Абсолютная монархия в эпоху Итальянских войн.— Образование универсальной монархии Карла V.— Соперничество Карла V и Франциска I.— Упадок центральной власти в Германии.— Религиозная Реформация XVI в. и ее влияние на королевскую власть.— Абсолютизм и католическая реакция.— Религиозные войны второй половины XVI в. и первой половины XVII в.— Французский абсолютизм XVII в.— Историческая роль Ришелье и его подражатель Страффорд — Век Людовика XIV и его влияние на Европу.— Усиление абсолютизма во второй половине XVII в. (Дания, Швеция, Венгрия).— Начало прусского абсолютизма.— Общие итоги Конец XV в. и начало XVI в. — эпоха, до которой доведен в предшествующей главе очерк установления абсолютизма в Западной Европе,— были ознаменованы большими, первыми вообще в истории Западной Европы международными войнами, которые из-за раздробленной и обессиленной своим раздроблением Италии вели между собой большие национальные монархии, объединенные под властью ставших или становившихся абсолютными королей. В Средние века международные войны были редки и не втягивали в разрешение спорных вопросов с оружием в руках одновременно такого числа государств, как это было в период так называемых Итальянских войн. Недаром поэтому с этих войн начинают обыкновенно совершенно новый период в истории западноевропейских международных отношений. Это было, действительно, началом совершенно новой политики, в которой видную роль стали играть переменчивые международные комбинации, охватывавшие сразу несколько больших стран, союзы одних государств против других, коалиции против нарушителей «политического равновесия» и проч., и проч., что не могло обходиться без постоянных и правильных сношений между собой отдельных правительств, без посольств, как постоянного учреждения, без дипломатической переписки, без особых политических искусников в ведении переговоров, в устройстве соглашений, в изобретении разных уловок и подвохов для достижения заранее поставленных целей. Настоящей родиной этого нового политического искусства была все та же Италия, в которой многие характерные явления последующей западноевропейской истории намечались ранее, чем в других странах. Итальянские государи и республики уже задолго до появления на полуострове иностранных армий с завоевательными целями находились в обладании всеми главнейшими средствами ведения сложной международной политики, и государям остальной Европы и в этом отношении было чему поучиться у итальянских правительств XV—XVI вв. Итальянское политическое искусство касалось не одних внутренних отношений, но и отношений внешних, и, где нельзя было взять силой, там умели достигать цели своих стремлений дальновидным расчетом, хорошим знанием слабых сторон противника, разного рода происками, хитростями и другими подобными же средствами практического макиавеллизма. Итальянские войны, в которых приняли участие Франция, Испания, император, Англия, Швейцария, распространили действие системы политического равновесия и нового дипломатического искусства на всю Западную Европу, но, конечно, участие в этих войнах не могло пройти бесследно и для внутренней истории отдельных стран, игравших роль в этой крупной международной войне. Война всегда требует чрезвычайного напряжения народных сил и заставляет отдельные нации усиливать свой правительственный аппарат, который в свою очередь нуждается для ведения своих внешних предприятий и в большом количестве денег, и в увеличении военных сил. В эту эпоху, как мы уже знаем, государи Западной Европы не особенно охотно созывали государственные сеймы, вотировавшие субсидии, и мы еще увидим, какими путями они добывали в это время материальные средства106: именно это были денежные займы у тогдашних финансовых тузов. И о военной силе этой эпохи будет идти речь особо в своем месте107, здесь же ограничимся лишь указанием на то, что война вызывала не обходимость в увеличении армий, и что те же армии могли при надобности играть роль физической силы для сокрушения и внутренних оппозиционных движений против устанавливавшегося абсолютизма. Итальянские войны начались с нападения на Неаполь, совершенного в 1494 г. французским королем Карлом VIII, мечтавшим после завоевания этого итальянского королевства и об изгнании турок из Европы, и об освобождении Иерусалима из рук неверных. Предприятие против Неаполя имело временный успех, в значительной мере благодаря союзу французов с миланским герцогом, но затем против завоевателей Неаполя образовался из итальянских государств союз с целью изгнания их из Италии, союз, в котором, кроме папы (Александра VI) и Венеции, участвовал и недавний союзник Карла VIII, миланский герцог. Эта коалиция нашла поддержку в Фердинанде Арагонском и императоре Максимилиане, чем в начавшуюся борьбу были втянуты еще силы Испании и Германии. Французы после этого были не в состоянии держаться на полуострове и должны были очистить Неаполитанское королевство, но преемник Карла VIII, Людовик XII, не захотел примириться с таким печальным исходом предприятия и возобновил завоевательную авантюру своего предшественника. Произошло новое вторжение в Италию французских войск, как и в первый раз имевшее успех, но и теперь папе (Юлию II) удалось образовать под названием «священной лиги» большую коалицию против французов. В ней приняли участие, как главные ее силы, Венеция, Швейцария, император Максимилиан, Фердинанд Арагонский и даже отдаленная от театра событий Англия. Французы снова были выбиты из вторично занятой было в Италии позиции, а в выигрыше оказался Фердинанд, который овладел Неаполем, сделавшимся, таким образом, составной частью испанской монархии. Следующий за обоими французскими королями, потерпевшими неудачу в своих итальянских планах, Франциск I равным образом не хотел примириться с таким исходом дела. «Священная лига», как союз, заключенный для достижения только определенной цели, раз эта цель была достигнута, стала распадаться, и это создало благоприятные условия для