<<
>>

1.10. Знаток англо-саксонского мира Павел Григорьевич Мижуев

Имя Павла Григорьевича Мижуева (1861-1931) долгие годы было фактиче­ски забыто, хотя его историко-литературное наследие обширно. В справочни­ках о нем можно найти совсем немногое.

В Новом энциклопедическом словаре Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона (для которого он писал статьи) имеется крат­кая прижизненная биографическая справка: «Мижуев Павел Григорьевич - писатель. Родился в 1861 г.; образование получил в Морском училище (ныне Морской кадетский корпус). Главные труды: “Современная школа в Западной Европе и Америке” (М., 1912), “Средняя школа в Англии” (Петроград, 1914), “Средняя школа во Франции” (1902), “Школа и общество в Америке” (1902);

“Главные моменты в развитии школы в Западной Европе” (М., 1912), “Поли­тическая история Англии в XIX в.” (1908), “История колониальной империи Англии” (2-е изд., 1909), “История Великой Американской демократии” (1906), “Великий раскол англосаксонской расы” (Американская революция; 1901), “Восьмичасовой рабочий день” (1907), “История одной стачки” (1907), “Парламентаризм” (1906), “Главные федерации современного мира” (1907), “Передовая демократия” (Новая Зеландия, 4-е изд., 1906); “Крестьянское Цар­ство” (Канада, 2-е изд., 1907), “Социологические этюды” (1904), “Счастливая Австралия” (1909), “Сады-города Англии” (1916). Составил ряд учебников французского языка»1.

Педагогическая энциклопедия под ред. И. А. Каирова и Ф. Н. Петрова (1965) разместила более информативную биографическую справку: «Мижуев Павел Григорьевич [16 (28).2. 1861, Севастополь, - 1932, (?)] - рус. педагог, спе­циалист по истории западно-европейской и американской школы конца 19 - начала 20 вв. В 1885-1902 - преподаватель франц. языка в 6-й петербургской гимназии. С 1902 по 1924 - гл. библиотекарь Петербургского технологического института. С 1906 преподавал также в различных вузах Петербурга. М. при­нимал активное участие в журн.

“Русская школа”, “Педагогический сборник”, “Естествознание в школе” и вел хронику по вопросам просвещения за рубе­жом. М. - автор ряда небольших популярных биографий замечательных лю­дей в серии “Нашему юношеству рассказы о хороших людях”, популярных книг по экономике, государственному праву, женскому движению»[1097] [1098].

Российская педагогическая энциклопедия (1993) добавляет: «...профессор. После Октябрьской революции продолжал преподавательскую работу»[1099]. Вот, собственно, и вся информация, которую можно было отыскать до последнего времени о Мижуеве в многочисленных энциклопедиях, справочниках и сло­варях. Однако дополнительную информацию о нем можно найти в его автобио­графиях, хранящихся в фондах РГАЛИ.

Павел Григорьевич провел детство в Кронштадте, где закончил гимназию. Он, следуя семейной традиции (его отец был морским офицером), готовился к офицерской службе на военно-морском флоте - его имя мы находим в спи­ске выпускников Морского кадетского корпуса 1880 г.[1100] Однако, как пишет Мижуев в своей автобиографии, хотя учился он очень хорошо, и в числе не­многих выпускников был награжден премией, «уже со второго года своего пребывания в нем понял, что карьера морского офицера меня не удовлетво­рит, но было уже поздно». В то же время к этому периоду учебы относилось «зарождение многих моих интересов, которые я сохранил на всю последую­щую жизнь»1.

После окончания Морского кадетского корпуса, выдержав экзамен на пра­во преподавания французского языка, Мижуев поступил на работу препода­вателя французского языка в Петербургскую шестую гимназию. Этой службе он посвятил семнадцать лет своей жизни, с 1 августа 1885 по 21 августа 1902 г., о чем сообщается в исторической записке, изданной ко дню пятидесятилетия гимназии[1101] [1102]. Одновременно преподавал в девятой гимназии Петербурга.

В 1902 г. Мижуев перешел на работу в Императорский технологический институт, где получил должность главного библиотекаря, которую занимал вплоть до 1924 г., одновременно преподавая студентам французский язык.

При нем библиотека института стала одной из крупнейших технических библио­тек страны. На 1 января 1918 г. ее фонд насчитывал 15 097 изданий (14 184 за­главия книг, из которых 8604 на иностранных языках, и 913 заглавий журналов, из которых 481 заглавие было иностранным). Деятельность университетской библиотеки он поставил на европейский уровень. Систематический каталог изданий помимо отвечавших непосредственному профилю института разде­лов (промышленность, математика, механика, строительство, естественные науки) включал и раздел «политические науки», который он пополнял новы­ми зарубежными изданиями, руководствуясь и собственными исследователь­скими интересами.

С момента перехода на работу в библиотеку Технологического института, как Мижуев пишет в своей автобиографии, «отстранив себя от какой-либо практической деятельности и отвергнув мысль о какой-либо карьере, я наме­ривался посвятить себя всецело изучению разных наук. В течение многих лет я занимался одновременно и последовательно французским языком и ли­тературой с точки зрения применения результата таких занятий к преподава­нию в средней школе, вопросами школьной организации и педагогическими, всеобщей истории и в особенности историей Америки и Англии; политиче­ской экономией, вопросами государственного права, так наз. социальным во­просом и всеми сторонами жизни англосаксонских стран. Здесь пожалуй бу­дет уместным прибавить, что своим развитием я сравнительно очень мало обязан русским писателям и ученым. Более всего на меня оказали влияние ан­глийские писатели и ученые: Джон Стюарт Милль, Адам Смит, Герберт Спен­сер, Дарвин, Ляйель, Гексли. Огромное, неизгладимое впечатление произвело на меня сочинение Дж. Брайса “Американская республика” и почти такое же труд Alf. Marshall “Principles of Economics”, труды супругов Уэббов, с которы­ми я познакомился раньше, чем кто-либо из русских. Из американских писате­лей весьма сильное впечатление произвели на меня сочинения Хиггинсона и историков Тайлера и Бушнеля Харта, самые имена которых совершенно не­известны в России.

Особенно большое влияние на меня имели английская и американская периодическая пресса (еженедельная и ежемесячная), за кото­рой я слежу систематически около 20 лет»1.

Мижуев, неоднократно посещая Англию, изучал ее тщательно и всесто­ронне. В своей автобиографии (составленной после 1908 г.) он пишет: «Осо­бенную важность придаю двум поездкам в Англию, когда я мог основательно осмотреть многие учреждения, которые я ранее тщательно изучал по литера­турным данным. Мне было крайне приятно убедиться в совершенной пра­вильности моего их описания и толкования»[1103] [1104]. Впоследствии он предпринял новые поездки в Англию, о чем сообщал в одной из последних своих работ: «В течение нескольких десятков лет мы изучаем все стороны английской жиз­ни, бывали в Англии несколько раз, встречались там с представителями раз­ных общественных классов, бывали в домах разных лиц, главным образом, однако, в домах учителей народных школ и профессоров университетов. Мы не имели лишь случая - и не искали его - видеть, как живут в Англии люди богатые, как живет высшая английская буржуазия»[1105].

Немногие могли бы сравниться с Мижуевым по вкладу в популяризацию английских общественных институтов и успехов британских доминионов в социально-политической сфере, которые оказались даже более значимыми, чем в европейских странах. Свои англоведческие труды Мижуев опубликовал в период между 1893 и 1929 гг. Интерес к его работам вызывался не только их актуальностью для того времени, но и высокой степенью достоверности и на­учности. Определяя подходы к методам исследования общественного и поли­тического строя, например, Новой Зеландии, Мижуев декларировал: «Мы ис­ходим в описании современного состояния Н. Зеландии по преимуществу из официальных данных, редко покидая сферу достоверных фактов, текста зако­нов и извлекаемых из официальных изданий цифр. В тех случаях, когда мы позволяем себе общую характеристику той или иной сферы общественной жизни, мы большею частью говорим словами лиц, близко наблюдавших опи­сываемые нами явления, а иногда и принимавших деятельное участие в сози­дании той или иной отрасли социального законодательства колонии»[1106].

В фокусе внимания Мижуева находился широкий круг проблем, связан­ных с Англией: политическая история страны; парламентаризм, проблема разделения властей и права человека; колониальная империя и становление доминионов; социальные аспекты жизни (бедность, минимальная заработная плата, восьмичасовой рабочий день, профессиональная самоорганизация ра­бочих, движение за женское равноправие); градостроительство и быт; народ­ное образование от начального до университетского. Но эти темы интересуют Мижуева не сами по себе, он постоянно адресуется к российскому читателю, проводит аналогии и сравнения с российской действительностью. Рабочие по­селки в Англии в описаниях Мижуева выступают тем образцом, который по­лезно перенять и в России: «... идеалы жилищных условий для рабочих были у нас всегда очень низки. То немногое, что было раньше сделано, пришло те­перь в совершенную негодность. При таком положении дела нельзя не считать в высшей степени важным и своевременным познакомиться с тем, что делает­ся или что еще недавно делалось в этом отношении в разных странах»1. Со­общая данные об арендной плате за двух-трехкомнатные коттеджи для ново­зеландских рабочих замечает: «Мы уверены, что обыкновенный русский чи­татель, прочтя эти строки, усомнится, что он их прочел правильно, перечтет вторично, убедится, что прочел верно: но сомневаться в правильности сооб­щаемых нами сведений не перестанет, хотя бы мы его уверяли, что эти строки взяты из официального издания, вышедшего в Англии, назначенного для ан­гличан и подлежащего ничем не стесняемой критике всех слоев английского общества и в том числе английских рабочих. Нет, этих рабочих должно быть просто вводят в заблуждение, хочется думать русскому читателю, привыкше­му к совершенно иной обстановке жизни...»[1107] [1108]. Заработки в Канаде, «меря их европейским масштабом, очень велики, и для нас - русских, представляются просто-таки невероятными». Говоря об успехах народного образования в Ав­стралии, отмечает: «благодаря системе стипендий, выдаваемых к экзамену более даровитым детям мало обеспеченных классов, рабочие Австралии и в этом отношении оказываются в лучших условиях, чем рабочие любого из государств Зап.

Европы, не говоря уже, конечно, о России»[1109].

