г. на население около 80 миллионов действовали 20 000 элементарных школ, субсидируемых правительством. Обучение в начальных школах Англии даровое. Все эти цифры красноречиво говорят, какой широкий фундамент для общества и государства представляет в Англии народное образование»[1225] [1226]. Тот же журнал в 1914 г. в отношении еще одного очерка Мижуева - «Средняя школа в Англии и ее реформа в ХХ веке» - подчеркивал: «Поучительные сведения, собранные автором, весьма ярко и наглядно выясняют ту плодотворную самостоятельную роль, которая может и должна принадлежать органам общественного и местного самоуправления в деле народного образования. Книга П. Г. Мижуева показывает нам, как “глубоко различны те условия, в которых приходится действовать английским и русским педагогам”, а между тем “многие организационные вопросы, над которыми тщетно бьется мысль русских педагогов, давно уже разрешены и решены в общем весьма удачно”. Появление этой книги должно быть признано как нельзя более своевременным с точки зрения русских читателей, интересующихся судьбами нашей русской школы»[1227].
Драматические события 1917 г., которые Мижуев встретил уже зрелым человеком, - Павлу Григорьевичу исполнилось 56 лет - больно ударили и по его судьбе, хотя на первых порах могло показаться, что в связи с резким оттоком преподавателей с университетских кафедр революция открыла перед ним даже некоторые новые возможности. В 1917 г. он стал читать лекции в Женском педагогическом институте, Высших женских курсах и на Курсах высших коммерческих знаний, вплоть до их закрытия[1228]. Со следующего года стал преподавать в Петроградском университете1: на факультете восточных языков (приват-доцент, 1918-1919), на историко-филологическом факультете (приват-доцент, 1918), историко-филологическом и юридическом (преподаватель, 1919-1921), на общественно-педагогическом и правовом (профессор, 19211923) отделениях факультета общественных наук[1229] [1230]. На факультете восточных языков он читал лекционный курс «История Индии под владычеством англичан»[1231], на историко-филологическом отделении - «Историю англосаксонского мира в XIX и ХХ вв.»[1232]. Факт удивительный, ведь Мижуев не только не имел магистерской и докторской степени, но и не заканчивал курса обучения на историко-филологическом или юридическом факультете университета. Преподавал Мижуев параллельно с выполнением своей основной работы - заведованием библиотекой Технологического института, за годы работы в ней (1902-1924) поставив ее организацию на европейский уровень.
Однако борьба с дореволюционными научными кадрами началась сразу после установления власти большевиков. Уже в сентябре 1919 г., видимо, по спискам членов кадетской партии, Мижуев был арестован вместе с группой профессуры петроградских и московских университетов[1233]. К счастью, вскоре Мижуева отпустили на свободу, он вернулся к работе в Петроградском университете и Технологическом институте и продолжил популяризировать в глазах российского читателя зарубежный опыт. В частности, в период между 1922 и 1925 гг. отдельными изданиями вышли уже упоминавшиеся его работы «Вопросы средней школы в Европе и ответы на них Америки» и «Образцовые рабочие поселки в Англии и Америке», а также брошюра «Как другие народы стали грамотными»[1234]. В момент, когда в СССР развернулась борьба с неграмотностью, в ней он разъясняет российскому читателю, как понимают в разных странах термины «грамотность» и «неграмотность» и устанавливают степень грамотности, характеризует состояние грамотности и законодательство об обязательности начального образования в странах Нового и Старого Света. На примере английского, американского и русского опыта он сравнивает школьный возраст, продолжительность учебного дня и учебного года; показывает осуществление принципа бесплатности начального образования; дает оценку культурного состояния народа и производительности труда в связи с уровнем образования. Однако впервые в публикаторской практике Мижуева работе автора было предпослано предисловие, составленное другим лицом. Написал его, видимо, по «указанию сверху» Генрих Бергман: «Книжку проф. Мижуева наш просвещенец, особенно работник по ликвидации неграмотности в городе и деревне прочтет, бесспорно, с интересом. В книжке Мижуева есть вообще множество интересных материалов. Впрочем, книжка в целом будет полезна уже потому, что дает картину того, насколько далеко мы отстали в грамотности от Европы, Америки, Японии, Австралии и т. д. Однако, изучая опыт буржуазных государств, мы обязаны относиться к нему критически. Чужие образцы мы не можем перенимать целиком и безоговорочно. В этом отношении книжка проф. Мижуева страдает значительными недостатками. Автор, очевидно, не владеет оружием марксизма - отсюда его ошибки, отсюда неспособность разобраться в действительных «пружинах» общественного развития»1.
Что сказать? Новые времена - новые оценки. Непредвзятая оценка достижений капиталистических стран не вписывалась в идеологию нового государства. Наступление на академические свободы совпало с переходом в 1924 г. Мижуева (фактически в один год с Н. И. Кареевым) на академическую пенсию. Тем не менее, он не оставлял творческую деятельность. Ему удалось опубликовать еще несколько работ педагогической и просветительской направленности, в частности, - «Практика и теория Дальтон-плана в Англии»[1235] [1236] и «Томас Эдисон. Его жизнь и достижения»[1237]. Как прекрасный знаток английского языка, он публикует по нему учебные пособия[1238], пишет статьи о развитии образования в зарубежных странах для «Педагогической энциклопедии» под редакцией А. Г. Калашникова[1239]. Последняя, известная мне, публикация Мижуева датируется 1929 годом[1240].