временного успеха и третьего вторжения французов в Италию в первый же год нового царствования во Франции. Французы одержали на этот раз одну из самых блестящих побед над нанятыми миланским герцогом швейцарцами, славившимися своей непобедимостью, но опять против победителей образовался большой союз, поставивший своей целью также вытеснить французов из Италии. Главную роль в новой коалиции играл преемник Фердинанда в Испании и Максимилиана в Германии, их внук, молодой Карл, но когда он нанес Франциску I поражение, прежние его союзники, в том числе папа и английский король, перешли на сторону побежденного в войне Франциска I. Рассказанные события от вторжения Карла VIII в Италию (1494) до поражения Франциска I Карлом (1525) охватывают период времени в три десятилетия. Исходным пунктом всей этой первой общеевропейской войны был завоевательный план Карла VIII, направленный на Неаполь. Когда в исторической науке началась — в общем весьма справедливая — реакция против старого способа объяснять великие события из личных стремлений государей, то и для войн, которые предпринимались по их прихоти, хотели всегда находить какие-либо разумные основания, ссылались ли при этом на защиту каких-либо реальных интересов, или на выполнение каких-либо национальных традиций более идеального характера. Несомненно, однако, что войны войнам рознь и что в истории, кроме войн, так сказать, бывших необходимыми и даже в известном смысле полезными, часто бывали войны более или менее случайного происхождения, совершенно для народа, их начинавшего, бесполезные и потому лишенные всякого политического смысла. Война, которую Фердинанд и Изабелла вели в Испании против Гренады, была, действительно, выполнением национальной традиции кастильцев и государственной потребностью объединявшейся Испании, давно уже стремившейся сделаться хозяйкой в южной части своего полуострова, но для французов конца XV ст. и начала XVI ст. господство их короля в Неаполе или в Милане было совершенной ненужностью. Даже строго держась той точки зрения, что политические события в последнем счете зависят от классовых соотношений, существующих в известном обществе, можно не выводить возникновение тех или других войн непосредственно из каких- либо конкретных соотношений между отдельными классами, потому что достаточно, например, знать, что на почве данных соотношений выросла такая власть, которая по собственному почину может и произвольно совершать важные политические акты, чтобы без всякого противоречия с теорией зависимости политических событий от социального состояния страны иметь право говорить о возникновении очень крупных международных осложнений единственно в зависимости от прихоти власть имущих108. К почину французской политики в истории возникновения Итальянских войн это общее соображение может быть применено всецело, как и ко многим другим случаям воинственной деятельности абсолютизма. He так давно автор V тома «Истории Франции», выходящей в свет под общей редакцией Лависса, Анри Лемоннье, подверг пересмотру вопрос, насколько французское вмешательство в итальянские дела в конце XV в. соответствовало интересам, или по крайней мере традициям французской нации, как это утверждали многие французские историки. Новейший историк приходит к диаметрально противоположному взгляду и, разбивая аргументацию критикуемых им авторов, на основании фактических данных приходит к тому выводу, что у Карла VIII было много реального дела и дома, и за границей, вместо того чтобы пускаться в политику приключений. «В самом деле,— говорит он,— нужно было иметь больное воображение с пережитками в придачу средневековых идей и химер, чтобы среди таких обстоятельств хлопотать о восстановлении прав Анжуйского дома на Неаполь и мечтать о завоевании Константинополя»109. Это же общее рассуждение позволительно применить и к политике императора Карла V, этого интернационального государя первой половины XVI в., который тоже вел свою личную политику в духе абсолютизма, хотя в некоторых своих государствах он и был формально связан сословно-предста- вительными учреждениями, политику, отличавшуюся притом принесением в жертву личным целям государя интересов отдельных его стран. Мы видели уже, как произошло соединение Кастилии и Арагона в испанскую монархию, которая вскоре затем овладела Королевством обеих Сицилий и, сверх того, расширила свои владения в только что открытом (1492) Новом Свете. Мы упоминали также о тех обстоятельствах, которые сопровождали воцарение внука Фердинанда и Изабеллы в объединенной их браком Испании110, но, кроме того, Карл по смерти своего отца, Филиппа Красивого, получил богатые Нидерланды, в которых находился главный торговый центр чуть не всего Запада, Антверпен. Смерть его другого деда, Максимилиана I, открыла ему путь и к императорскому престолу в Германии. Императорское достоинство было, как известно, избирательным, и правом замещения вакантного трона пользовались так называемые курфюрсты, князья-избиратели в количестве семи. В 1519 г. претендентами на императорскую корону выступили,— факт весьма характерный,— короли Испании, Франции и Англии. Последний, правда, отстал довольно скоро, но соперничество между Карлом и Франциском было довольно упорным, причем оба претендента не жалели, в виде аргументов в свою пользу, больших денежных выдач. Ни для Испании, ни для Франции вовсе не было нужно, чтобы король этой или другой страны сделался императором в Германии, и, например, в Королевском совете Франции прямо раздавались голоса, доказывавшие, что избрание Франциска I в императоры вовсе не соответствовало бы истинным интересам королевства, но Франциск I был честолюбив и хотел добиться своего; только получив известие об избрании Карла, он, по-видимому, согласился с тем, что его неудача, пожалуй, была благом и для него самого, и для его королевства. Под скипетром Карла V создалась обширнейшая империя, опираясь на силы которой новый император мог играть первенствующую роль