Свои многочисленные работы Мижуев обычно первоначально публиковал в общественно-политических журналах. Затем они выходили отдельными из­даниями. Назову только те из них, что нашли свое место в журнале «Образо­вание»: «Начальные школы г. Лондона и народное образование в Англии» (в двух номерах 1901 г.)[1110], «Как образовались Соединенные Штаты Австралии» (в трех номерах 1902 г.)[1111], «Генри Бродгерст, министр-каменщик» (в двух номе­рах 1903 г.)[1112], «Крестьянское царство. Очерки истории и современного состоя­ния Канады» (в трех номерах 1904 г.)[1113], «Женский вопрос и женское движение» (в последнем номере 1904 г.)1, «Автобиография Герберта Спенсера» (в четы­рех номерах 1905 г.)[1114] [1115], «Глава государства (Авторитет и влияние номинального короля и действительного первого министра, главы исполнительной власти в Англии, как тип парламентской монархии)» (в 11-12 номере 1905 г.)[1116], «Счаст­ливая Австралия» (в шести номерах 1907 г.)[1117]. Впервые опубликованные в жур­нале, работы Мижуева вышли затем отдельными изданиями.

Одной из ключевых тем в творчестве Мижуева стало осмысление истори­ческого опыта преобразования государства и общества на принципах демо­кратии. Основную задачу труда «Политическая история Англии в XIX в.»[1118] он усматривал в изложении политической истории страны в столетии, «когда сложились окончательно некоторые из наиболее важных конституционных традиций. Дело в том, что именно благодаря этим традициям монархическая Англия сделалась фактически одной из наиболее замечательных демократий нашего времени, - демократий не по форме, а по существу, т. е. одним из та­ких государств, где общественное мнение составляет самую значительную по своему влиянию силу, и где народное сочувствие и одобрение, выражаемое на выборах и тысячью иных способов (пресса, собрания и митинги и т. д.), явля­ется фактически главным источником всякого авторитета и всякой власти»[1119]. К раскрытию многообразных направлений и результатов процесса демокра­тизации Мижуев обращался в ряде вышедших в разные годы трудов. Даже выбор персоналий написанных им биографических очерков - Уильяма Глад­стона (1893 г.)[1120], Ричарда Кобдена (1894 г.)[1121] и Генри Бродгерста (1902 г.)[1122] - при­зван показать преимущества строя, открывавшего выходцам из народных ни­зов перспективы успешной политической самореализации. Эти политические деятели вышли из семей, не связанных с аристократическими кругами. Глад­стон родился в семье коммерсанта, Кобден - в семье фермера, а Бродгерст - в семье рабочего. Последний окончил народную школу, был в молодости ка­менщиком, много странствовал по Англии; в качестве деятельного члена союза каменщиков был избран сперва членом его правления, потом секрета­рем парламентского комитета союза тред-юнионов, стал принимать деятель­ное участие в политической жизни в качестве оратора на митингах и члена Лиги реформы, добивавшейся расширения избирательного права. В 1880 г. Бродгерста избрали в Палату общин от либеральной партии. Как член парла­мента он успешно отстаивал интересы рабочих и в 1880 г. добился рассмотре­ния билля об ответственности предпринимателей за несчастные случаи на производстве. В третьем кабинете Гладстона получил пост товарища мини­стра внутренних дел - в Великобритании это был первый случай участия ра­бочего в кабинете.

Мижуев был среди первых отечественных популяризаторов проблемы парламентаризма, разделения законодательной и исполнительной властей. В 1906 г. в обстановке острой политической борьбы вокруг созыва Государ­ственной думы он опубликовал несколько брошюр о сущности парламентской системы: «Парламентаризм и представительная форма правления в главных странах современной Европы»1, «Народное представительство и законода­тельные собрания в главных странах современного мира»[1123] [1124], «Глава государ­ства. Организация высшей исполнительной власти в главных странах совре­менного мира»[1125], «О формах и сущности государственного строя»[1126], «Права человека и гражданина»[1127].

Каждая из них сравнительно невелика по объему - автор стремился доне­сти свои идеи до массового читателя, - но в совокупности они давали доста­точно законченное представление о политической системе и политических институтах европейских стран, прежде всего, Великобритании. Характеризуя сущность представительной формы правления, Мижуев определял ее как «та­кую организацию государственного управления или, точнее, такие отноше­ния между законодательным собранием и исполнительной властью, в которых парламенты играют доминирующую роль»[1128]. Именно современная парламент­ская система, подчеркивал Мижуев, исходит из той мысли, что «народные представители, являясь более авторитетными и более правильными, чем кто- либо другой, выразителями народных нужд и желаний, могут с наибольшим основанием решать государственные дела, а также претендовать на выбор тех лиц, которым поручается непосредственное управление»1. Мижуев разделял взгляды английского философа и общественного деятеля Дж. Ст. Милля, ко­торый полагал, что подлинное народное представительство, власть народа, включает не только право на свободные выборы депутатов, но и право кон­троля над деятельностью правительства. Вслед за ним Мижуев отмечал, что от народных представителей «естественнее всего ожидать бдительного кон­троля над действиями министров, почему и желательно предоставить им воз­можность лишать власти министров, как только они, т. е. министры, окажутся не на высоте своих трудных и высоких обязанностей»[1129] [1130].

Этот подход был чрезвычайно важен для формирования концепции рос­сийского парламентаризма. По Мижуеву, степень влияния народных предста­вителей на высшие органы исполнительной власти, с одной стороны, отноше­ние власти к институту парламентаризма, с другой, дает наилучший критерий для общей оценки политического режима страны с точки зрения его соответ­ствия демократическим принципам. К темам политических свобод Мижуев вновь возвращается в революционном 1917 г., опубликовав отдельными изда­ниями брошюры «Политическая свобода и народное богатство»[1131], «Основные принципы избирательного права»[1132], «Права человека и гражданина»[1133], «Равно­правие женщин: права женщины и ее обязанности»[1134].

Мижуев был первопроходцем в области изучения британского колониа­лизма. В 1901-1908 гг. Мижуев публикует цикл работ, объединенных общей темой - история Великобритании и ее колониальной империи. Это не было случайным выбором. После наделения Канады, а за ней и других самоуправ­ляющихся колоний статусом доминиона, эти бывшие колонии приобретали все больше черт независимых и - что представлялось еще более важным - де­мократических государств. В оценке современников, они являлись «социаль­ной лабораторией» в связи с проводившимся там радикальным переустрой­ством политических и социальных отношений. В начале XX в. доминионы достигли впечатляющих успехов в экономике и социальной жизни, а в сфере взаимоотношений с метрополией наметилась тенденция к установлению фе­деративных отношений вместо прямого подчинения. Социально-политическое развитие Британской империи являло пример эффективности политики пре­образований, что с успехом и показал Мижуев в работах (назову их в порядке выхода в свет) «Передовая демократия современного мира. Английская коло- колония “Новая Зеландия”»1, «История колониальной империи и колониальной политики Англии»[1135] [1136], «Великий раскол англо-саксонской расы. Американская революция» [1137], «Как образовались Соединенные Штаты Австралии»[1138], «Зарож­дение великой республики (Колонизация Америки англичанами)»[1139], «Образо­вание Соединенных Штатов Австралии»[1140], «Крестьянское Царство. Очерк истории и современного состояния Канады»[1141], «История великой американ­ской демократии»[1142], «Счастливая Австралия»[1143], «Англия и Соединенные Шта­ты: взгляд на историю их взаимоотношений от Войны за независимость до наших дней»[1144]. Востребованность этих трудов у российского читателя была высока - большинство из них вышли повторными изданиями. Работы Ми- жуева «История колониальной империи и колониальной политики Англии» и «История великой американской демократии» вышли в серии книг библио­теки «История Европы по эпохам и странам в средние века и новое время», издававшейся под редакцией Н. И. Кареева и И. В. Лучицкого. Они, как и все публикации Мижуева, носили научно-популярный характер: его статьи, в том числе, помещенные в словарях и энциклопедиях1, и книги были обращены, прежде всего, к самым широким читательским слоям.

Последовательно изучены в работах Мижуева вопросы колонизации Се­верной Америки, состояния колоний, наконец, образования США и развития отношений между ними и Великобританией. В книге «История колониальной империи и колониальной политики Англии», определяя причины английской колонизации Америки, Мижуев выделяет в качестве одной из основных «при­обретение не занятых и удобных земель для основания колоний, где бы могла применить свой труд свободная, т. е. не находящая себе заработка часть насе­ления самой Англии»[1145] [1146]. Первые попытки обосноваться в Америке закончились провалом - «неудачи англичан объясняются неподходящим составом эми­грантов, которые большей частью состояли из любителей быстрой наживы, мечтавших найти в новой стране золото и потому пренебрегавших тяжелым трудом земледельца». Но с изменением целевых установок пришли и позитив­ные результаты. Как подчеркивает Мижуев, «Если бы мы хотели в несколь­ких словах выразить основную причину столь разительной разницы в конеч­ных итогах английской и испанской колонизации, нам следовало бы сказать, что в то время как испанцы долго оставались не более как неисправимыми искателями золота в открытой ими новой части света и эксплуататорами ту­земного населения, англичане сравнительно скоро освободились от мечтаний о легкой наживе и стали строить свое благополучие на систематической экс­плуатации природных богатств своих колониальных владений, для чего тре­бовался неутомимый труд и несокрушимая энергия»[1147].

В понимании Мижуева, важнейшей предпосылкой успеха в освоении ко­лонизуемых территорий стал «неутомимый труд и несокрушимая энергия» первых эмигрантов. Именно такими качествами были наделены переселив­шиеся в Америку из-за религиозных гонений индепенденты - представители одного из направлений английского протестантизма. Требование добросо­вестного труда было одной из аксиом миропонимания протестантов, его они перенесли и на американскую почву. Следует иметь в виду и еще одно обстоя­тельство.

Добровольные эмигранты из Англии были люди, «привыкшие на родине пользоваться в большей или меньшей степени наемным трудом». Но в первых колониях, в частности, в Виргинии, труд по найму практически отсутствовал: свободные колонисты не шли на такую работу. Оказалось, что без принуди­тельного труда в форме кабального или прямого пожизненного рабства вести крупное хозяйство нельзя. Возможность организовать производство выходцы из Англии, ставшие плантаторами, получили за счет труда высылавшихся (эта практика началась в 1619 г.) из Англии преступников и ввозившихся из Африки черных невольников - рабов. Уже к концу XVII в. количество черных рабов значительно превысило число белых кабальных работников. «Это об­стоятельство, - как верно замечает Мижуев, - наложило особый отпечаток на всю общественную жизнь южных колоний».

