1.1. «Англомания» - «англофобия» - «англоведение» в императорской России и их изучение в контексте интеллектуальной истории
Вестернизация российских элит началась в годы правления Петра I, для которого эталоном в деле реформирования общества стали европейские страны и, в первую очередь, Англия. Ее царь в 1698 г.
посетил и «был радушно встречен королем», «на некоторое время обосновался на королевской верфи в городке Дептфорд, где совершенствовал свои познания в кораблестроении», «наблюдал приготовление артиллерийских снарядов и “отведывал метания бомб”» в Вуличе. Наведывался он в Оксфорд и в Лондон. Посетив парламент и «выслушав прения с помощью переводчика, сказал своим русским спутникам: “весело слушать, когда подданные открыто говорят своему государю правду; вот чему надо учиться у англичан”»1. «При Петре, - отмечал В. О. Ключевский в своем неопубликованном при жизни лекционном курсе «Западное влияние в России после Петра» (1890/1891), - как-то само собою установилось довольно неопределенное отношение к Западной Европе. Бросив споры и сомнения насчет того, опасно или нет с ней сближаться, он вместо робких заимствований предшественников начал широкою рукою забирать практические плоды европейской культуры, усовершенствования военные, торгово-промышленные, ремесленные, сманивать мастеров, которые могли бы всему этому научить его русских невежд, заводить школы, чтобы закрепить в России необходимые для всего этого знания. Но, забирая европейскую технику, он оставался довольно равнодушен к жизни и людям Западной Европы. Эта Европа была для него образцовая фабрика и мастерская, а понятия, чувства, общественные и политические отношения людей, на которых работала эта фабрика, он считал делом сторонним для России»[29] [30]. В только что основанную новую столицу первыми из Британии прибыли инженеры, моряки, математики, врачи, многие из которых заняли видные посты и продолжали трудиться в России и после его преждевременной кончины[31].Освоение западной культуры дворянскими кругами активно шло и при преемниках Петра, особенно при Екатерине II, поощрявшей англофильство русских дворян. Своим манифестом 1762 г. императрица отменила обязательную дворянскую службу, что давало возможность больше времени посвящать личным, а не государственным интересам, а разрешение выезжать за границу закреплялось за дворянством как сословная привилегия. Путешествие за границу стало восприниматься «как возможность своими глазами увидеть достижения европейской культуры, могло быть формой досуга, этапом обучения, приключением, наконец, способом навестить друзей и родных, в силу разных причин оказавшихся за границей»1. Более того, императрица поощряла обучение молодых людей в Англии. На русский язык стали переводить британских авторов - политэкономов, писателей, публицистов, критиков, моралистов, а детей аристократов начали учить английскому языку. На русском языке выходят романы Г. Филдинга, Т. Дж. Смоллетта, Л. Стерна. Даже сама Екатерина II пыталась переводить Шекспира. Для основанного ею Эрмитажа императрица приобрела, в числе других, полотна английских художников Р. Уокера, У. Добсона, Дж. Райта, сделала несколько заказов знаменитому портретисту Дж. Рейнольдсу. В Петербурге работали живописец Р. Бромптон, создавший портреты императрицы и членов ее семейства, граверы Дж. Уолкер, Дж. Аткинсон, Т. Мэлтон, архитектор Ч. Камерон, впоследствии при Александре I назначенный на должность главного архитектора Адмиралтейства. Не любя французские, так называемые регулярные, парки, Екатерина отдавала предпочтение английским ландшафтным, и для их создания в окрестностях Петербурга были приглашены британские мастера. Английская культура становится популярной, английское влияние поднимается на немыслимую прежде высоту.
Посол Франции, историк Луи-Филипп Сегюр, наблюдавший российское общество в конце царствования императрицы Екатерины II, писал в своих записках, что «встречал здесь много нарядных дам и девиц, которые говорили на четырех, пяти языках, играли на разных инструментах и в совершенстве знакомы были с произведениями известнейших романистов Англии, Франции и Италии»[32] [33].