в международной политике, большей частью, однако, не соответствовавшую стремлениям и интересам подвластных ему стран. О Карле V принято говорить, что он не принадлежал ни к какой национальности, и на самом деле это был государь международный, вдохновлявшийся притом средневековым идеалом универсальной Священной Римской империи. Отдельные страны, входившие в состав его монархии, рассматривались им лишь с точки зрения той выгоды, какую можно было извлечь из той или этой для осуществления универсальных задач императорской власти в том их понимании, которое было у самого Карла. Еще до избрания своего на императорский престол он уже успел возбудить неудовольствие среди своих испанских подданных тем, что поручал важнейшие государственные дела фламандцам и бургундцам, как в конце своего царствования сумел раздражить и немцев тем, что начал диктовать свою волю в Германии при помощи введенных в нее, вопреки условиям избрания, испанских войск. При Карле V и Франциске I Итальянские войны перешли в сопернические войны двух династий — Валуа и потом Бурбонов, царствовавших во Франции, и Габсбургов, в обладании которых были целые, когда-то самостоятельные, королевства. В поводах к войнам и вообще в причинах столкновений между Франциском I и Карлом V не было недостатка, как, с другой стороны, не было недостатка в причинах и поводах к тому, чтобы в борьбе принимали участие и другие политические силы того времени, а именно: папа и Венеция, швейцарцы и Англия, немецкие имперские князья и турки. И в эту эпоху наблюдается то же явление, которое было отмечено для предыдущей: первоначально союзники были главным образом у Карла V, но когда победа перешла на его сторону, некоторые из его сторонников, боясь его чрезмерного усиления, стали оказывать помощь Франциску I. Когда этот король умер, борьбу продолжал его сын Генрих II, воевавший потом и с сыном Карла V Филиппом II. Эта международная борьба, наполняющая собой всю первую половину XVI в., не могла не отразиться по выше указанным причинам на внутренней истории стран, в ней участвовавших; особенным же образом повлияла она на внутреннюю историю Германии. В то время, как произошло политическое объединение Испании и Франции под властью национальных королей, Германия, подобно Италии, хотя и не в такой степени, оставалась раздробленной в политическом отношении. Здесь не место останавливаться на причинах этого явления, и достаточно указать, что в Германии на счет единой центральной власти развились власти местного характера и двоякого притом рода: княжеская власть и республиканский строй в некоторых, более значительных городах, единство же этому конгломерату княжеств и так называемых имперских городов, кроме императора, как общего их главы, придавал имперский сейм (рейхстаг), бывший съездом самостоятельных носителей указанной местной власти. Империя находилась как бы в неустойчивом равновесии, и внутренние раздоры ее страшно обессиливали, так что все более и более в разных кругах германской нации возникал вопрос о необходимости реформы государства на новых началах. Князья стремились придать империи правильный федеративный строй, но это не входило в планы императора. He имея возможности сделаться тем, чем были национальные короли других стран, общий государь Германии предпочитал видеть силы князей разрозненными, что ему, как одному из таких князей, казалось неизмеримо выгоднее, нежели считаться с более или менее прочным имперским строем. Политика императоров со второй половины XIII в. состояла в том, чтобы усиливать свои наследственные княжества, хотя бы и с потерей прежнего значения за самой избирательной королевской властью. Габсбурги, из которых с середины XV в. неизменно стали избираться императоры, особенно вели искусно политику увеличения своих наследственных владений. Перед избранием на престол Карла V, Габсбурга по отцу и по деду с отцовской стороны, внутренний политический вопрос Германии особенно обострился, и особенно сильно чувствовалась и вместе с тем особенно настойчиво пропагандировалась необходимость общей реформы империи. У князей были свои интересы и стремления, свои — у имперских городов, боявшихся захватов со стороны князей, во владениях которых города («земские» в отличие от «имперских») не пользовались такой свободой, какая принадлежала имперским городам. Особое положение занимало в Германии так называемое имперское рыцарство, феодальное дворянство, сохранившее независимость от князей и не желавшее подчиниться судьбе земского дворянства в отдельных княжествах. Сильное брожение совершалось и в массе сельского населения, положение которой и в юридическом, и в экономическом отношениях постоянно ухудшалось по причинам, о которых здесь не место распространяться. В 1519 г., когда умер Максимилиан, и курфюрсты избрали в преемники ему Карла V, и в следующих затем годах все сторонники государственной реформы возлагали надежды на то, что найдут сочувствие, поддержку и содействие своим планам в молодом императоре, являвшемся, так сказать, центром тяготения всех общественных элементов, которые более или менее были недовольны князьями,причем каждый по-своему строил идеал будущей Германии с единым императором во главе. Ho Карл V был человеком, наименее подходившим к роли, которую ему пришлось бы играть, если бы он взял на себя исполнение задач общей государственной реформы. Национальные интересы и стремления его германских подданных ему были чужды, и Германия в общей политической его системе была лишь одним из средств для достижения универсальных целей. Он только на короткое время, в 1521 г., приехал в Германию, успев за этот приезд оттолкнуть от себя и силу начинавшейся в стране религиозной Реформации, которой некоторые его современники, наоборот, сумели воспользоваться для усиления своей власти. Надежды на реформу пали, и в Германии произошла революция, произошла в то самое время, когда Карл V вне Германии был занят другими своими делами и главным образом войной