Особую прогрессивную роль английских колоний на североамериканском континенте Мижуев усматривает в создании ими системы государственного управления - без всякого контроля со стороны английского короля и на осно­ве свободных демократических выборов должностных лиц. Мижуев ссылает­ся на опыт колонии Род-Айленд, жители которой в 1663 г. получили от короля Карла II хартию, регулировавшую форму управления колонией и действовав­шую без изменений до 1842 г., т. е. в течение 179 лет или, «что еще более замечательно, в течение пятидесяти лет после признания независимости С. Штатов». Еще более примечательна выработанная в 1639 г. конституция ко­лонии Коннектикут. В ней, отмечает Мижуев, «имя короны не было даже упо­мянуто, равно как не было вообще ссылки на какой-нибудь авторитет, кроме народного согласия», а «все лица, получали свои полномочия путем народно­го избрания». Определяя общие итоги развития английских колоний в Амери­ке, Мижуев заключает: «Благодаря энергии первых колонистов, обществен­ным условиям жизни их потомков, благодаря либеральным учреждениям, преобладавшим в Америке, благодаря феноменальному материальному раз­витию колоний, благодаря, наконец, глубокой вере колонистов в свою силу и в слабость Англии, они оказались к концу XVIII века совершенно подготов­ленными к разрыву с Англией, как только к тому представился случай»1.

В концепции Мижуева «американская революция не началась и не могла начаться вследствие какого-либо порабощения колоний Англией вели­кий раскол англо-саксонской расы произошел не из-за притеснений и тем бо­лее не из-за нестерпимых притеснений, а главным образом из-за принципа: из-за нежелания американцев признать за английским парламентом право об­лагать их даже самыми малыми налогами без их на то согласия»[1148] [1149]. Это сле­дует понимать так, что разрыв с Англией был обусловлен высоким уровнем общественно-политической свободы колоний. «В отношении политической свободы большая часть английских колоний в Америке пользовалась почти полной самостоятельностью; все они имели представительные учреждения, везде налоги определялись законодательными собраниями, получавшими свои полномочия путем избрания местным населением. В руках колони­стов же была в значительной мере и исполнительная власть, так как лишь не­многие должностные лица назначались правительством метрополии»[1150].

Утверждение, что американская революция произошла из-за «принципа» своим истоком имеет концепцию упоминавшегося выше М. Тайлера. Но Ми- жуев приводит и другой взгляд на причины революции, сформулированный профессором Гарвардского университета А. Хорном: «Истинного оправдания революции надо искать не в списке претензий на действия английского прави­тельства, составленном колонистами, в основе ее лежали два великих принципа человеческого прогресса. Во-первых, по мере того, как американ­ские колонии становились значительнее и богаче, колонисты были бы более и более недовольны тем, что развитию их торговли мешают некоторые стес­нения, введенные в интересах людей, живущих за океаном. Успех револю­ции открыл для американской промышленности и торговли тысячи путей во всех концах мира. Во-вторых, революция представляла собой протест против попыток подчинить Америку бесконтрольной власти»1.

Тем не менее основания для назревания конфликта между колониями и ме­трополией исподволь складывались. Мижуев видит их в экономических проти­воречиях между центром и периферией империи. Колонии должны были вы­возить сырые материалы на английских судах и только в Англию и у нее же по­купать готовые промышленные изделия; из этих соображений в колониях ограничили развитие обрабатывающей промышленности, а создание железоде­лательных и сталелитейных заводов вообще запретили. Подобные ограничения означали лишение колоний свободы экономической деятельности в интересах метрополии: «В одном только отношении англичане ХУШ века в своей колони­альной политике мало отличались от других народов. Подобно другим народам они смотрели на колонии как на средство обогащения метрополии и стесняли их нормальное экономическое развитие для вящего материального преуспева­ния метрополии»[1151] [1152]. И только до определенного времени колонии терпели эконо­мическую дискриминацию, ограничиваясь саботированием запретов.

Такова, в интерпретации Мижуева, канва событий, приведших к револю­ции и образованию США. Объективно излагая их фактическую сторону, Ми- жуев далек от нейтральности в оценке исторической неизбежности и обосно­ванности американской революции, отделения колоний от Англии. Он пишет: «Хотя американцы в своей “Декларации Независимости” жаловались на “же­стокость и вероломство” английского правительства, “примеры которым едва ли можно найти оправдание даже в самые варварские времена”, однако в это самое время большинство цивилизованного человечества было юридически и фактически л и ш е н о у с е б я д о м а б о л ь ш и н с т в а, если не всех тех прав, которых американцы требовали для себя у правительства метропо­лии с оружием в руках. Это обстоятельство не мешало, впрочем, правитель­ствам, а за ними и плохо осведомленным с действительным положением дела народам Европы призывать ежедневно проклятия на голову англичан за воз­мутительное попрание прав американских колонистов, между тем как эти правонарушения были гораздо меньше тех, которые ежедневно же соверша­лись у всех на глазах в той же Европе»1.

Труды Мижуева, посвященные колониальной тематике, многогранны, дают описание природы, раскрывают судьбы коренного населения, прослежи­вают процесс колонизации и в то же время акцентируют внимание на полити­ческой и социальной эволюции колоний, уровне и качестве жизни их обитате­лей и во многих случаях - в сопоставлении с европейской и российской дей­ствительностью.

Это, в частности, отчетливо прослеживается в книге «Крестьянское Цар­ство. Очерк истории и современного состояния Канады». Мижуев декларирует: «наше изложение истории и современного состояния Канады дает прекрасный материал для тех, кто вздумал бы провести весьма любопытную параллель между русскими и английскими приемами колонизации внеевропейских стран и между результатами колонизаторской деятельности англичан в Канаде и рус­ских в Сибири, в отношении целесообразной эксплуатации природных богатств края и в отношении создания всех условий благоустроенной культурной жизни, достойной начала ХХ века». Что касается политических прав, то «канадскому крестьянину может позавидовать простолюдин какой угодно из европейской стран, не исключая даже Англии. В самом деле, в Канаде существует всеобщая подача голосов, чего, как известно, нет в Англии, с другой стороны, в Канаде существует полная свобода прессы, чего нет в Германии, и полная свобода об­щественных собраний и ассоциаций, чего нет ни во Франции, ни в Германии. Еще более значительный контраст со старой Европой представляет необы­чайное развитие в Канаде местного самоуправления, притом не только провин­циального, определяемого конституцией, но самоуправления городов и сель­ских обществ. Этот последний факт делает Канаду одной из самых демократи­ческих стран в мире, - настоящим «крестьянским царством»«[1153] [1154].

В «Мире Божьем» с рецензией на книгу Мижуева выступил ученый-эко­номист, в будущем министр финансов Временного правительства Михаил Владимирович Бернацкий, который под влиянием от прочитанного отметил: «Канада может служить ярким примером того поразительного преуспеяния, какого может достигнуть трудолюбивое население при освобождении его от разнообразных общественно-правовых нужд. Само собой понятно, что и в современном состоянии условия жизни Канады кажутся нам, русским, не­достижимым идеалом как в политической, так и в экономической области»[1155].

В интерпретации Мижуева, Новая Зеландия предстает как страна передо­вой демократии, которая по многим направлениям развития превзошла ме­трополию. Мижуев детально разбираясь в развитии политических институ­тов Новой Зеландии, заостряет внимание на проблеме всеобщего избиратель-

ного права. Он называет «смелым шагом» дарование в 1893 г. всем женщинам избирательного права. «Ничего ужасного, - замечает Мижуев, - от этого не произошло. Женщины охотно воспользовались данными им правами; при первых выборах, бывших при их активном участии (1893 г.), 90 % всех женщин, значащихся в избирательных списках, подали свои голоса, тогда как из мужчин голосовали только 70 %»1. Демократический характер государственного строя Новой Зеландии «самым существенным образом отразился и на постановке во­проса о нормальных функциях правительственной власти или вопроса о грани­цах “вмешательства” и “невмешательства” правительственных властей в то, что считается нормальной, естественной, и, что скорее следовало называть, тради­ционной организацией общественных отношений»[1156] [1157]. Мижуев имеет в виду, что сложившаяся парламентская система устранила противостояние законода­тельной и исполнительной властей, обеспечила возможность согласованного решения социальных проблем. В Новой Зеландии создали систему арбитража для урегулирования трудовых конфликтов и фабричное законодательство, га­рантировавшее защиту прав рабочих от произвола работодателей, установили 8-часовой рабочий день, ввели пенсионное страхование. Была обеспечена всеоб­щая грамотность, действовали университеты, дававшие образование по евро­пейским стандартам. Политическая и социальная практика Новой Зеландии яв­ляла собой пример для других стран. В рецензии на книгу известный юрист Николай Иванович Лазаревский писал: «эта книга ничего не проповедует, ни­чего не доказывает. Она только излагает, и излагает факты, удостоверенные официальными данными, передает содержание законов и только»[1158].

Факты же политической и социальной жизни, как и сама политика, регу­лирующая общественные отношения в этой стране, не могли не произвести впечатления на российского читателя. Например, инструкция английского правительства, данная губернаторам колонии еще в 1858 г., рекомендовала: «Избегайте вмешиваться в борьбу партий; будьте всегда готовы обеспечить для них возможность компромисса. Предоставляйте полную свободу всем партиям, всем министерствам, к какой бы партии они не принадлежали... Так как в колонии существует свобода печати, то, конечно, найдутся газеты, кото­рые будут злоупотреблять этою свободой. Не обращайте на это внимания и относитесь спокойно к всевозможным нападкам на вас»[1159]. Н. И. Лазаревский обратил внимание читателей также на политические и социальные реформы, о которых подробно пишет Мижуев: «С семидесятых годов начинается эпоха политических реформ в Новой Зеландии. Устанавливается всеобщая подача голосов при выборах членов парламента, и для того, чтобы неимущие классы действительно могли избирать своих представителей в парламент, членам его назначается жалование и в настоящее время в парламенте имеются уже и ра­бочие; вводится даровое, светское обучение, посещение школы обязательно для каждого ребенку, в том числе и для детей маори, в течение 6 лет; избира­тельное право было (1893 г.) распространено на женщин и притом не только на белых, но и на женщин маори»1.