Известный издатель и просветитель Н. И. Новиков, внесший наибольший для своего времени вклад в дело популяризации просветительской литературы Великобритании (благодаря ему увидели свет труды Локка, Попа, Свифта, Филдинга, Смолетта, Голдсмита, Стерна, Юнга), в 3-м номере своего сатирического журнала «Живописец» в 1772 г. констатировал: «Ныне и мужчины, и женщины стремятся имитировать все английское; все английское теперь кажется нам хорошим, превосходным и наполняет нас энтузи- азмом»[34].Англофилами, смотревшими «на Англию с почтением и восторгом», стали такие хорошо ее знавшие известные деятели екатерининской эпохи, как граф И. Г. Чернышев, граф А. Р. Воронцов, граф Г. А. Потемкин, граф Н. С. Мордвинов, княгиня Е. Р. Дашкова и другие. Будущий наставник императора Александра I граф Н. С. Мордвинов, совершенствуясь в морском деле, пробыл три года в Англии, познакомился с ее бытом и стал поклонником английской политической системы. Он женился на англичанке Генриетте Ко- блей - дочери английского консула Ливорно, которую привез в Россию, говорил и жил совершенно по-английски. Блестяще образованный граф А. Р. Воронцов был русским послом в Лондоне. Е. Р. Дашкова много путешествовала по европейским странам, бывала в Лондоне, жила в Эдинбурге, где учился в университете ее сын, у нее в гостях еженедельно бывали Адам Смит, его учитель, историк и философ Адам Фергюсон и другие известные личности, о чем она сообщала в своих записках1. Популярность и престижность приобретает в Санкт-Петербурге Английское собрание, или «Англицкий клоб», основанный в 1770 г. «для приятного время препровождения» своих соотечественников, к которым впоследствии присоединились многие русские аристократы и деятели искусства. В 1772 г. появляется Московский Английский клуб, тогда же начинает действовать Великая масонская ложа Англии. С 1792 г. в Петербурге проходят конные бега на манер английских, растет спрос на английских слуг, преподавателей, гувернеров[35] [36].
Поэтому ряд российских исследователей (А. Б. Соколов, С. В. Литвинов) зарождение англомании связывают именно с правлением Екатерины II. В свою очередь, Н. А. Ерофеев отмечает, что «мода на все английское, в том числе и на английский язык», в некоторых кругах русского дворянства стала заметно нарастать в начале XIX в.»[37], а к концу царствования Александра I английский стиль окончательно сделался модным в высшем свете. Эту точку зрения разделял и А. В. Предтеченский, изучавший отношение россиян к Англии в самом начале XIX в. По его мнению, факты политической, бытовой и литературной истории России этого периода «свидетельствуют о значительном интересе к английской культуре, о несомненной симпатии к Англии, весьма распространенной в течение определенного промежутка времени среди некоторой части образованного русского общества. Англия в известных отношениях становится образцом для России. Подражание англичанам делается признаком самого утонченного воспитания, усвоения самого последнего слова европейской культуры. Англичане входят в моду. В русской жизни начинает понемногу вырабатываться тип англомана, и англомания в скором времени завоевывает себе столь же прочное право на существование, как и галломания»1.
В Петербург из Англии пришли модные короткие стрижки, шляпы- цилиндры, редингтоны, веллингтоны. По этим модным признакам и по определенной манере поведения можно было отличить щеголей-англофилов александровского времени. Один из них - юный Онегин, чей портрет списан Пушкиным с петербургского денди 1810-1820-х гг.: «острижен по последней моде; как dandy лондонский одет», «читал Адама Смита», «все, чем для прихоти обильной торгует Лондон щепетильный и по Балтическим волнам за лес и сало возит нам, все украшало кабинет философа в осьмнадцать лет», «как Child-Harold, угрюмый, томный в гостиных появлялся он». В русскую культуру вошло новое слово, первоначально употреблявшееся по-английски - «dandy». Это мы видим и у Пушкина.