Имя Мижуева не числится в списках «Академического дела» и тех, кто пострадал от репрессий. Однако происходившие в стране события, без сомнения, не могли его не коснуться и не отразиться негативным образом на дальнейшей судьбе, хотя он официально перешел на пенсию, и получал ее «как бывший профессор Ленинградского университета»1. В архиве РАН мне удалось отыскать написанное в 1929 г. Мижуевым и адресованное академику В. И. Вернадскому письмо, в котором он ходатайствует о зачислении его «в IV разряд научных работников», что выразилось бы прибавкой к уже получаемой им академической пенсии, и сделать это ввиду исключительно научных заслуг: «мною напечатано более 100 научных трудов в форме книг и брошюр, не считая периодической печати и энциклопедий»[1241] [1242]. Неизвестно, была ли удовлетворена просьба Мижуева. Но в любом случае его творчество оказалось совершенно невостребованным в новых условиях. Достаточно привести фрагмент из книги известного советского американиста А. В. Ефимова: «Есть еще несколько работ, написанных кадетскими или кадетствующими историками (Мижуев, Афанасьев, Фортунатов) в плане самой неуемной идеализации буржуазной демократии»[1243].
В заключение, несколько слов об архивных свидетельствах жизни Мижуева. В 1891 г. Мижуев женился на дочери известного литературного критика М. А. Антоновича Ольге Максимовне, взявшей себе двойную фамилию - Ан- тонович-Мижуева. Она оставила воспоминания о своем отце, изданные в сокращенном виде[1244], но нигде не пишет о Павле Григорьевиче. В РГАЛИ в двух фондах - 18 (личный фонд М. А. Антоновича) и 1337 (фонд «Воспоминания и дневники») хранятся автобиографии Мижуева. В «автобиографическом собрании» С. А. Венгерова в ИРЛИ имеется заполненный Мижуевым «Автобиографический листок»[1245]. Там же - датированное 13 февраля 1913 г. сопроводительное письмо С. А. Венгерову. Совсем мало сведений, с кем из ученых он дружил или хотя бы сотрудничал. У него должны были быть обширные профессиональные контакты, если принимать во внимание его активную публикаторскую деятельность и сотрудничество с многочисленными журналами. В РГАЛИ хранятся письма Мижуева - к известной деятельнице женского движения, публицистке П. Н. Ариян (Ф. 1050), публицисту и общественному деятелю Л. Ф. Пантелееву (Ф. 1691). Безусловно, он был знаком с Н. И. Кареевым, ведь его книги «История великой американской демократии» и «История колониальной империи и колониальной политики Англии» вышли в серии книг, издававшейся под редакцией Н. И. Кареева и И. В. Лучицкого.
Можно надеяться, что личное дело Мижуева или какие-либо материалы, имеющие к нему отношение, не затерялись в архивных фондах Технологического института и Санкт-Петербургского университета. До сегодняшнего дня точная дата ухода Мижуева из жизни была под вопросом. Начиная со статьи Н. А. Зиневича о нем в «Педагогической энциклопедии», вышедшей под редакцией И. А. Каирова и Ф. Н. Петрова, чаще всего (со знаком вопроса) фигурировал 1932 год. Однако эта дата не точна. На последней странице автобиографии Мижуева, хранящейся в РГАЛИ, предположительно, рукой жены сделана надпись: «П. Г. Мижуев скончался 4 июля 1931 года в Ленинграде. О. Мижуева»1. Такую же дату смерти - 1931 год - указывает и сетевой биографический словарь историков Санкт-Петербургского университета XVIII-XX вв.[1246] [1247]
Пожалуй, самую точную и емкую характеристику Мижуеву дал в свое время Е. В. Тарле, назвав его «знатоком англо-саксонского мира». Действительно, Мижуеву удалось создать цельную картину не только исторического развития, разных сторон жизни Великобритании, ее колониальной политики, но и политической эволюции ее переселенческих колоний в Северной Америке, революционным путем трансформировавшихся в независимые Соединенные Штаты Америки, а также Канады, Австралии и Новой Зеландии, отдавших предпочтение сохранению уз с метрополией. В этом Павел Григорьевич Мижуев был безусловным первопроходцем.
Еще по теме 1.10. Знаток англо-саксонского мира Павел Григорьевич Мижуев:
- 12.1. Международные отношения в Европе
- 13.1. Международные отношения и революционное движение в Европе в XIX веке
- ОБРАЗОВАНИЕ КИЕВСКОГО ГОСУДАРСТВА
- ГЛАВА ПЕРВАЯ КРУПНАЯ ПРОМЫШЛЕННОСТЬ И НАРОДОНАСЕЛЕНИЕ
- ГЛАВА II. Научная защита империализма.
- II.
- III.
- § 8. От Британии - к Англии
- Глава 5 ЧТО ТАКОЕ ЭТНИЧНОСТЬ. ПЕРВОЕ ПРИБЛИЖЕНИЕ
- Глава 24 СОСТОЯНИЕ НАРОДА РОССИИ ДО 1917 г.
- Г л а в а 6 ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ «ПРАВОСЛАВНОЙ ПАРТИИ» в 1816-1825 годах
- ОБЗОР КОЛЛЕКЦИИ ДОКУМЕНТОВ Г.В. ВЕРНАДСКОГО В БАХМЕТЕВСКОМ АРХИВЕ БИБЛИОТЕКИ КОЛУМБИЙСКОГО УНИВЕРСИТЕТА В НЬЮ-ЙОРКЕ
- Международные отношения в Европе
- Указатель имен
- НОРМАНДСКОЕ ЗАВОЕВАНИЕ АНГЛИИ
- Экономическое районирование мира
- ПОПЫТКА АНГЛО-РУССКОГО СБЛИЖЕНИЯ
- 53. Культурные (цивилизационные) регионы мира
- Территория, географическое положение, место в мире.