Рецензент отметил и другие реформы, описанные Мижуевым. «Земли отда­ются колонистам в настоящее время не в собственность, а почти всегда в веч­ную аренду». «Фабричной инспекции (мужской или женской) подчинены все заведения, где более 1 работника». «В промышленных заведениях работа детей до 14 лет безусловно запрещена». «Все жители по достижении 65 лет от роду получают пенсию». В рассказе Мижуева о достижениях Новой Зеландии журнал особо отмечает данные о народном здравоохранении, «которые, дей­ствительно, должны поразить каждого: в России из 1000 родившихся детей 300 не доживает до 1 года, а в Н. Зеландии в первый год умирает не более 85; в России на 1000 душ населения в год умирает 35 чел., в Новой Зеландии 9-10»[1160] [1161]. «Таковы те условия жизни, о возможности которых на этой земле мы узнаем из книги г. Мижуева»[1162], - многозначительно завершает свою рецензию Н. И. Лазаревский.

В не меньшей степени Мижуева привлекает политическая и социальная история австралийских колоний Великобритании, во второй половине XIX в. представлявшая, по его словам, «непрерывно развивающийся процесс демо­кратизации всех общественных учреждений. Право голоса, принадлежавшее прежде только лицам, удовлетворявшим известному имущественному цензу, было в одной колонии за другой распространено на всех совершеннолетних мужчин, а затем в большинстве колоний (ныне штатов) и на совершеннолетних женщин»[1163]. Разрешив многие политические вопросы, а к ним, кроме введения всеобщего избирательного права, следует добавить официальное учреждение с 1 января 1901 г. Австралийской Федерации, австралийские власти и обще­ство сконцентрировали внимание на решении экономических и социальных вопросов. Расценивая проблему трудовых конфликтов как одну из наиболее актуальных (видимо, с учетом социально-политической обстановки в России), Мижуев детально рассматривает пути ее решения в Австралии.

В штате Виктория, например, в 1896 г. учредили «специальные комиссии» для установления минимальной заработной платы в отдельных производ­ствах. В 1903 г. создали апелляционный суд в составе члена Верховного суда и по одному представителю от предпринимателей и рабочих для пересмотра постановлений «специальных комиссий». Парламенты штата Западная Австра­лия в 1900 г., Нового Южного Уэльса в 1902 г. и Австралийской Федерации в 1904 г. приняли законы об арбитраже для разрешения производственных конфликтов. Значение этих законов двоякое. Во-первых, рабочие могли вос­пользоваться услугами арбитража только будучи организованными в профес­сиональный союз, а следовательно, создавались законодательные предпосыл­ки для объединения рабочих в профсоюзы. Во-вторых, во время разбиратель­ства дела в арбитражном третейском суде стачки запрещались под угрозой уголовного преследования. Решения третейского суда признавались обяза­тельными для всех промышленных и торговых предприятий данной отрасли. Принятие этих законов привело, с одной стороны, к резкому росту профессио­нальных рабочих союзов, а с другой - к предупреждению стачек, предпосыл­ки к которым устранялись возможностью использования арбитражной проце­дуры: «благодаря постановлениям третейского суда уменьшилось применение женского и детского прекратилась эксплуатация труда взрослых, продолжи­тельность рабочего дня уменьшилась, воскресная работа исчезла соверше­нно»1. Давая общую оценку австралийской социальной политике, Мижуев за­ключает: «Штаты Австралийской Федерации, производя свои смелые соци­альные опыты, не только - создают у себя более справедливый социальный уклад, но и своим примером содействуют осуществлению тех же идей в уч­реждениях других стран современного культурного мира»[1164] [1165].

Условием укрепления государства и роста благосостояния нации, полагал Мижуев, является народное просвещение. Общий подъем образовательного уровня народа он считал основой модернизации страны. «Школа должна од­них - приобщить к современной культуре, т. е. сделать их способными, во- первых, сколько-нибудь ясно и правильно понимать тот мир, среди которого им придется жить, и, во-вторых, способными действовать в этом мире, хотя бы в роли - более или менее сознательных участников общей работы. Других - подготовить к тому, чтобы они при наличии соответственных стремлений и способностей - а отыскать молодых людей, имеющих для этого надлежащие данные, составляет также одну из важнейших задач той же школы - могли со­действовать дальнейшему прогрессу человечества, прогрессу его материаль­ной и духовной культуры»[1166]. В главных европейских странах вопрос об обяза­тельности начального образования, а в некоторых - и среднего, был успешно решен, в то время как в России к нему следовало только подступиться. Мижу- ев констатировал: «Россия занимает одно из последних мест среди культур­ных стран как по (относительному) количеству, так и в особенности по каче­ству народных школ, а равно и по размерам затрат на содержание их, и следо­вательно, вообще по состоянию просвещения народа»[1167].

Он отмечал негативные последствия, вытекавшие из низкого уровня со­стояния народного просвещения в России, в числе которых гораздо менее производительный труд и объясняемая этим крайняя бедность народа. Как следствие, России принадлежит «одно из последних мест среди культурных народов по средней продолжительности жизни, и, следовательно, одно из пер­вых по смертности... Невежество и вообще малокультурность русского наро­да крайне затрудняют управление им и вообще регулирование жизни большей части русского крестьянства, нигде в других странах не наблюдающиеся. ставит непреодолимые препятствия для развития так называемой «обще­ственной нравственности», т. е. сознания своих обязанностей по отношению не только к людям, с которыми вступаешь в непосредственные, близкие отно­шения, но и по отношению ко всем согражданам вообще»1. Актуальность призывов Мижуева определялась тем, что задача введения в России всеобще­го начального обучения, несмотря на всю ее важность, не была решена. Лишь в 1905 г. вопрос об обязательном всеобщем образовании на государственном уровне выдвинул министр народного просвещения И. И. Толстой. В 1907 г. за­конопроект о введении всеобщего начального обучения в Российской импе­рии Министерство народного просвещения внесло в Государственную думу второго созыва. Министр П. М. фон Кауфман в выступлении перед депу­татами сообщал о низком уровне грамотности населения, особенно женщин, подчеркивал недопустимость этого, поскольку «женщина - это мать, которая самой природой назначена быть первой учительницей своего ребенка. Оче­видно, что откладывать далее, если не обязательное, то общедоступное на­чальное обучение нельзя»[1168] [1169]. Однако законопроект так и не приняли.

С учетом состояния народного образования в России пример политики в этой области зарубежных государств должен был сослужить воспитатель­ную роль как для управляющей элиты, так и для граждан России. В этих целях Мижуев познакомил русскую общественность с эволюцией образо­вательных учреждений во Франции, Германии, Швеции, Норвегии, США, в других странах, где этот вопрос успешно решался[1170]. Его общий вывод сводился к констатации того факта, что «во всех более культурных государ­ствах прохождение курса начальной школы стало обязанностью, и притом обязанностью важнейшей, не допускающей никаких изъятий, для всякого подрастающего члена общества. Если ребенок не посещает школы по вине ро­дителей, таких родителей штрафуют и даже в некоторых случаях сажают в тюрьму (Франция, Англия). Как же объяснить появление этой совер­шенно новой и в то же время столь неотложной обязанности современного человека - обязанности учиться? Очевидно, основанием для нее послужило глубокое убеждение в крайней важности для всего общества, чтобы в среде его не было лиц, лишенных всех тех благ образования и воспитания, которые может и должна давать людям школа, и потому способных сделаться впослед­ствии обузой, вследствие неумения заниматься ничем иным, кроме простей­ших видов физического труда, все более и более заменяемого в наше время машиной, и даже угрозой для всего общества - вследствие развращающего влияния праздного шатания в годы ранней молодости, вследствие способно­сти невежественных людей верить самым нелепым слухам и возможности с их стороны самых нелепых форм протеста при разных общественных бедствиях»1. Более десяти работ Мижуев посвятил развитию образователь­ных учреждений в Англии[1171] [1172]. Особый интерес к этой теме объяснялся поучи­тельностью английского опыта реформирования системы образования, обна­ружившей в середине XIX в. отставание Великобритании в этой области. Даже в школах, имевших государственные субсидии, обучение было неудовлетвори­тельным, поскольку сводилось к заучиванию наизусть некоторых постулатов веры и нравственности. Если дети и умели читать, то часто плохо понимали прочитанное. В 1861 г. из 2,5 млн детей только 1,5 млн получали хоть какое-то образование. Задачей национального масштаба стало обеспечение всеобщего начального образования как инструмента воспитания трудолюбивых и зако­нопослушных граждан, подготовки работников, способных трудиться в усло­виях фабричного производства.

Мижуев в деталях рассматривает содержание проведенной парламентом школьной реформы, явившейся одним из наиболее значимых социальных ме­роприятий своего времени. По принятому в 1870 г. Акту Форстера всю Вели­кобританию разделяли на школьные округа. В них налогоплательщики, вклю­чая женщин, избирали школьные советы. Они пользовались широкими пол­номочиями: там, где недоставало школ, открывать новые, делать представление местным властям о взимании школьного налога, решать, должно ли быть по­сещение школ детьми в возрасте от 5 до 13 лет обязательным и бесплатным, утверждать учебный план, назначать учителей. Определили требования к школь­ному обучению, касавшиеся доступности, благоустроенности помещения, со­става учителей и предметов обучения. Школы получили государственные субсидии. В 1876 г. парламент повысил возраст обязательного обучения до 14 лет. На основании закона родители, не заботившиеся о посещении детьми начальных школ, и работодатели, принимавшие детей без учета школьных за­конов, наказывались штрафом. В системе мер по развитию начального обра­зования особое внимание Мижуева привлекают гарантии, обеспечивающие обязательность обучения: «в одном только Лондонском школьном комитете служит свыше 300 лиц, следящих за аккуратным посещением школ детьми»1. С 1891 г. все школы стали получать субсидии в размере 10 шиллингов в год на каждого ребенка. Это сделало начальное обучение фактически бесплатным. Более того, Мижуев счел важным подчеркнуть, что «ученики, совершенно за­кончившие нормальный курс начальной школы, могут продолжать далее по­сещение начальной школы и заниматься с учителями такими предметами, ко­торые не входят в курс элементарного образования, причем правительство выдает школам за эти занятия субсидии, если только таким детям не больше 16 лет. Таким образом, образование в Англии для желающих учиться бесплат­но до 16 лет»[1173] [1174].