К середине XIX в. слово «дэнди», как оно в то время писалось, попадает в словари. Так, дендизм пришел в Петербург, превратившись в отчетливую культурную традицию. Его отличием был не только модный костюм, но и определенный стиль жизни, изысканная манера поведения, специальные техники тела и тайная харизма, о чем пишет в своем исследовании, в том числе на материале русской культуры, О. Б. Вайн- штейн[38] [39].На протяжении 1820-х гг. возрос интерес к английскому языку, а с конца следующего десятилетия его изучение приняло довольно широкие масштабы. По словам английских путешественников, знание английского даже в провинции «вовсе не является редкостью в России»[40]. Под влиянием возраставшего спроса на учебную литературу в 1838 г. был опубликован англо-русский словарь Я. Банкса[41]. Следом, на протяжении 1840-х гг., вышло несколько пособий для изучения английского языка, а в Петербурге появились и первые курсы английского языка. По этому поводу «Отечественные записки» писали: «Беспрерывное появление книг и книжек, служащих для обучения английскому языку, надо считать приятным свидетельством, что изучение этого языка значительно распространилось в нашем отечестве»[42]. К середине XIX в. численность английской колонии в Петербурге возросла и достигла двух с половиной тысяч человек. В ней было много английских гувернеров и гувернанток, и, хотя «многие родители отдавали предпочтение швейцарцам и француженкам, дороже всех платили, как правило, англичанкам»[43].
Отражением такого явления, как англомания и англофильство, стало появление в обиходном русском языке нового слова - «англоман». Впервые оно прозвучало в 1775 г. в «Письме англомана к одному из членов Вольного Российского собрания»1. Правда, - как замечает А. В. Предтеченский, - его значение далеко не совпадало с тем, которое оно получило впоследствии: «Автор письма все время винится перед читателем в том, что он рискнул хвалить английскую литературу и язык в то время, когда единственной литературой, заслуживающей похвал и подражания, является французская.
То, что автор, отнюдь не отрицая достоинств и заслуг французской литературы, отдает должное и английской, заставляет его назвать себя англоманом. Здесь «англомания» вовсе не означает исключительного преклонения перед английской культурой, такой смысл это слово приобрело позднее. В период абсолютного господства галломании стоило похвалить английскую литературу, вовсе не отзываясь отрицательно о французской, и этого было достаточно, чтобы получить кличку англомана»[44] [45].Словарная же фиксация термина «англоман» относится к 1803 г.: «Англоман - кто удивляется и подражает с излишеством, смеха достойным, всему тому, что делается в Англии» - так объясняет термин Н. М. Яновский в «Новом словотолкователе»[46]. Уже это определение фиксировало сложившийся в коллективном сознании русских определенный стереотип в отношении «англомании» как бездумного подражания английским нравам, обычаям, образу жизни, причем сами понятия «англомания» и «англоман» употреблялись в отрицательном смысле. С тех пор разные энциклопедические словари стали помещать на своих страницах словарные статьи на термин «англоман» и «англомания». Постепенно они наполняли его более нейтральным содержанием - с течением времени в коллективном сознании русских англомания переставала восприниматься как нечто сугубо отрицательное. Уже Энциклопедический лексикон 1835 г. дает более нейтральное определение англомании - как «предпочтительное и исключительное уважение англичан и всего английского, английских законов, нравов, обычаев, мод и проч.»[47]. Справочный энциклопедический словарь, с 1847 г. издававшийся под редакцией А. В. Старчевского, определял англоманию просто как «подражание идеям, обычаям и манерам англичан»[48].
Со временем англомания из разряда бездумного и «смеха достойного» подражательства перекочевала в разряд «пристрастия ко всему английскому», что отразили энциклопедические и словарные издания более позднего времени. Трехтомный настольный словарь, изданный в 1863-1864 гг. библиографом Ф. Толлем, объяснял своему читателю: англомания - «страсть к подражанию английским нравам и обычаям», англоман - «человек, пристрастный ко всему английскому», англофил - «друг англичан»1. Полный филологический словарь русского языка А. И. Орлова 1884 г. наряду с понятиями англомания («пристрастие ко всему английскому») и англоман («кто имеет пристрастие ко всему английскому») дает объяснение понятию «англофил» - тот «кто отдает преимущество перед всеми нациями англичанам»[49] [50]. Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона под англоманией понимает «стремление возвеличивать и перенимать английские учреждения, нравы, обычаи, моды и проч.» (1890)[51], «Русская энциклопедия» - «увлечение английскими учреждениями и нравами, английским укладом жизни вообще и стремление подражать им»[52]. Словарь русского языка, составленный Вторым отделением Императорской Академии наук, характеризует ее как «пристрастие ко всему английскому» (1891)[53], энциклопедические словари «Гранат» (1-е изд., 1891) и Ф. Павленкова - как «страсть ко всему английскому» (1899)[54].