с Франциском I. Императору удалось приехать снова в Германию лишь тогда, когда революция в стране была подавлена и были побеждены все те силы, которые могли бы быть опорой центральной власти в борьбе с княжеским мел- кодержавием. Самым бурным временем были годы 1522 — 1525, годы начала религиозного движения, отторгшего потом от католицизма половину Германии, годы восстания имперских рыцарей, годы великой крестьянской войны. Князья поодиночке разбили и рыцарей, и крестьян и сумели извлечь для себя пользу из церковной Реформации. Сам реформатор, старавшийся сначала склонить на свою сторону императора, в эти бурные годы германской революции решительнейшим образом перешел на сторону князей, которым и подчинил основанную им церковь. Князья, принявшие его реформу, освободились от папской власти, подчинили себе местное духовенство, отобрали в свою казну церковные и монастырские земли, и, чтобы удержать от перехода в протестантизм других князей, папы пошли по отношению к ним на разные уступки. В тридцатых годах Реформация делала в Германии все новые и новые успехи, и княжеская власть еще более консолидировала свои победы. К середине 40-х гг. стала даже выясняться серьезная опасность для династических интересов Габсбургов в Германии: из семи курфюрстов, имевших право избирать императора, трое уже были протестантами, и переход на сторону Реформации еще одного грозил образованием в коллегии курфюрстов некатолического большинства. Только это заставило Карла V вмешаться в германские дела — через двадцать с лишком лет после того, как князья подавили революцию. Произошло на этот раз столкновение между императором и князьями. Победа была сначала на стороне Карла V, но ею он был обязан не поддержке со стороны нации, а разрозненности среди самих князей, главное же — своему испанскому войску. В 1548 г. Германия была у ног победителя, и он считал себя вправе диктовать ей свою волю и по разделявшему нацию религиозному вопросу. Ho это торжество было только временным: нация не хотела чужеземного деспотизма, спасителями от которого могли явиться теперь князья, и они на этот раз не только более сплотились, но даже вошли в соглашение с французским королем, обещая ему территориальное вознаграждение («три епископства»: Мец, Туль и Верден) за помощь против императора. Известно, чем кончилось дело. Карл V вынужден был признать себя побежденным, а побе дителями над императорской властью были те же самые князья, которые за тридцать лет перед тем усмирили рыцарское и крестьянское восстание. За все это время от внутренних германских дел Карла V отвлекали перипетии его борьбы с французским королем, и новое монархическое начало, водворившееся в жизни народов Запада на почве сословных антагонизмов и национальной защиты, воплотилось в Германии не в королевской, а в княжеской власти. В 20-х гг. XVI в. князья разбили отдельно рыцарство, угнетавшее крестьянскую массу, потом крестьянство, ненавидевшее рыцарей, а через два с небольшим десятилетия они сыграли роль защитников национальности от испанского деспотизма. Правда, пока эти князья сами не были еще абсолютными государями в своих землях, над ними все-таки еще были общие учреждения империи, а внутри отдельных княжеств мы все еще видим ландтаги, или земские сеймы, т.е. собрания местных чинов, но и здесь дело шло к тому, чтобы и князьям Германии превратиться в подобие абсолютных королей. Одним из важных моментов в истории развития княжеской власти в Германии на пути ее превращения в абсолютизм было принятое Аугсбургским религиозным миром 1555 г. постановление, признававшее за князьями право менять веру, но вместе с тем обязывавшее их подданных следовать религии князя. Это — знаменитое «cujus regio, ejus regio», т.е. чья страна, того и вера,— правило, действовавшее потом в Германии около столетия. Следя за успехами абсолютизма в XVI ст., не следует забывать, что это был век не только крупных международных войн, но и век религиозной Реформации и последовавшей за ней католической реакции и что как Реформация, так и реакция не прошли бесследно для развития абсолютизма. В истории религиозного движения XVI в. следует различать два периода, которые для упрощения общей его схемы мы можем назвать периодом реформаций монархических и периодом реформаций монархомахических, заимствуя последний термин из обозначения целой полосы в истории политической литературы второй половины XVI в., когда выступил целый ряд теоретических противников абсолютизма— монархомахов. К монархическим реформациям мы должны отнести те, которые совершились в доброй половине германских княжеств, в Герцогстве Прусском, в Швеции, в Дании, в Англии, хотя реформация и проводилась в них с согласия и при содействии государственных сеймов, в них существовавших. Результат всех этих реформаций был тот, что в названных странах монархическая власть не только освобождалась от власти папской, но как бы сама становилась до известной степени на ее место (в Англии король прямо объявлен был «главой церкви») и подчиняла себе духовенство, делая тем самым из церкви орудие государственной власти. Секуляризация церковной и монастырской (в Англии одной монастырской собственности) тоже усиливала государей, поскольку, впрочем, они добровольно или в силу необходимости не делились своей добычей с дворянством. Иной характер имели реформации народные, в политическом отношении получавшие монархомахический характер. В Шотландии, во Франции, в Нидерландах протестантизм сделался знаменем политического протеста против королевского абсолютизма в эпоху той борьбы, которую вели здесь за свои права и высшие сословия, и народ (последний не везде), равно как и сословное представительство, государственные чины. Здесь власть, наоборот, искала поддержки в старой церкви, в свою очередь поддерживая ее против натиска со стороны «ереси». Для католических королей протестантизм казался явлением политически опасным, и они против него боролись в союзе с церковью, находившей