Мижуев обращается и к проблеме среднего образования, система которого не была унифицирована в Англии и перестала на определенном этапе отве­чать потребностям времени. Даже наиболее престижные школы в Итоне, Вин­честере, Регби, Харроу, как и небольшое число других, доступных лишь для аристократической элиты, давали совершенно недостаточное образование. Мижуев приводит заключение созданной в 1861 г. комиссии, которая пришла к выводу, что молодой человек «проучившись в школе 4 или 5 лет и окончив ее в 19 лет, почти не знает ни географии, ни истории своей родной стра­ны, который не знает ни одного нового языка, едва умеет правильно писать на своем родном языке, не вполне тверд ни в четырех действиях арифметики, ни в элементарной геометрии, не знает совершенно физики, не умеет ни рисо­вать, ни чертить, не знаком совершенно с музыкой, умственно мало развит, не приобрел любви или привычки к чтению или наблюдению»[1175]. Констатация уровня обучения в английской средней школе потребовалась Мижуеву, чтобы обозначить исходное состояние, мотивы и масштабы проведенной реформы среднего образования. В 1868 г. парламент принял закон о средних школах. Он предусмотрел, что стипендии и бесплатные места в них должны предо­ставляться по результатам экзамена, к которому допускались выходцы из раз­личных социальных слоев. В средних школах наряду с классическими стали создавать так называемые «новые» отделения. Если в первых главными пред­метами были древние языки, то во вторых доминирующее место заняло пре­подавание новых языков, математики и естественных наук. Дух реформ за­тронул привилегированные учебные заведения. В школы уровня Итона, Вин­честера и Харроу стали принимать детей не только из аристократических, но и из буржуазных кругов.

Индустриализация промышленного производства и механизация сельско­го хозяйства требовали специалистов, компетентных в технической сфере, способных сохранить и приумножить английскую промышленную гегемо­нию. Другого пути, как расширение в рамках среднего образования цикла естественно-математических дисциплин и даже открытия профилированных школ, не было. В 1889 и 1891 гг. парламент принял законы о техническом об­разовании, под которым понималось не получение узкой профессии, а обуче­ние естественным наукам, математике, техническому рисованию, современ­ным языкам, необходимым для освоения высокотехнологичного производ­ства. Органы самоуправления, советы графств и городов получили право собирать налоги для финансирования преподавания этих предметов, а также выплаты стипендий и оплаты обучения. Но школ, дававших выпускникам ка­чественное образование, все еще было недостаточно даже в крупных городах. В 1902 г. парламент принял новый закон о народном образовании: он упразд­нил школьные советы и передал дело просвещения в руки советов графств, которые создавали комитеты по народному образованию. Их компетенция распространялась на все начальные и средние школы.

Впервые в истории Англии вся система школьного образования стала сфе­рой ведения государства, которое взяло на себя дополнительные функции по субсидированию школьников из малообеспеченных семей. Перешедшие из начальной школы в среднюю в зависимости от доходов родителей могли по­лучить стипендию в виде освобождения от платы за обучение, предоставле­ния бесплатных учебников, возмещения расходов на транспорт, денежной по­мощи на питание и одежду. Мижуев отмечает и масштабы предоставлявшейся помощи: «Если мы возьмем все число учеников, обучающихся в средних шко­лах бесплатно, то мы увидим, что в 1911-1912 году (по данным министерского отчета), их насчитывалось почти 35 % всего числа учащихся в средних школах, субсидируемых Министерством»1. Социальные последствия этого выразились в возможности для менее обеспеченных людей дать детям с мень­шими расходами или даже бесплатно такую же общеобразовательную подго­товку, какую получали дети джентри и крупных буржуа. В связи с этим Мижуев счел уместным процитировать выводы английского министерства народного просвещения: «Имеются полные основания рассчитывать, что с те­чением времени объединение в одну, живущую одной жизнью, организацию детей разных социальных классов будет происходить гораздо легче и даст бла­готворные результаты как для школ, так и для самих детей»[1176] [1177]. Мижуев проти­вопоставляет эту политику курсу российского министра просвещения И. Д. Де- лянова, который в 1887 г. циркуляром «о кухаркиных детях», одобренным Александром III, предписал школьным властям допускать в гимназии и про­гимназии только обеспеченных детей и оградить от поступления в них «детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных лю­дей». Английский опыт, по мнению Мижуева, «заслуживает самого серьезно­го внимания, самого серьезного изучения со стороны педагогов, школьных администраторов и других общественных деятелей всех культурных стран»[1178].

Выход на авансцену общественной жизни европейских стран, в том числе и России, «женского вопроса», ставшего предметом острых дискуссий, побу­дил Мижуева посвятить несколько публикаций равноправию женщин и дви­жению за его осуществление[1179]. В его понимании, причины неравного положе­ния мужчин и женщин носят исторический характер, а не коренятся в приро­де человека. Они «заключаются в преобладающем до сих пор праве сильного». Основной путь к решению женского вопроса он видел в организации доступа женщин к образованию: «Если даже, как это бывает в большинстве случаев, сами женщины не имеют политических прав, они все-таки могут сильно вли­ять на политические взгляды и деятельность своих мужей и на политическое развитие и направление своих детей. Это влияние, конечно, будет отрицатель­ным, если женщины будут значительно уступать мужчинам по образованию или даже совсем останутся без образования»[1180]. Исходя из этого, он знакомил русскую общественность с развитием женского образования в разных стра­нах, в том числе Англии, включив вопросы женского образования в контекст выше названных работ по английским образовательным учреждениям. Ми- жуев приветствует то обстоятельство, что «в Англии нет коренного различия между женским и мужским (средним) образованием, какое наблюдается в странах континентальной Европы. Мальчики и девочки учатся там нередко по одним и тем же программам; случается даже, что они обучаются совмест­но, - к немалой пользе для детей обоего пола»1.

Равным образом Мижуева привлекает вопрос о высшем женском образо­вании, интенсивно развивавшемся в континентальной Европе и США и с не меньшими успехами в Великобритании, университеты которой принимали женщин на одинаковых условиях с мужчинами и давали им степень бакалав­ра. Мижуев посвящает специальную статью женским колледжам при Кем­бриджском университете, опубликованную в журнале «Образование»[1181] [1182]. Буду­чи горячим сторонником совместного обучения и доступа женщин к образо­ванию всех уровней, он принял самое активное участие в работе Первого Всероссийского съезда по образованию женщин, на котором представил че­тыре выступления: «Высшее образование женщин в странах Британской империи»[1183], «Совместное обучение в Англии и Америке», «Среднее женское образование в Америке», «Роль английских университетов в демократизации знаний»[1184].

Благоприятная для женщин ситуация за рубежом контрастно оттеняет по­ложение с высшим женским образованием в России, где женщины «ни под ка­ким видом не допускаются к слушанию лекций в университетах». В то время как двери российских университетов с 1863 г. оказались полностью закрыты­ми для женщин даже в качестве вольнослушательниц, в Европе они для них открываются. С 1860-х годов принимать женщин стал Цюрихский и другие швейцарские университеты, быстро превратившиеся в международные цен­тры европейского женского образования. К концу 1860-х годов женщины по­лучили доступ в высшую школу Франции, в 1870 г. - Швеции, в 1875 г. - Да­нии. Женщин стали принимать крупнейшие университеты Англии: в 1878 г. Лондонский, в 1881 г. Кембриджский и в 1884 г. Оксфордский.

Успехи женского образования Мижуев противопоставляет недопустимо приниженному положению женщин в гражданской и политической сферах. Но и здесь Мижуев пытается найти примеры позитивных сдвигов: «Если ан­гличанкам не удалось пока добиться участия в парламентских выборах, то, по крайней мере, в выборах разных учреждений местного управления (город­ских и приходских или сельских управлений, советов графства), женщины, удовлетворяющие известным условиям, участвуют наравне с мужчинами. Кроме того, женщины сами могут быть выбираемы членами советов граф­ства, приходских советов, советов по общественному призрению бедных, ко­торое, как известно, поставлено в Англии лучше, чем где либо в Европе»1. Об английском опыте продвижения женских прав он пишет в статье «Женский вопрос и женское движение» для «Нового энциклопедического словаря» Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона[1185] [1186]. Об описанном Мижуевым новозеландском передовом опыте в области женских избирательных прав говорилось выше. 16 декабря 1908 г. с докладом «Общественная деятельность женщин» Мижуев выступил на 1-м Всероссийском женском съезде при Русском обществе в Санкт-Петербурге[1187]. К сожалению, удалось найти только одно сохранившее­ся письмо Павла Григорьевича деятельницам женского движения в России. Оно адресовано издательнице «Первого женского календаря» П. Н. Ариян[1188].

Свою позицию в «женском вопросе» Мижуев проводил во всех своих рас­считанных на широкого читателя работах последовательно и недвусмыслен­но. Именно это обстоятельство позволяет считать Павла Григорьевича одним из самых видных российских мужчин-феминистов.

На протяжении XIX - начала XX в. организованный в профессиональные союзы пролетариат составлял социально наиболее активную часть рабочего класса. В России же после короткой легализации под влиянием революции 1905-1907 гг. деятельность профессиональных организаций была запрещена. В этом контексте обращение Мижуева к теме профсоюзного движения в це­лом и английского, как наиболее массового элемента гражданского общества, в частности, было более чем актуально. Английским тред-юнионам Мижуев посвятил отдельную работу[1189]. В ней он акцентировал внимание на функциях рабочих союзов, как «учреждений, идущих на помощь рабочим во все труд­ные минуты их жизни: во время болезни, в старости, во время безработицы, в случае потери жены и связанных с этим расходов на погребение и т. д. Не слыша ничего в обычное время о рабочих союзах и зная о них, вообще го­воря, очень мало, обыватель склонен впадать в ошибку, представляя себе ра­бочие союзы в качестве организаций, существующих исключительно для борьбы с предпринимателями»[1190].

Не поддерживая навязывавшуюся профсоюзам революционными маркси­стами роль активных участников классовой борьбы - экономической и поли­тической, - Мижуев скрупулезно описывает разнообразные формы деятель­ности рабочих союзов Англии, направленной «на всякого рода помощь, не имеющую никакого отношения к стачкам или имеющую к ним весьма отда­ленное отношение»1. Он подчеркивает, что «рабочие союзы с сильно развиты­ми страховыми операциями и с значительными денежными средствами не только не обнаруживают никакого стремления к необдуманным, недостаточ­но обоснованным стачкам, но наоборот, начинают их лишь в случаях крайней необходимости»: из огромной суммы в 160 млн рублей, израсходованных главными рабочими организациями за десять последних лет, на стачки ушло всего 23 млн[1191] [1192]. Мижуев не мог не учитывать и количественные показатели за­бастовочных выступлений. В 1900-1907 гг. в каждом из годов указанного пе­риода бастовали от 0,84 до 2,1 % промышленных, строительных и транспорт­ных рабочих Великобритании[1193]. Это означает, что рабочие в своей массе не развернули забастовочную борьбу так же широко, как на континенте. Это об­стоятельство явилось для Мижуева сильнейшим мотивом расставлять акцен­ты в своих трудах на освещении патерналистской деятельности тред-юнионов, согласительно-арбитражных процедур и фактически оставлять вне внимания забастовочную борьбу как инструмент реализации экономических требова­ний силовыми методами. Исследование путей решения социальных вопросов в таком ключе Мижуев считал принципиальным и посвятил этой проблеме несколько популярных брошюр.