Все приведенные словарные определения англомании отражают представления современников той эпохи о почитателях всего английского и сегодня выглядят недостаточными для представления самого явления. Поэтому под англоманией, вслед за Е. В. Потемкиной, правильным будет понимать «активное стремление определенной части русского общества, прежде всего дворянства, к познанию английской культуры и перенесению отдельных элементов английского стиля жизни на русскую почву»[55]. С. В. Литвинов, анализируя в своей диссертации настроения русского общества, приходит к заключению, что англомания в России просуществовала до середины XIX века. В последующий период усиление соперничества между двумя странами, что привело к прямым военным действиям между Россией и Англией, а также изменение воззрений самого русского общества на иностранные влияния «привело к видоизменению русской англомании, которая постепенно сходит с исторической сцены»1.
Благодаря же создавшимся благоприятным условиям - снятию цензурных ограничений и постепенному формированию полноценной университетской среды, стажировкам в заграничных научных центрах - в России появилось профессиональное англоведение, под которым следует понимать совокупность гуманитарных и общественных наук, изучающих историю, культуру, экономику, право, литературу и искусство Великобритании. Можно сказать, что отношение к Англии стало более ровным и в то же время более критичным. Изучение же ее истории, политики, экономики, культуры диктовалось желанием глубже понять ее социальный опыт, с одной стороны, осознать особенности страны - политической соперницы, с другой. В России эта работа велась на протяжении второй половины XIX - начала XX в. очень активно, и российское англоведение в лице его выдающихся представителей находилось на самых передовых позициях того времени.
Что касается научного интереса к изучению взаимных представлений народов друг о друге, в частности россиян об Англии и англичанах, то он проявился уже в годы советской власти. Но, как справедливо отмечает Т. В. Удалова, в то время «подобные работы были единичны и писались, что называется, в «стол», официальную историческую науку они мало интересовали»[56] [57]. Работа А. В. Предтеченского «Англомания», посвященная содержанию, формам и сферам английского влияния в дворянской среде, основным элементам английской социально-политической жизни, имевшим значимость в глазах российского общества в начале XIX в., была одной из первых и поныне остается одной из лучших. Будучи завершенной еще в 1930 г., она оставалась в машинописной копии и вышла в свет только в 1999 г., спустя почти 70 лет. Лишь часть рассмотренных в «Англомании» вопросов нашла отражение в «Очерках общественно-политической истории в России в первой четверти XIX в.», написанных А. В. Предтеченским на основе докторской диссертации[58].
С «Англоманией» А. В. Предтеченского невидимой нитью связаны исследования Н. А. Ерофеева, который занялся реконструированием «образов» Англии и англичан в восприятии русского общества 1830-1840-х гг., пытался определить факторы, повлиявшие на создание образа страны и нации. Его статьи, посвященные отдельным вопросам этой тематики («Промышленный переворот в Англии в зеркале русской прессы», «“Дряхлый Альбион” (Англия в русской публицистике 30-40-х годов XIX в.)», «“Страна чудаков”: из истории англо-русских контактов»), публиковались в сборниках «Проблемы британской истории»1. Исследования Н. А. Ерофеева воплотились в книге «Туманный Альбион: Англия и англичане глазами русских. 1825-1853 гг.», в которой автор на материале российской периодики проанализировал отношение официальных кругов и представителей разных социальных слоев и общественных течений России, «ставших на короткий отрезок времени единым сообществом путешественников», к Англии.