поэтому выгодным для себя содействовать усилению власти. Католическая реакция везде была в союзе с абсолютизмом, где только он был сколько-нибудь силен, и этот союз алтаря и трона является одним из важных фактов в истории абсолютной монархии на Западе. Такое соединение реакционного католицизма с абсолютизмом проходит красной нитью через всю историю абсолютной монархии на Западе. Самыми яркими примерами в этом отношении являются габсбургские государства, где особенно рельефно сплетались в королевской политике светский деспотизм с религиозным фанатизмом. Карл V еще в начале своего царствования в Германии отдал австрийские наследственные земли своему брату Ферди нанду I, сделавшемуся в 1526 г. еще обладателем корон Св. Вацлава (чешской) и Св. Стефана (венгерской). Вследствие этого династия Габсбургов и разделилась по смерти Карла V на старшую, испанскую ветвь, потомство самого Карла V, и младшую, австрийскую, потомство Фердинанда I, сделавшегося после отречения брата от престола императором. Обе эти ветви Габсбургов, одна раньше, другая позже, стали на сторону католической реакции, в свою очередь поддерживавшей абсолютизм и в Испании, и в Австрии. Менее постоянна была связь абсолютизма с католической реакцией во Франции, где королевская власть по временам умела освобождаться от служения интересам католицизма, но в конце концов и здесь установилось единение между алтарем и троном, особенно при Людовике XIV. Даже Англия, в первой половине XVI в. отторгшаяся от Рима, не избежала участи видеть соединение аб- солютистической политики с вожделениями реакционного католицизма. В 1685 г., когда во Франции Людовик XIV наносил удар существовавшей в ней веротерпимости, английский престол занял католик Яков II, мечтавший о низвержении английской конституции и реставрации католицизма, за что, впрочем, и поплатился своей короной. Итак, главными представителями строго католического абсолютизма были испанские и австрийские Габсбурги. Начиная с Филиппа II Испанского, целый ряд государей из этой династии ведет войны, в которых немалое значение принадлежит борьбе с протестантизмом, желанию доставить торжество единой спасающей церкви. Религиозными войнами наполнены вторая половина XVI ст. и первая половина XVII ст., вплоть до Вестфальского мира 1648 г., окончившего Тридцатилетнюю войну. Эти войны были и внутренними, гражданскими междоусобиями, и войнами международными, в которых продолжалась и борьба между Габсбургами и французской династией. Конечно, общее влияние их на историю абсолютизма было такое же, какое принадлежит Итальянским войнам и соперническим войнам Франциска I и Карла V, но в некоторых отдельных случаях они получали и совершенно особое значение. Францию религиозное междоусобие раздирало в течение почти всей второй половины XVI в. Это было эпохой времен ного ослабления королевской власти при последних Валуа, трех сыновьях Генриха II, т.е. Франциске II, Карле IX и Генрихе III. Во Франции при них оживилось оппозиционное настроение знати и буржуазии, стали снова созываться Генеральные штаты, заговорившие языком политической свободы, и появилась монархомахическая литература. Ho, как и прежде, штаты второй половины XVI в.,— да и по тем же, что и прежде, причинам, ничего не создали, и политическая борьба выродилась в феодальную анархию, так как губернаторы отдельных провинций не прочь были превратиться в наследственных правителей своих областей, а более мелкие сеньоры воскресили худшие времена угнетения народной массы. Это ослабление королевской власти и даже распадение государства было, однако, кратковременным, и основателю новой династии, Генриху IV Бурбону, удалось, менее чем в десять лет, при сочувствии и содействии народных масс, снова воссоздать разрушавшееся государство. Феодальная анархия и на этот раз только послужила вящему укреплению королевской власти как гарантии внутреннего спокойствия и порядка. Так как во французское междоусобие вмешалась испанская политика, начавшая даже грозить независимости Франции, то и с этой стороны в нации произошла спасительная для государства и выгодная для королевской власти реакция, еще раз позволившая этой власти сыграть роль защитницы национального достоинства и независимости от иноземного покушения. К усилению абсолютизма привело и великое религиозное междоусобие в Германии, которое называется Тридцатилетней войной. В самом начале событий, носящих это название, произошел разгром Чехии, после знаменитой Белогорской битвы (1620). Чехия в составе Священной Римской империи германской нации, и с 1526 г. в составе монархии австрийских Габсбургов, была отдельным королевством с особой конституцией типа сословной монархии1. Здесь в начале XVII в. произошло оппозиционное движение, во главе которого стояли земские чины, но оно было подавлено военной силой, и Чехия лишилась своих политических вольностей и своих старых национальных прав. С другой стороны, в Тридцатилетней войне снова стал на очередь вопрос об императорской и княжеской властях в Германии. Был момент,— когда именно у императора была в распоряжении большая военная сила под начальством знаменитого Валленштейна,— был такой момент, что готово было повториться торжество императорской власти над князьями, как в конце 40-х гг. XVI в. при Карле V. Князья, однако, до этого не допустили, и в конце концов Тридцатилетняя война привела к еще большему раздроблению Германии, к еще большему усилению княжеской власти. Вестфальский мир признал за князьями верховные права над их территориями и дозволил им заключать союзы не только между собой, но и с иностранными государями, лишь бы это не делалось против империи и императора. За время столь продолжительного междоусобия, в которое вмешивались разные иностранные правительства, становившиеся на сторону и католиков, и протестантов, имперские князья, которым приходилось отражать эти внешние вторжения, привыкли собирать налоги без согласия земских сеймов, организовали постоянные