Мижуев обращал пристальное внимание на различные стороны социаль­ного благополучия - наличие необходимых для достойной жизни заработной платы, жилья, полноценного отдыха. Он писал: «Мы не можем оставаться равнодушными к тому, что более или менее значительная часть - иногда даже более или менее значительное большинство - нации остается бедным, неве­жественным, живет, как говорится, впроголодь, имеет тесное, грязное, анти­гигиеническое помещение и в то же время работает свыше меры, почти не имеет досуга, а в немногие часы досуга лишено возможности проводить его в здоровых, доступных формах развлечения. Указанные нами отрица­тельные стороны жизни народной массы недопустимы, невыгодны самому обществу в его целом, невыгодны государству и даже для него опасны»[1194].

В поисках путей излечения социальных язв Мижуев заметное место уде­лил проблемам ограничения рабочего времени, борьбы за установление более гуманных его границ1. Оптимальный рабочий день, стремился убедить своих читателей Мижуев, необходим с гуманистической, экономической и полити­ческой точек зрения. Он утверждает: «По мере того, как английский рабочий все в большей и большей мере получал возможность вести человеческое су­ществование при достаточном досуге для удовлетворения не одних только физических потребностей, но и потребностей умственной и духовной жизни, по мере того, как тому же рабочему открывалась возможность удовлетворять свои социальные инстинкты путем более тесного общения как с собственной семьей (на что у него прежде почти не могло быть времени), так и со своими сотоварищами по занятию путем участия в так называемых профессиональ­ных союзах, по мере всего этого английский рабочий становился дороже не только для самого себя, - так как жизнь его становилась краше, - но и для предпринимателя, так как труд его становился более производительным. Мало того: наряду со всем этим рабочий становился более полезным и более сознательным гражданином своего отечества, так как оказывалось время для того, чтобы следить за главными политическими вопросами, которые ставила на очередь общественная жизнь страны. Наконец, благодаря последователь­ным сокращениям рабочего дня рабочий получил возможность быть не толь­ко мужем, но и другом своей жены и воспитателем своих детей, которых при прежних условиях работы он почти не видел»[1195] [1196].

Мижуев в английской действительности увидел и пути создания более ком­фортных условий труда. Один из наиболее эффективных - сокращение продол­жительности рабочего дня, сопровождающееся повышением производительно­сти труда, в чем оказываются заинтересованными не только рабочие, но и пред­приниматели. Опираясь на конкретные примеры, Мижуев приходит к выводу, что введение восьмичасового рабочего дня во многих отраслях производства не только не уменьшает, но даже способствует увеличению количества вырабаты­ваемого продукта. Он приводит мнение владельцев одной из фирм, которые пришли к выводу, что переход на восьмичасовый рабочий день содействует «увеличению суммы производства в данную единицу времени путем поднятия физического и умственного развития рабочих», влечет «сокращение расходов производства», облегчает «благодаря большей умственной живости рабочих» применение «усовершенствований в машинах и во всем, что может содейство­вать сокращению человеческого труда», наконец, способствует «улучшению взаимных отношений между предпринимателями и рабочими»[1197].

В годы, когда писались эти строки, английское промышленное производ­ство в общенациональном масштабе не создало еще рабочим условий для са­мореализации благодаря уменьшению продолжительности работы. Фабрич­ное законодательство регламентировало рабочий день детей, подростков и женщин. В то же время сокращение рабочего дня рабочих-мужчин всецело зависело от доброй воли предпринимателей1. Тем не менее сложившийся в Англии более короткий рабочий день, по мнению Мижуева, представлялся «идеалом не только для России, но даже для большинства западноевропей­ских стран»[1198] [1199].

В 1901 г. в Англии вышла книга С. Раунтри «Бедность: исследование го­родской жизни»[1200]. В ее основе лежало проведенное в 1899 г. изучение условий жизни рабочего класса 75-тысячного провинциального города Йорка. По­скольку этот труд был неизвестен российскому читателю, Мижуев взялся за составление краткого резюмирования почти 440-страничного сочинения Ра­унтри с тем, чтобы сделать его доступным для всех, «кто сколько-нибудь серьезно интересуется великими социальными проблемами нашего времени»[1201]. Результат был представлен в брошюре «Причины и следствия бедности»[1202]. Мижуев старается говорить чаще словами самого автора («Каково истинное мерило бедности и степень ее распространения в Йорке? Какую часть бедно­сти можно приписать вине самих рабочих классов? Сколько семейств испы­тывают такую бедность...? Если в результате существующего положения ра­бочих классов оказывается их физическое вырождение и высокая смертность, то можно ли определить этот результат с некоторой точностью?»)[1203], «ограни­чивая свою роль там, где представлялась к тому малейшая возможность, вы­бором наиболее важных фактов, цифр и суждений английского ученого», ко­торые он дополнил вставками и пояснениями, которые находил «необходимы­ми для русских читателей»[1204]. В 1910 г. в «Вестнике Европы» появился очерк Мижуева «Как живут рабочие в Англии»[1205], а в 1917 г. - отдельным изданием вышла популярная брошюра с тем же названием[1206], материал которой был тоже почерпнут в основном из исследования Раунтри. Мижуев завершает текст словами: «Теперь, когда читатель видел, как живет более бедная часть рабоче­го класса в Англии, он присоединится, конечно, к нашему пожеланию, чтобы поскорее наступило время, когда у нас, в России, станет так жить хотя бы бо­лее обеспеченная часть рабочего люда»1.

Мижуеву очевиден и путь повышения благосостояния рабочих масс. Он полагал, что необходимым условием стабильного существования как отдель­ного труженика, так и общества в целом является установленный в нацио­нальном масштабе минимум заработной платы: «Рабочие должны, во всяком случае, получать установленную для них минимальную заработную плату, будет ли предприятие давать 100 % дохода или не приносить ни одной копей­ки барыша»[1207] [1208].

Сосредоточение населения в городах - и преимущественно в больших - обострило к середине XIX в. жилищный вопрос. Например, «в знаменитом морском порте Ливерпуле, прославленном по всему свету за величину и бо­гатство, от 35 до 40 тысяч населения живет ниже уровня почвы - в погребах, не имеющих вовсе стока...»[1209]. Но уже к концу XIX в. внешний вид промышлен­ных городов, населенных преимущественно рабочими, резко изменился. Осо­знание важности жилищного вопроса как одной из основ социального мира побуждало городские власти к расширению муниципального строительства. Улицы избавлялись от грязи и лачуг, на месте которых возводили большие ка­менные дома. Все большее количество жилищ концентрировалось в руках му­ниципалитетов, которые, в отличие от частных владельцев, лучше следили за их благоустройством. Лондонское городское управление, отмечает Мижуев, «в самом конце прошлого столетия - построило для рабочих семей несколько огромных домов, не забывая окружить каждый из них деревьями и другой зе­ленью», считало «правильным - приобретение в собственность города более или менее значительных участков и застройку их небольшими домами-особ­няками для рабочих семей с обязательной разбивкой небольшого сада при каждом таком доме»[1210]. Строительство велось и акционерными обществами, возведенные ими дома были более комфортны. Крупные города начали озеле­нять: «в самом центре Лондона имеются находящиеся один за другим три огромных парка, по которым можно пройти несколько верст подряд, не выхо­дя из области древесных насаждений. Одних детских площадок в Лондоне на­считывалось 15 лет тому назад свыше четырех тысяч. То же самое, вообще говоря, справедливо и относительно провинциальных городов Англии»[1211].

В начале XX в. в градостроительстве возникла идея возведения городских домов на одну семью с палисадником и садом не только для зажиточных горо­жан, но и для рабочих. В ответ на бум городского строительства либеральная и социалистическая мысль была озабочена разработкой модели «идеального города». Теорию соединения преимуществ города и деревни разработал ан­глийский урбанист, экономист и социолог Эбенезер Говард, изложив ее в сво­ей книге «Завтра» (1898), вышедшей вторым изданием в 1903 г. под названием «Города-сады будущего». В ней в увлекательной форме автор представил свои теоретические положения по децентрализации населения в масштабе целых стран путем создания городов-спутников (садов) вокруг мегаполисов и по устройству самих городов-садов. В 1911 г. работа Говарда была переведена на русский язык со специальным предисловием автора, в котором он рассказы­вал о результатах, которых уже добился в реализации первого проекта - го­рода Лечворт1. Россия же, писал Говард, «с ее огромными пространствами ма­лозаселенной земли будет долго служить ареной для серии действительно блестящих экспериментов в области планомерного градостроительства»[1212] [1213]. В предисловии переводчика книги Ю. Н. Блоха, некоторое время жившего в Лечворте и лично знакомого с Говардом, одним из его предшественников был назван П. А. Кропоткин. Таким образом, новые архитектурные идеи пря­мо связывались с идеями политическими. Говард еще при жизни реализовал несколько проектов таких городов. Движение «городов-садов» получило госу­дарственную поддержку и стало делом муниципальных властей Англии.

Движение за создание «городов-садов» распространилось в европейских странах. В России активным последователем идей Говарда стал архитектор Владимир Николаевич Семенов (1874-1960), работавший в 1908-1912 гг. в Англии, где и познакомился с идеями Говарда. В 1912 г. он опубликовал кни­гу «Благоустройство городов»[1214], в которой показал себя последователем идей «города-сада»: «Несмотря на удачный пример Лечворса, - писал Семенов, - постройка города-сада, его возможности и практичности все еще остаются под сомнением. Но что новые города - города строящиеся, города естественно развивающиеся - должны быть городами-садами, в этом никаких сомнений быть не может». В 1912 г. Говард побывал в России и в том же году В. Н. Семе­нов начал строительство первого города-сада в подмосковном Кратово. Так пророчество Говарда начало сбываться. Одним же из основателей «Русского общества городов-садов» в 1914 г. стал известный архитектор, общественный деятель и предприниматель Николай Всеволодович Дмитриев (1856 - между 1939 и 1941) - автор книги «Борьба с жилищной нуждой» и брошюры «Жи­лищный вопрос в Совете Лондонского графства»[1215].