Н. А. Ерофеев стремился понять взгляды не только тех, кто бывал в Англии, но и тех, кто никогда ее не видел своими глазами, «но все же имел о ней твердое мнение и с жаром его отстаивал». При создании образа Англии проблемы российского общества оказывались своеобразным «светофильтром», который направлял внимание и определял отбор фактов. Причем «действие этих фильтров было двояким: с одной стороны, они повышали интерес к Англии, а с другой, затрудняли правильное понимание фактов», ведь восприятие другой страны происходило как зеркальное отражение российских проблем[59] [60]. Таким образом, Н. А. Ерофеев ввел в научный оборот понятие «зеркала» и в своем исследовании применил метод зеркала: «Рисуя образ людей другой нации или народности, оценивая особенности их экономики и быта, их политических учреждений и характера, мы как бы проецируем на них наши идеи, в том числе представления о самих себе, о наших порядках, сопоставляем и оцениваем, исходя из шкалы ценностей, принятой в нашем обществе. На эту оценку оказывает влияние наше отношение к окружающему, наш взгляд на мир вообще, наша система видения. Приписывая другим народам положительные и отрицательные черты, мы в сущности утверждаем наши собственные идеалы человеческого общества и осуждаем отклонения от них»[61]. А. Б. Давидсон так оценивал «Туманный Альбион» Ерофеева: это - «книга о России, о ее духовной жизни. Такой тщательный и неприкрашенный разбор взглядов русских на чужую страну помогает что-то лучше понять и в самой России»[62]. Однако должно было пройти еще немало времени, прежде чем тема взаимных образов и представлений перестала считаться недостойной внимания серьезных исследователей.
Степень распространения английского языка в российском обществе, трудности восприятия характера англичан, английского образа жизни и насмешливое, снисходительное отношение русского общества к приверженцам английских порядков начал изучать М. П. Алексеев, чьи первые работы появились в середине 1940-х годов1, а затем вылились в фундаментальное исследование «Русско-английские литературные связи (XVIII - первая половина XIX века)»[63] [64].
В дальнейшем благодаря монографическим и диссертационным трудам российских историков и культурологов В. В. Борискина, Е. С. Вязовой, В. Н. Долговой, З. С. Канонистовой, Т. Л. Лабутиной, С. В. Литвинова, А. И. Минаева, А. А. Орлова, Л. А. Петухова, А. Б. Соколова, Е. С. Старшовой, Т. В. Удаловой, А. В. Ферцева, Г. С. Хартулари, И. В. Юдиной проблемы взаимосближения двух стран и народов и англо-русских культурных связей[65], освоения социально-политического опыта Великобритании[66], восприятия русскими Великобритании и англичан[67], англомании в России[68], духовной атмосферы Великобритании в освещении русскими общественно-политическими журналами[69] оказались достаточно хорошо изучены. Так, Т. Л. Лабутина показала, что «вестернизация» политической элиты России ХУ1-ХУП веков позволила во многом «подготовить страну к необходимым преобразованиям, проведенным Петром I в начале XVIII века»1. В своей новой книге она обратилась к изучению сложных переплетений восприятия, заимствований и отторжения британской культуры в петровской России, англомании и англофильству в эпоху правления Екатерины II[70] [71]. С. В. Литвинов выделил четыре социокультурных типа англоманов в российском обществе, что позволило не только обозначить сферы жизни англичан, которые пользовались наибольшей популярностью в тот период у россиян, но и нагляднее проследить динамику изменения восприятия Англии и англичан по сравнению с тем, что было сделано Н. А. Ерофеевым в «Туманном Альбионе»[72]. Т. В. Удалова выделила особенности трансляции примеров развития Англии ведущими российскими периодическими изданиями в зависимости от их идейной направленности. Она уделила особое внимание произошедшим изменениям в трактовке уже существовавших стереотипов восприятия английского образа жизни и самих англичан: к англичанину «присматривались как к типу человека будущего, на него проецировалось представление о «новом человеке», который будет жить в России в реформированном индустриальном обществе»[73]. А. А. Орлов в своей книге очерков размышляет, как и по каким причинам менялось отношение российского общества к Англии, какое влияние на это оказали национальные стереотипы, какова была степень воздействия Британии и британцев на представления россиян о собственной стране, окружающем мире и о своей роли в нем[74].