войска, строили крепости и т. п., словом, делали то же самое, что делалось и государями больших стран в эпохи военного напряжения. Княжеская политика в Германии в XVII в. развивалась совершенно в том же направлении, в каком развивалась современная им королевская политика: все различие было в титуле да в величине территории, и если уже нужно назвать кого-либо из германских князей еще первой половины XVII в., на которого можно было бы указать как на типичного вообще представителя абсолютизма и так называемого полицейского государства, то достаточно вспомнить только главу католической лиги и главного противника замыслов Валленштейна, баварского герцога Максимилиана, этого видного деятеля всей Тридцатилетней войны. Он действительно заслуживает быть особо отмеченным в истории установления княжеского абсолютизма в Германии, не в одном только качестве фанатика католической реакции. Так постепенно абсолютизм в XVII в. делал все новые и новые завоевания. Нигде, однако, в этом веке не получил он, как известно, такого сильного развития, как во Франции в царствование новой династии Бурбонов. В дальнейших главах, в которых рассматриваются отдельные стороны западноевропейской абсолютной монархии, нам особенно много придется ссылаться на примеры, заимствованные именно из истории Франции при Бурбонах, что позволяет нам здесь быть особенно краткими в изложении фактов. Генрих IV ни разу не созывал Генеральных штатов, и после него они были собраны только один раз, в малолетство Людовика XIII. Это были Генеральные штаты 1614—1615 гг., созванные для прекращения беспорядков в управлении. На них третье сословие представило целый план реформ, но так как многие из них были направлены против привилегий духовенства и дворянства, то план этот не только не вызвал сочувствия в представителях привилегированных сословий, но даже вызвал в них особенно сильное раздражение. Ничего не сделав, даже не обнаружив намерения что-либо сделать, штаты были распущены, и Франции пришлось после этого ждать около 175 лет до нового созыва штатов. Если страна и стала выходить из того хаоса, в какой ее повергали аристократические распри, то лишь благодаря тому, что в ней находились государственные люди, умевшие пользоваться властью для удовлетворения назревших нужд и посредством этого удовлетворения усиливавшие эту самую власть. Конечно, здесь на первом плане должна быть поставлена фигура главного министра Людовика XII, кардинала Ришелье. Особое значение Ришелье в истории французского абсолютизма заключается в создании для фактически сделавшейся неограниченной королевской власти недостававших ей постоянных центральных и местных органов, при помощи которых эта власть могла бы непрерывно и успешно действовать. Это был какой-то выродок из своего сословия, дворянства, отличавшегося величайшим своеволием и часто склонявшегося перед королевской властью, когда за повиновение ему платили деньги. Высокий сановник католической церкви, он, с другой стороны, был очень далек и от служения католической реакции. Прежде всего это был великий «государственник», человек, ставивший выше всего государство, все ему подчинявший, стремившийся устранить из жизни все, что противоречило интересам государства, воплощенно го в абсолютизме центральной власти, для чего ему и были нужны соответственные центральные и местные учреждения, которые действовали бы постоянно в одном направлении и были бы послушными орудиями в руках высшей власти. Если можно так выразиться, Ришелье принадлежит почин систематизации абсолютизма, и он создал целую школу, из которой вышло немало крупных деятелей абсолютизма. К последователям Ришелье нужно отнести, например, советника английского короля Карла I, графа Страффорда. Мы видели, на чем держался и в чем выразился абсолютизм династии Тюдоров111. Стюарты, наследовавшие им в 1603 г., получив в свои руки сильную правительственную власть, стали и в теории проповедовать крайний абсолютизм, подвергая сомнению все старые вольности нации. Второй король из этой династии, Карл I, как известно, после неудачных опытов с тремя несговорчивыми собраниями парламента, в течение одиннадцати лет (1629—1640) не созывал парламента, и в это-то время наиболее влиятельным его советником сделался граф Страффорд. В настоящее время едва ли может подлежать сомнению, что решимость действовать напролом как у Страффорда, так и у Карла I явилась под влиянием сильного впечатления, произведенного на обоих успехами политики Ришелье. Как и другие абсолютисты, Страффорд очень хорошо понимал, что самую надежную опору для власти может составить только войско, и, будучи назначен наместником в Ирландии, где перед этим произошло восстание, он занялся там составлением военных отрядов как кадров будущей королевской армии. В управление Ирландией лорд-наместник тоже ввел новые приемы, напоминающие внутреннюю политику Ришелье. Ho Англия не была Францией: как-никак парламент не был совсем отменен, в графствах существовало самоуправление с выборными должностными лицами, и в стране действовал независимый суд, которому были подсудны и действия королевских чиновников, да и не было той анархии, которая оправдывала во Франции введение суровых приемов управления. Попытка Страффорда не удалась, а сам он сложил голову по приговору Долгого парламента за попытку введения неограниченной королевской власти. На попытки Стюартов установления абсолютизма Англия ответила двумя революциями, совпадающими по времени с полным торжеством абсолютизма во Франции при Людовике XIV. Нам еще не раз в последующих главах придется говорить об этом одном из наиболее типичных представителей абсолютной монархии; здесь мы только отметим, что «век» этого короля был как раз временем, когда абсолютизм сделал наибольшее количество успехов. При Людовике XIV Франция была самым могущественным и влиятельным государством и ее правительственная система сделалась во многих странах предметом подражания. Карл II Стюарт, выросший во время