Благоприятные условия жизни англичан, домашние удобства и комфорт, изобилие садов в центральных частях городов и их окрестностях поразили Мижуева. Желание перенести этот опыт в Россию побудило его написать и издать в 1916 г. книгу «Сады-города и жилищный вопрос в Англии»1, а в 1925 г. вернуться к этой теме изданием работы «Образцовые рабочие по­селки в Англии и Америке»[1216] [1217]. Мижуев в своей монографии «Сады-города и жилищный вопрос в Англии» оценивал опыт создания таких поселений в Англии и давал рекомендации по их созданию в России. В ней он исследует зародившееся в Англии новое движение, имевшее целью совместить удобства жизни в городе и в деревне. В Англии появились первые города-сады и сады- предместья, которые очень сильно повлияли на образ жизни сотен тысяч лю­дей. С актами о новой планировке городов началась новая эра в градострои­тельстве. Новый идеал - частные городские дома на одну семью с палисадни­ком и садом - распространился не только на зажиточных горожан, но и на рабочий класс. Его достижение в ближайшем будущем становилось государ­ственной целью, что позволило создать современный образ Великобритании как страны цветов.

Одно из главных мест в названных работах Мижуева занял анализ нового явления в практике решения жилищного вопроса - строительство поселков для рабочих самими фабрикантами: промышленники поняли преимущества сохранения стабильной рабочей силы и патерналистского подхода к своим ра­бочим. Мижуев приводит ряд примеров на этот счет. Владельцы шоколадной фабрики в Бирмингеме братья Кэдбери в 1879 г. перенесли производство за город, где построили фабричное здание и рабочий поселок Баурнвиль. В 1914 г. в нем было более 900 домов и свыше 4 тыс. жителей, в 1923 г. - 1213 домов и 5500 жителей. Из них 87 % были рабочими, остальные - служили в конто­рах. В основу планировки были положены новые принципы градостроения: заводским зданиям и службам отвели не более 1/15 площади поселка; обще­ственные скверы, площадки для игр (футбол, теннис, крикет) заняли 1/10 пло­щади; по обеим сторонам улиц высадили деревья; дома не были выше 2-х эта­жей; каждый дом занимал не более % земельного участка, остальные % отве­ли под сад и огород. Имелась начальная школа с детским садом, спортивный зал, здание для кружков и классов для взрослых.

Вместе с тем Мижуев подчеркивает, что «Баурнвиль представляет собой отнюдь не типичное, а, напротив, нечто совершенно исключительное, даже в Англии»[1218]. Это не означает, что в Англии не было других рабочих поселков, хотя и уступавших Баурнвилю, но также слывших образцовыми. Владельцы фабрики по производству мыла братья Леверы в 1887 г. перенесли свое пред­приятие в окрестности Ливерпуля и построили для рабочих поселок «Порт

Санлайт» из домов коттеджного типа. Его примеру последовали и другие про­мышленники. Все они руководствовались не столько филантропическими по­буждениями, сколько трезвым расчетом: лучшее жилье привязывало рабочих к фабрике, сдача домов внаем сама по себе приносила прибыль. Сами Леверы признавали, что отношение фирмы к рабочим следует назвать разумным, или «просвещенным эгоизмом». О его глубинных основах Левер говорил: «Нельзя вести успешно промышленное предприятие с рабочими невежественными, физически слабыми, как нельзя вести успешно войну с такими солдатами. Иначе говоря, даже одна только забота о коммерческом успехе предприятия должна побуждать предпринимателей обеспечивать своим рабочим возможно лучшие жизненные условия»1. Примеры названных и некоторых других «об­разцовых поселков», по логике изложения Мижуева, должны подвести чита­теля к выводу о том, что «даже в капиталистических государствах фабрикан­ты в своей совокупности и отчасти даже в отдельности в значительной степе­ни заинтересованы - притом заинтересованы материально - во всем том, что поднимает здоровье, повышает интеллигентность, сохраняет жизнерадост­ность народных масс вообще и промышленной армии страны в частности»[1219] [1220].

Позитивное отношение к опыту создания таких поселений Мижуев осно­вывал не только на коммерческих соображениях, но и на гуманистических по­буждениях - показать возможности и пути преобразования промышленных центров, обделенных благами естественной природной среды, в поселения нового типа, позволяющие совместить удобства жизни в городе и деревен­скую близость к природе. Рабочие поселки в Англии в описаниях Мижуева выступали образцом, который полезно перенять и в России, для которой жи­лищный вопрос оставался (и по-прежнему остается) актуальным: «Вопрос об устройстве жилищ не сходит со столбцов нашей столичной и провинциальной прессы. Это особенно справедливо в отношении домов для рабочих. Дело в том, что и прежде в этом отношении делалось очень мало, так как иде­алы жилищных условий для рабочих были у нас всегда очень низки. То не­многое, что было раньше сделано, пришло теперь в совершенную негодность. При таком положении дела нельзя не считать в высшей степени важным и сво­евременным познакомиться с тем, что делается или что еще недавно делалось в этом отношении в разных странах»[1221].

Работы Мижуева с интересом и очень благосклонно принимались крити­кой, получили рецензии в литературных и общественно-политических жур­налах. Например, «Мир Божий» в 1903 г. на работу Мижуева «История коло­ниальной империи и колониальной политики Англии» опубликовал рецензию молодого тогда Е. В. Тарле: «Новая популярная работа известного знатока анг­ло-саксонского мира отличается содержательностью и обдуманностью плана и основных мыслей. Автор - горячий поклонник того широкого и мудрого либерализма, благодаря которому (между многим прочим) Англии удалось сделаться первой колониальной державой в мире, - либерализма в управле­нии колониями. Правда, нам кажется, что местами автор слишком уж вос­торженно относится к Англии. Тщательно прочтя ее, сверив многие факты, передаваемые ею, с историей английской колонизации, написанной Моррисом, и с некоторыми другими произведениями той же литературы, мы не нашли ни одного фактического промаха. Ошибки же в оценке фактов проистекают, повторяем, только от преувеличенного восторга пред англича­нами. Но сам этот восторг объясним: Мижуев увлекается, действительно, высоким государственным смыслом великого народа, который создал и ут­вердил личную и политическую свободу, внес разум и человечески-достой- ную жизнь в самые глухие дебри земного шара. Не одного Мижуева охваты­вало (и может охватить) чувство, близкое к благоговению, от сравнения не­которых сторон английской истории и действительности - с историей и действительностью континентальными. Нужно только не давать этому чувству ослеплять себя»1.

Уже упоминались рецензии М. Бернацкого и Н. Лазаревского в журналах «Мир Божий» и «Образование» на книги Мижуева о Канаде («Крестьянское царство») и Новой Зеландии («Передовая демократия современного мира»). М. Бернацкий отрецензировал и его книгу «Счастливая Австралия» для «Критического обозрения»[1222] [1223]: «Если читатель желает получить представление о важнейших сторонах жизни “Счастливой Австралии”, мы рекомендуем ему обратиться к полезной книге Мижуева, автора многих популярных работ на общественные темы. Вместе с имеющимися в русском переводе книгами Уго Раббено (“Аграрный вопрос в австралийских колониях”) и Метена (“Аграрный и рабочий вопрос в Австралии и Новой Зеландии”) она даст ему ряд ценных сведений. Мижуев изредка впадает в излишний оптимизм, что, однако, не уменьшает достоинств его работы»[1224].

«Русское богатство» в 1912 г. поместило весьма эмоциональную по тону рецензию на книгу Мижуева «Современная школа в Европе и Америке»: «Вот книга, способная лишний раз всколыхнуть чувство горечи и зависти в душе русского читателя. Ему, можно сказать, вчера еще пришлось присутствовать при горячих словопрениях в российских законодательных палатах и благо­надежных органах печати на хронически затяжную тему: полезно или вредно просвещение народу? Не полезнее ли усилить средства, отпускаемые тю­ремному ведомству и на полицию? И если уж давать деньги на образование, то с тем непременным условием, чтобы просвещение народа носило возможно менее просвещенный характер А тут, в книге Мижуева, с первых же страниц читатель узнает, что в культурных странах народная школа приобре­ла значение самого главного из всех учреждений, обслуживающих основные нужды населения, что в таких странах, как Сев.-Ам. Соед. Штаты, Канада, Австралия, при основании новых поселений на еще девственных землях, школа является первым солидным строением, которое воздвигается раньше, чем церковь или иной молитвенный дом, и во всяком случае раньше, чем ка­кое-либо иное общественное учреждение; в частях же давно заселенных школьные здания имеют характер дворцов; такие же школьные дворцы есть в Швейцарии, Англии, Скандинавских странах и т. д.»1.

«Вестник Европы» в 1896 г. отмечал по поводу работы Мижуева «Очерк развития и современного состояния народного образования в Англии»: «При всей своей сжатости, этот очерк дает достаточно полное понятие, как об исто­рическом ходе народного образования, так и современном его положении в Англии и Валлисе, где в 1892 г. на население около 80 миллионов действова­ли 20 000 элементарных школ, субсидируемых правительством. Обуче­ние в начальных школах Англии даровое. Все эти цифры красноречиво гово­рят, какой широкий фундамент для общества и государства представляет в Англии народное образование»[1225] [1226]. Тот же журнал в 1914 г. в отношении еще одного очерка Мижуева - «Средняя школа в Англии и ее реформа в ХХ веке» - подчеркивал: «Поучительные сведения, собранные автором, весьма ярко и на­глядно выясняют ту плодотворную самостоятельную роль, которая может и должна принадлежать органам общественного и местного самоуправления в деле народного образования. Книга П. Г. Мижуева показывает нам, как “глу­боко различны те условия, в которых приходится действовать английским и русским педагогам”, а между тем “многие организационные вопросы, над которыми тщетно бьется мысль русских педагогов, давно уже разрешены и решены в общем весьма удачно”. Появление этой книги должно быть при­знано как нельзя более своевременным с точки зрения русских читателей, ин­тересующихся судьбами нашей русской школы»[1227].