Расширение связей между двумя странами сопровождалось не только распространением англомании, но и ксенофобией, ставшей оборотной стороной общего процесса вестернизации русского общества и возникшей, по замечанию Т. Л. Лабутиной, «как естественный протест народа против чужеземного влияния». На это указывал еще В. О. Ключевский: западное влияние «принимали по каплям, морщась при каждом приеме и подозрительно следя за его действием, преимущественно за действием религиозно-нравственным. Пока заимствовали у Запада технические усовершенствования, промышленные и военные, общество, скрепя сердце, допускало западное влияние. Но когда это влияние стало проникать в понятие и нравы, против него поднялось сильное возбуждение...»[75]. В то же время, как отмечает Т. Л. Лабутина, в Великобритании русофобия имела другую природу: она «моделировалась искусственно и дирижировалась политической элитой, создававшей из России образ врага с единственной целью - добиться устранения экономического и политического конкурента в Европе»1.
На фоне англомании англофобия, которая имела место в России и усиливалась в определенные периоды (например в годы Крымской войны, Англобурской войны, в канун заключения русско-английского соглашения 1907 г. и после него, в годы Первой мировой войны), изучена гораздо меньше, фактически фрагментарно. Она затрагивается в диссертационных исследованиях и публикациях Л. А. Петухова[76] [77] и Ю. М. Мороза[78], стала темой упомянутой книги очерков А. А. Орлова, статьи Б. И. Колоницкого[79], нашла отражение в статьях А. Б. Давидсона[80], А. Б. Давидсона и И. И. Филатовой[81], Е. Ю. Сергеева[82] и Е. Н. Рудой[83]. Представляется, что изучение проблемы англофобии в России не исчерпано и ждет своего заинтересованного исследователя.
В последние годы в общем русле активного смещения интереса научных исследований к периферийным в прошлом темам и выдвижения их в центр исследовательских изысканий стали появляться содержательные и важные работы, объединенные интересом их авторов, по точному наблюдению Л. П. Репиной, «как к общесоциальным условиям возникновения, бытования, сохранения и трансляции идей, так и к тем индивидам и институтам, которые эти функции выполняют. Речь идет об интеллектуалах и интеллектуальных сообществах, которые выступают в качестве создателей, хранителей, интерпретаторов и трансляторов той или иной интеллектуальной традиции»[84]. Так, появились исследования, посвященные отдельным русским англоведам, их научным трудам и взглядам. Диссертационное исследование О. В. Бодрова «М. М. Ковалевский - историк английской общественной и политической мысли нового времени» раскрывает облик ученого как крупнейшей фигуры в сообществе англоведов1. Монография А. В. Антощенко «Русский либерал- англофил П. Г. Виноградов» стала первым комплексным исследованием ан- гловедческого наследия великого русского ученого, открывшего англичанам «их собственную историю»[85] [86]. Две главы в кандидатской диссертации Р. Я. Со- лодкина «Основные направления научной деятельности И. И. Любименко и место ее работ в отечественной историографии первой половины - середины ХХ века» посвящены исследованиям женщины-ученого русско-английских отношений второй половины ХУ1-ХУП веков[87].