изгнания при французском дворе, заключил, уже в качестве английского короля, тайный договор с Людовиком XIV, по которому обязывался принять католицизм и помогать Франции в ее завоеваниях, за что сам получал французскую пенсию. Его брат, Яков II, вел себя как настоящий вассал французского короля. Людовику XIV подражали, даже в мелочах придворного быта, и германские имперские князья. Одним словом, этот король задавал тон всей Западной Европе, и ничто так не характеризует абсолютную монархию на Западе, как царствование именно Людовика XIV во Франции. Усиление королевской власти и торжество абсолютизма мы наблюдаем вообще в целом ряде случаев в истории второй половины XVII в. Неудача абсолютизма в Англии была лишь исключением из общего правила для этой эпохи. В 1660 г., в год реставрации Стюартов в Англии, произошло установление абсолютизма в Дании1, и притом (редкий случай) путем государственного переворота. В этой чисто средневековой сословной монархии главная сила принадлежала дворянству, которое с каждым царствованием увеличивало свои права в ущерб королевской власти, так как от каждого нового короля требовалось формальное согласие на условия его избрания на престол, и в эти условия аристократия стремилась вносить новые требования в свою пользу. Дело дошло до того, что датский король стал больше походить на простого председателя Государственного совета. Захватывая все более и более власть в свои руки, датское дворянство, понятно, пользовалось ею в своих сословных интересах, что вооружало против него и духовенство, и горожан, и крестьян, тем более что по отношению к сельской массе правящий класс держался самой крепостнической политики. Вместе с тем аристократическое хозяйничанье довело государство до крайнего расстройства: казна была пуста, и ее задолженность сделалась неоплатной. Нужно было так или иначе выйти из тяжелого финансового кризиса, но на сейме 1660 г. дворянство сумело только указать на необходимость введения новых налогов с других сословий, на что духовенство и горожане ответили протестами против дворянской привилегии не платить налогов, против дешевой арендной платы с доменов, эксплуатировавшихся дворянами, и вообще против того положения, какое дворянское сословие заняло в государстве. Все зло протестанты усматривали в ограничении королевских прав и потому потребовали введения наследственной монархии с отменой избирательной капитуляции. Натиск был произведен такой сильный, что дворянство вынуждено было покориться, и во главе управления стали новые люди, противники прежней олигархии, наполнившие и преобразованный Государственный совет, и другие правительственные коллегии. Царствовавший тогда король, Фридрих III, поручил одному из монархически настроенных юристов составить особый «королевский закон», обязывавший его преемников свято и ненарушимо блюсти на вечные времена неограниченную королевскую власть. Обнародование этого документа произошло при коронации нового короля Христиана V (1665), а один копенгагенский профессор, Вандаль, написал и ученый трактат о правах абсолютной королевской власти. Лишившись своих политических прав, датское дворянство сохранило, однако, свои социальные привилегии — обычное явление в истории установления абсолютизма. В Швеции произошла такая же перемена, как и в Дании, только несколькими годами позже. И здесь дворянство хозяйничало вовсю, сосредоточив всю власть в чисто аристократическом Государственном совете, расхитив массу корон ных земель и т. п. Карл XI, вступивший на престол в 1660 г., поставил своей задачей отобрать у знатного дворянства земли, принадлежавшие раньше казне, и нашел сочувствие и поддержку не только в других сословиях, но и в менее богатых слоях самого дворянства. Королю удалось превратить Государственный совет в королевский, а сейм 1682 г. торжественно заявил, что королю в Швеции всецело принадлежит законодательная власть, без участия государственных чинов. Другой сейм при Карле XI, собиравшийся в 1693 г., сделал такие постановления, которыми еще точнее определялись права королевской власти: государь объявлялся верховным главой и правителем страны, которого никто не может ограничивать или стеснять в его бесспорном праве собственной властью издавать законы, и признавался вовсе не обязанным созывать сейм и потому ни перед кем не ответственным за то, как управляется государство. Карл XII, воевавший с Петром Великим, уже совершенно деспотически пользовался своей властью, и только смерть его вызвала в стране аристократическую реакцию, приведшую к реставрации олигархического строя (1618), пока новый государственный переворот (1772) не вернул страну к монархическим порядкам. В монархии австрийских Габсбургов сословные вольности после разгрома в 1620 г. Чехии держались только в Бельгии, отошедшей к Австрии от Испании в начале XVIII в., да в Венгрии, где королевская власть была ограничена еще Золотой буллой Андрея II в 1222 г.112 Вошедшая в состав габсбургской монархии в 1526 г. Венгрия с самого же начала стала ощущать на себе, что значило иметь государей, обладавших многими другими странами, и в борьбе с надвигавшимся абсолютизмом она даже прибегала к помощи турок, которые в течение большей части XVI в. и почти всего XVII в. были даже настоящими господами Венгрии113. De jure королевская власть в этой стране была избирательной, и венгры этим даже очень дорожили, но de facto Венгрия находилась под властью одной и той же династии, с 1526 г. Габ сбургов, как это вообще часто бывало в средневековых по своему устройству монархиях. Фердинанд III, выбранный сеймом на венгерский престол еще при жизни своего отца, Фердинанда II, предложил было сейму 1655 г. сделать корону Св. Стефана наследственной, но это предложение было отвергнуто, что не помешало, однако, избранию преемником названного государя его сына Леопольда I, сделавшегося в 1657 г. императором. При этом последнем государе Венгрия пережила тяжелый политический кризис, потому что заговоры и