Драматические события 1917 г., которые Мижуев встретил уже зрелым че­ловеком, - Павлу Григорьевичу исполнилось 56 лет - больно ударили и по его судьбе, хотя на первых порах могло показаться, что в связи с резким оттоком преподавателей с университетских кафедр революция открыла перед ним даже некоторые новые возможности. В 1917 г. он стал читать лекции в Жен­ском педагогическом институте, Высших женских курсах и на Курсах высших коммерческих знаний, вплоть до их закрытия[1228]. Со следующего года стал преподавать в Петроградском университете1: на факультете восточных язы­ков (приват-доцент, 1918-1919), на историко-филологическом факультете (при­ват-доцент, 1918), историко-филологическом и юридическом (преподаватель, 1919-1921), на общественно-педагогическом и правовом (профессор, 1921­1923) отделениях факультета общественных наук[1229] [1230]. На факультете восточных языков он читал лекционный курс «История Индии под владычеством англи­чан»[1231], на историко-филологическом отделении - «Историю англосаксонского мира в XIX и ХХ вв.»[1232]. Факт удивительный, ведь Мижуев не только не имел магистерской и докторской степени, но и не заканчивал курса обучения на историко-филологическом или юридическом факультете университета. Пре­подавал Мижуев параллельно с выполнением своей основной работы - заве­дованием библиотекой Технологического института, за годы работы в ней (1902-1924) поставив ее организацию на европейский уровень.

Однако борьба с дореволюционными научными кадрами началась сразу после установления власти большевиков. Уже в сентябре 1919 г., видимо, по спискам членов кадетской партии, Мижуев был арестован вместе с группой профессуры петроградских и московских университетов[1233]. К счастью, вскоре Мижуева отпустили на свободу, он вернулся к работе в Петроградском уни­верситете и Технологическом институте и продолжил популяризировать в глазах российского читателя зарубежный опыт. В частности, в период меж­ду 1922 и 1925 гг. отдельными изданиями вышли уже упоминавшиеся его ра­боты «Вопросы средней школы в Европе и ответы на них Америки» и «Образ­цовые рабочие поселки в Англии и Америке», а также брошюра «Как другие народы стали грамотными»[1234]. В момент, когда в СССР развернулась борьба с неграмотностью, в ней он разъясняет российскому читателю, как понимают в разных странах термины «грамотность» и «неграмотность» и устанавлива­ют степень грамотности, характеризует состояние грамотности и законода­тельство об обязательности начального образования в странах Нового и Ста­рого Света. На примере английского, американского и русского опыта он сравнивает школьный возраст, продолжительность учебного дня и учебного года; показывает осуществление принципа бесплатности начального образо­вания; дает оценку культурного состояния народа и производительности тру­да в связи с уровнем образования. Однако впервые в публикаторской прак­тике Мижуева работе автора было предпослано предисловие, составленное другим лицом. Написал его, видимо, по «указанию сверху» Генрих Бергман: «Книжку проф. Мижуева наш просвещенец, особенно работник по ликвида­ции неграмотности в городе и деревне прочтет, бесспорно, с интересом. В книжке Мижуева есть вообще множество интересных материалов. Впрочем, книжка в целом будет полезна уже потому, что дает картину того, насколько далеко мы отстали в грамотности от Европы, Америки, Японии, Австралии и т. д. Однако, изучая опыт буржуазных государств, мы обязаны отно­ситься к нему критически. Чужие образцы мы не можем перенимать целиком и безоговорочно. В этом отношении книжка проф. Мижуева страдает значительными недостатками. Автор, очевидно, не владеет оружием марксиз­ма - отсюда его ошибки, отсюда неспособность разобраться в действительных «пружинах» общественного развития»1.

Что сказать? Новые времена - новые оценки. Непредвзятая оценка дости­жений капиталистических стран не вписывалась в идеологию нового государ­ства. Наступление на академические свободы совпало с переходом в 1924 г. Мижуева (фактически в один год с Н. И. Кареевым) на академическую пен­сию. Тем не менее, он не оставлял творческую деятельность. Ему удалось опу­бликовать еще несколько работ педагогической и просветительской направ­ленности, в частности, - «Практика и теория Дальтон-плана в Англии»[1235] [1236] и «Томас Эдисон. Его жизнь и достижения»[1237]. Как прекрасный знаток англий­ского языка, он публикует по нему учебные пособия[1238], пишет статьи о разви­тии образования в зарубежных странах для «Педагогической энциклопедии» под редакцией А. Г. Калашникова[1239]. Последняя, известная мне, публикация Мижуева датируется 1929 годом[1240].

Имя Мижуева не числится в списках «Академического дела» и тех, кто по­страдал от репрессий. Однако происходившие в стране события, без сомне­ния, не могли его не коснуться и не отразиться негативным образом на даль­нейшей судьбе, хотя он официально перешел на пенсию, и получал ее «как бывший профессор Ленинградского университета»1. В архиве РАН мне уда­лось отыскать написанное в 1929 г. Мижуевым и адресованное академику В. И. Вернадскому письмо, в котором он ходатайствует о зачислении его «в IV разряд научных работников», что выразилось бы прибавкой к уже полу­чаемой им академической пенсии, и сделать это ввиду исключительно науч­ных заслуг: «мною напечатано более 100 научных трудов в форме книг и бро­шюр, не считая периодической печати и энциклопедий»[1241] [1242]. Неизвестно, была ли удовлетворена просьба Мижуева. Но в любом случае его творчество оказа­лось совершенно невостребованным в новых условиях. Достаточно привести фрагмент из книги известного советского американиста А. В. Ефимова: «Есть еще несколько работ, написанных кадетскими или кадетствующими истори­ками (Мижуев, Афанасьев, Фортунатов) в плане самой неуемной идеализации буржуазной демократии»[1243].

В заключение, несколько слов об архивных свидетельствах жизни Мижу­ева. В 1891 г. Мижуев женился на дочери известного литературного критика М. А. Антоновича Ольге Максимовне, взявшей себе двойную фамилию - Ан- тонович-Мижуева. Она оставила воспоминания о своем отце, изданные в со­кращенном виде[1244], но нигде не пишет о Павле Григорьевиче. В РГАЛИ в двух фондах - 18 (личный фонд М. А. Антоновича) и 1337 (фонд «Воспоминания и дневники») хранятся автобиографии Мижуева. В «автобиографическом со­брании» С. А. Венгерова в ИРЛИ имеется заполненный Мижуевым «Автобио­графический листок»[1245]. Там же - датированное 13 февраля 1913 г. сопроводи­тельное письмо С. А. Венгерову. Совсем мало сведений, с кем из ученых он дружил или хотя бы сотрудничал. У него должны были быть обширные про­фессиональные контакты, если принимать во внимание его активную публи­каторскую деятельность и сотрудничество с многочисленными журналами. В РГАЛИ хранятся письма Мижуева - к известной деятельнице женского дви­жения, публицистке П. Н. Ариян (Ф. 1050), публицисту и общественному дея­телю Л. Ф. Пантелееву (Ф. 1691). Безусловно, он был знаком с Н. И. Кареевым, ведь его книги «История великой американской демократии» и «История ко­лониальной империи и колониальной политики Англии» вышли в серии книг, издававшейся под редакцией Н. И. Кареева и И. В. Лучицкого.

Можно надеяться, что личное дело Мижуева или какие-либо материалы, имеющие к нему отношение, не затерялись в архивных фондах Технологи­ческого института и Санкт-Петербургского университета. До сегодняшнего дня точная дата ухода Мижуева из жизни была под вопросом. Начиная со ста­тьи Н. А. Зиневича о нем в «Педагогической энциклопедии», вышедшей под редакцией И. А. Каирова и Ф. Н. Петрова, чаще всего (со знаком вопроса) фигурировал 1932 год. Однако эта дата не точна. На последней странице авто­биографии Мижуева, хранящейся в РГАЛИ, предположительно, рукой жены сделана надпись: «П. Г. Мижуев скончался 4 июля 1931 года в Ленинграде. О. Мижуева»1. Такую же дату смерти - 1931 год - указывает и сетевой биографи­ческий словарь историков Санкт-Петербургского университета XVIII-XX вв.[1246] [1247]

Пожалуй, самую точную и емкую характеристику Мижуеву дал в свое время Е. В. Тарле, назвав его «знатоком англо-саксонского мира». Действи­тельно, Мижуеву удалось создать цельную картину не только исторического развития, разных сторон жизни Великобритании, ее колониальной политики, но и политической эволюции ее переселенческих колоний в Северной Амери­ке, революционным путем трансформировавшихся в независимые Соединен­ные Штаты Америки, а также Канады, Австралии и Новой Зеландии, отдав­ших предпочтение сохранению уз с метрополией. В этом Павел Григорьевич Мижуев был безусловным первопроходцем.

<< | >>
Источник: И. Р. Чикалова. ВЕЛИКОБРИТАНИЯ ОСМЫСЛЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОГО ОПЫТА В РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ (XIX-начало XX в.). 2018

Еще по теме 1.10. Знаток англо-саксонского мира Павел Григорьевич Мижуев:

  1. 12.1. Международные отношения в Европе
  2. 13.1. Международные отношения и революционное движение в Европе в XIX веке
  3. ОБРАЗОВАНИЕ КИЕВСКОГО ГОСУДАРСТВА
  4. ГЛАВА ПЕРВАЯ КРУПНАЯ ПРОМЫШЛЕННОСТЬ И НАРОДОНАСЕЛЕНИЕ
  5. ГЛАВА II. Научная защита империализма.
  6. II.
  7. III.
  8. § 8. От Британии - к Англии
  9. Глава 5 ЧТО ТАКОЕ ЭТНИЧНОСТЬ. ПЕРВОЕ ПРИБЛИЖЕНИЕ
  10. Глава 24 СОСТОЯНИЕ НАРОДА РОССИИ ДО 1917 г.
  11. Г л а в а 6 ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ «ПРАВОСЛАВНОЙ ПАРТИИ» в 1816-1825 годах
  12. ОБЗОР КОЛЛЕКЦИИ ДОКУМЕНТОВ Г.В. ВЕРНАДСКОГО В БАХМЕТЕВСКОМ АРХИВЕ БИБЛИОТЕКИ КОЛУМБИЙСКОГО УНИВЕРСИТЕТА В НЬЮ-ЙОРКЕ
  13. Международные отношения в Европе
  14. Указатель имен
  15. НОРМАНДСКОЕ ЗАВОЕВАНИЕ АНГЛИИ
  16. Экономическое районирование мира
  17. ПОПЫТКА АНГЛО-РУССКОГО СБЛИЖЕНИЯ
  18. 53. Культурные (цивилизационные) регионы мира
  19. Территория, географическое положение, место в мире.