Институт всеобщей истории РАН совместно с Российской ассоциацией британских исследований являются инициаторами проведения регулярных круглых столов и конференций, посвященных изучению англоведческого наследия в России. Материалы круглого стола, состоявшегося в ИВИ РАН в 2011 г., составили сборник «Отечественное англоведение XIX - первой четверти XX в.»[88]. В него вошли статьи, отражающие вклад в англоведение не только тех историков, чьи труды сегодня хорошо известны, но «значительное внимание уделено работам тех, чьи имена ныне пребывают в забвении». Этот подход составителей сборника определил выбор и содержание опубликованных статей, каждая из которых достойна быть упомянутой отдельно. Назову их в порядке размещения в книге. Общий обзор развития англоведения с середины 50-х гг. XIX в. по 1920-е годы представлен в моей статье «Забытые имена и книги российского англоведения (1850-е - 1920-е гг.)». Различные аспекты творчества М. М. Ковалевского осветили О. В. Бодров («М. М. Ковалевский о социальной сущности и политических идеях Английской революции XVII века») и М. П. Айзенштат («Новая история Британии глазами М. М. Ковалевского»). Т. Л. Лабутина обратилась к наследию Н. И. Кареева («Английские революции XVII века в творчестве российского ученого Н. И. Кареева»). А. А. Орлов охарактеризовал вклад В. Н. Александренко в исследование политической истории Англии и русско-английских отношений («Профессор Василий Никифорович Александренко: русская школа англоведения в Варшавском университете на рубеже XIX-XX вв.»). Внимание Л. И. Ивониной привлекла личность Я. Г. Гуревича как автора труда о роли Англии в войне за испанское наследство («Полузабытый историк об английских интересах в полузабытой войне (Я. Г. Гуревич и Англия в войне за испанское наследство)»). И. В. Якубовская показала место в науке и общественной жизни крупнейшего экономиста и публициста И. И. Янжула («И. И. Янжул и становление исследований социально-экономической истории Англии»). И. Ю. Новиченко затронула проблему изучения в России становления и развития кооперативного движения в Англии («Изучение английской кооперации в России (вторая половина XIX - начало XX вв.»). А. А. Киселев показал подходы российских историков к оценке британской колониальной политики («История британского колониализма в работах отечественных историков XIX - начала XX вв.»).
В 2010 г. состоялся выход пятого выпуска сборника «Россия и Британия»1. Во вступительной статье к нему президент Ассоциации британских исследований академик РАН А. Б. Давидсон, представив развернутый анализ развития англоведения в современной России, отметил: «Желание больше знать друг друга, разрушить, наконец, те горы предубеждений, которые накапливались из поколения в поколение, проявляется сейчас и в России, и в Британии. Конечно, предрассудки дают о себе знать снова и снова. И все же информации, содержащей не заблуждения, а рассуждения и знания, становится все больше»[89] [90]. Раздел «Россия и Британия в XVIII-XIX веках» сборника представлен статьями Т. Л. Лабутиной («Британская культура в России в XVIII веке: восприятие, заимствования и отторжение»), В. В. Борискина («Образ англичанина в России (1850-1860-е годы)»), М. В. Жолудова («Россия и Великобритания: диалог культур в первой половине XIX века»). Естественным продолжением этого раздела стал следующий, объединенный темой «Россия и Британия в конце XIX-XX веке». В контексте проблематики книги интерес вызывают исследования М. П. Айзенштат «Англия в жизни и трудах М. М. Ковалевского», О. А. Казниной «Русские мыслители XX века об Англии», А. Н. Зашихи- на «Британские корреспонденты в России в начале XX века». Не случайно у сборника имеется и подзаголовок - «На путях к взаимопониманию».
Из числа других публикаций в научных журналах и сборниках следует упомянуть статьи А. Б. Давидсона «Британия глазами Чуковского»[91], Л. П. Репиной «Взгляд на британскую историю из модернизирующейся России (вторая половина XIX - начало XX в.)»[92], Т. Л. Лабутиной «Была ли Екатерина II англофилом?», «Зарождение ксенофобии в российско-британских отношениях в эпоху Петра I», «Этнические представления англичан и русских друг о друге в XVII веке», «К вопросу о методике исследования межкультурных коммуникаций (на примере англо-русских отношений XVI-XVП вв.)», «От фобии к филии: вектор восприятия британской культуры в России в Век Просвещения», «Зарождение англомании и англофильства в России»1, М. П. Айзенштат, которой, кроме уже упомянутой статьи о М. М. Ковалевском, принадлежат работы «Иеремия Бентам и Россия», «Жизнь и судьба графа Н. С. Мордвинова», «Н. Г. Чернышевский об Англии и англичанах», «Идеи Иеремии Бентама в России», ««Англомания» Максима Ковалевского»[93] [94], С. А. Котова «Английский политический строй на рубеже Х1Х-ХХ вв. в освещении русской либерально-буржуазной публицистики»[95], И. В. Якубовской «Трансляция либеральных ценностей и диалог культур в исторической науке Англии и России второй половины XIX в.»[96] и др.