попытки восстания некоторых магнатов дали повод австрийскому правительству подвергнуть всю вообще страну сильнейшим репрессиям, от которых особенно пострадали протестанты, так как габсбургская политика в Венгрии вообще велась вполне в духе католической реакции. Когда национальное недовольство разразилось здесь, наконец, большим восстанием Эммерика Текеля в союзе с турками, осадившими даже Вену (1683), Леопольд I напряг все силы для подавления этого восстания и, достигши своей цели, вынудил у сейма 1687 г. отказ от права избрания государей и от освященного веками права вооруженного сопротивления захватам со стороны королевской власти. Формально, однако, абсолютизм в Венгрии не был введен, хотя старым вольностям и был все-таки нанесен удар. Особо должно быть отмечено здесь еще введение абсолютизма в монархии Гогенцоллернов, которая в начале XVIII в. была повышена в ранге и стала называться королевством Пруссией. Зерном этого королевства, как известно, было маркграфство Бранденбургское, доставшееся Гогенцоллер- нам еще в начале XV в. Один из членов этой фамилии, Альбрехт, сделался гроссмейстером Тевтонского ордена, превращенного им потом в светское владение под названием герцогства Пруссии в ленной зависимости от Польши, а когда его потомство на прусском престоле прекратилось, герцогство получило нового государя в лице тогдашнего бранденбургского маркграфа (Иоанна Сигизмунда). Это произошло в 1618 г., и таким образом Гогенцоллерны очутились в обладании двумя значительными, но чересполосными княжествами, Бранденбургом и Пруссией (в 1660 г. освободившейся от ленной зависимости от Польши). Кроме того, Гогенцоллерны приобрели еще несколько земель, особенно по Вестфальскому миру, и царствовавший во второй половине XVII в. в Бранденбурге-Пруссии князь Фридрих Вильгельм, прозванный «Великим курфюрстом», уже мог играть очень значительную роль в международной политике эпохи, а сын его приобрел — по Пруссии — королевский титул (1701). Правление Великого курфюрста и было в монархии Гоген- цоллернов началом того военно-хозяйственного абсолютизма, который характеризует Пруссию XVIII в. Это государство состояло из нескольких отдельных княжеств, имевших отдельные сословно-представительные учреждения и даже отделенных иногда одно от другого чужими владениями. Прусское герцогство отделялось от Бранденбурга и непосредственно к нему примыкавших земель польской территорией, а на западе от центральной части лежали тоже чересполосные Минден и владения у Рейна. Все эти области не чувствовали себя членами одной монархии, и местные земские чины обнаруживали поэтому чисто партикуляристические стремления. Это обстоятельство особенно было неприятно энергичному курфюрсту, которому нужно было много войска для одной уже простой охраны неприкосновенности гогенцоллернских владений и много денег для содержания большого войска. Когда бранденбургский ландтаг воспротивился увеличению налогов, курфюрст силой сломил его оппозицию, и с 1653 г. ландтаги в маркграфстве более не собирались. В Пруссии герцогская власть была тоже ограничена сеймом из представителей дворянства и городского сословия, находившимся под покровительством польского короля, как сюзерена герцогства. Вот почему прусский сейм в 1661 г. даже протестовал против отторжения Пруссии от Польши, на которое у сословий не было испрошено согласия. Началась между курфюрстом и прусскими чинами борьба: Фридрих Вильгельм не хотел подтверждать привилегии чинов и требовал от них присяги, а чины добивались того, чтобы их собрания происходили каждые два года, даже и в том случае, если бы государь не стал их созывать, и чтобы без согласия чинов он не начинал войны, не заключал союзов, не вводил в страну иностранных войск и, конечно, не установлял новых налогов. Оппозиция была так упорна, что в 1663 г. курфюрст пошел на уступки, не думая, однако, на деле исполнять свои обещания. С чинами других своих земель курфюрст церемонился также очень мало. В 50-х гг. чины герцогства Клеве жаловались на него в имперский сейм, но проиграли в этой инстанции свое дело, так как рецессом 1661 г. за ними было признано только право вотирования налогов, на которые потом они постоянно и соглашались, но отвергнуто было их желание, чтобы курфюрст не смел вербовать в герцогстве солдат и вводить в него извне войска. При том же государе чины других областей (Марка, Померании, Магдебурга, Гальберштадта) лишились заведования местными финансами, перешедшими в управление княжеских чиновников. Задачей двух последних глав было дать общий и по необходимости беглый очерк установления абсолютизма на западе Европы. Мы видели, как постепенно падали ограничения королевской (и княжеской) власти, заключавшиеся в сословно-представительных учреждениях, и видели равным образом, как эта власть пользовалась раздорами сословий, угнетением народных масс, внутренними смутами, с одной стороны, и национальной защитой от опасностей извне, с другой, для того чтобы все более и более расширять свои права. В этом процессе усиления центральной власти сыграли свою роль и другие факторы: и местный партикуляризм, раздроблявший силы оппозиции, и большие международные войны, заставлявшие государей увеличивать свои военные силы и искать новых источников для пополнения казны, и, наконец, во многих случаях религиозная Реформация XVI в., где она принимала монархический характер, или католическая реакция, приводившая к объединению стремлений и интересов монархии и церкви. В XV ст. намечаются первые крупные успехи абсолютизма, в XVI в. он делается в наиболее важных в политическом отношении государствах господствующей формой правления, в XVII в. — достигает полного процветания, распространяясь и на второстепенные страны, и долго стоит еще на значительной высоте в XVIII ст., особенно во вторую его эпоху, носящую название периода «просвещенного абсолютизма»; но этот же XVIII в., особенно во Франции, был свидетелем и начала внутреннего разложения абсолютизма.