Названные статьи не исчерпывают историографию изучения как российского англоведческого наследия, так и истории взаимных представлений и образов друг о друге. В изданиях университетов Ярославля, Саратова, Екатеринбурга, Ростова-на-Дону, Кургана, Нижнего Новгорода, Казани, Арзамаса, Йошкар-Олы и других городов встречаются заслуживающие внимания материалы. Приведу в качестве примера статьи, опубликованные в ежегоднике Марийского государственного университета. Это работы Г. Ф. Горбашовой «Повседневная жизнь викторианцев на страницах “Вестника Европы”»1 и А. Г. Туманова «Журнал «Вестник Европы» как источник по истории Викторианской Англии последней трети XIX века»[97] [98].
В этом ряду находятся и мои, опубликованные в разных изданиях тексты, в частности, монография «Англоведение в императорской России в именах и публикациях (1801-1917)» (СПб.: Алетейя, 2013), статьи о П. Г. Мижуеве[99], О. Н. Новиковой[100], С. И. Рапопорте[101]. В других работах анализируется опыт трансфера в интеллектуальное пространство страны зарубежных трудов по истории, государственному, экономическому и социальному строю Англии[102].
При всех несомненных достижениях в изучении дореволюционного ан- гловедческого наследия, а также в исследовании образов и представлений двух народов друг о друге эту работу следует продолжать. Несмотря на активизировавшуюся работу по возвращению англоведческого наследия в историографический оборот, по-прежнему практически преданы забвению труды многих видных российских ученых-англоведов, а также их зарубежных коллег, чьи книги в свое время усилиями переводчиков и издателей появились на русском языке. И совсем немного мы знаем о том, как и кем они прочитывались, что в них привлекало и что вызывало критику.
Еще по теме 1.1. «Англомания» - «англофобия» - «англоведение» в императорской России и их изучение в контексте интеллектуальной истории:
- 2. Исторические судьбы России в контексте концепции «всемирности» А.И. Герцена
- Глава 9 Россия в XVI-XVII вв.
- 3.3. Становление СЖ в России и СССР
- Низкий уровень электронного обучения в России.
- Социально-экономическое и культурное развитие России в XVII веке
- Тема 3. История психологии труда в России (1917—1957)1
- Тема 4. Россия в начале Нового времени. «Смутное время» Московского государства
- ТЕМА 6.Российская империя на пути к индустриальному обществу. Особенности промышленного переворота в России. Общественная мысль и общественные движения в России в XIX в.
- Тема 7. Социально-экономическая модернизация и эволюция государственной власти в России в начале ХХ века
- СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЕ И ПОЛИТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ РОССИИ В НАЧАЛЕ XX ВЕКА
- СТОЛКНОВЕНИЕ ОБРАЗОВ РОССИИ: ИДЕНТИЧНОСТЬ В КОНТЕКСТЕ КОНКУРИРУЮЩИХ МИФОИДЕОЛОГИЙ
- Тема 1 ПРЕДМЕТ ИЗУЧЕНИЯ, ТЕРМИНЫ И ПОНЯТИЯ. ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ АНТРОПОЛОГИИ В РОССИИ
- Российский императорский титул
- Ю.А. Емельянова Иркутский государственный технический университет, г.Иркутск, Россия К ПРОБЛЕМЕ ИЗУЧЕНИЯ КЕРАМИКИ СЕВЕРОБАЙКАЛЬСКОГО ТИПА
- Россия как объект изучения
- ПОЛИТИЧЕСКИЕ ОПАСНОСТИ В РОССИИ-СССР
- Неудача конкурса Императорской Академии наук
- Список сочинений и печатных материалов, относящихся к истории России в царствование Александра II
- ТЕМА 3. НРАВЫ ИМПЕРАТОРСКОЙ РОССИИ КАК ПРЕДПОСЫЛКА РЕВОЛЮЦИИ
- ТЕМА 10. РОССИЙСКИЙ ПЛАНИРОВЩИК И БУДУЩЕЕ РОССИИ