Нам представляется, что достижения Западной Европы на протяжении XIV—XVII вв. в промышленности и транспорте, торговле и банковском деле, независимо от того, были они медленными или быстрыми, незначительными или решающими, заслуживают внимательного рассмотрения. Благодаря этому нам удалось обнаружить движущие силы цивилизации. И следует ли без пояснений говорить об инертности огромного сектора сельской местности, население которой составляло тогда в Западной Европе 85 % всего населения? Все не так просто. Сельское население тогда представляло собой океан, который часто сотрясали волнения, то в одном регионе, то в другом внезапно разражались жестокие бури. Эти три столетия, а затем и XVII в. были исполнены безумных восстаний и вспышек гнева, беспорядочно направленных против сборщиков налогов, государей, феодалов, аббатств и других собирателей десятины, а в городах часто против иностранных переселенцев. Революционные движения во фламандских деревнях в начале XIV в., Жакерия в Иль-де Франс в 1359 г.1, сельские отряды Уота Тайлера, которые захватили Лондон в 1381 г. и спрашивали: «Когда Адам копал и Ева пряла, кто был тогда дворянином?», remertsas Арагона, поднявшиеся в XV в. против королевских налогов, чешские, трансильванские, австрийские, словенские крестьяне, мятежи Восстание крестьян иод назоанием Жакерия происходило и конце мая — августе 1358 г. которых следуют друг за другом на протяжении 1419—1515 гг. (движение гуситов было тогда только первой искрой), немецкая социальная война 1524—1525 гг., во время которой крестьянские войска под предводительством Мюнцера бурей проносились по городам и сталкивались с армиями собственников, мятеж на Крите, который был направлен против венецианских феодалов в 1556—1557 гг., — выступление одновременно против дворян и турок-осман, которое взорвалось в Добрудже, Македонии и Хорватии во второй половине XVI в., — все эти и многие другие взрывы насилия, которые пришлось бы слишком долго перечислять, быстро выдохлись и резко изменили направление. Они не облегчили бремени людей. Они не привели ни к какому улучшению в обществе, они не привели ни к какому техническому достижению. Даже в такой стране, как Франция, под влиянием волнений ритм смертности и рождаемости, ритм опустошения деревень и повторного их заселения подобен глубокому вздоху. Франция вступает в XIV в. как страна с избыточным населением. Наступление дождливых лет и неурожайные годы приводят к тому, что земля больше не в состоянии прокормить все рты. Вскоре войны и чума нападают на уже ослабленное население, и это все превращается в катастрофу — треть населения погибает. Очищаются маргинальные зоны — зоны риска. Трагический XIV век! Но счастливы те, кто выжил. Те, кто был осчастливлен нежданным наследством, вновь концентрируют в своих руках земли, объединяют хозяйства. Они требуют от сеньоров, владения которых оказываются без рабочих рук, предоставления выгодной аренды, а земля, которая в это время использовалась в меньшей степени, оказалась более способна прокормить сократившееся население. Если цены на зерно застаиваются или снижаются, потому что количество едоков сократилось, то производится и потребляется больше мяса, так что в городах цехи мясников приобретают важное значение, кроме того, больший интерес возникает к техническим культурам. Иммигранты обосновываются в областях, опустошенных чумой и войной. Таким образом, масса французских крестьян восстанавливает свои силы и с 1480 г. вновь оказывается способной к экспансии. Обозначается новый взлет, который был определен «простым накоплением эндогенных факторов: горючий материал накапливался на протяжении длительного времени; и малейшая искра (волна хороших урожаев, дополнительная инъекция драгоценных металлов в денежное обращение, влияние новых торговых сетей или городских полюсов развития или даже просто мирное и безопасное время) оказывается достаточной в таких условиях для того, чтобы повсеместно вспыхнуло и распространилось пламя» (Э. Ле Руа Ладюри). Население вновь возрастает; оно требует использования резервов целинной земли и полей, которые были восстановлены. Зерно снова в большем спросе, чем шерсть и мясо. Но в связи с тем, что рождаемость снова стала возрастать, потребовалось опять разделять землю, умножать фьефы. В экономике сельского хозяйства, где «упрямая жесткость производства» противится безостановочно «динамичной гибкости» населения, подъем «прекрасного» XVI в. может затормозиться только своими силами. Религиозные войны, повышение налогов, преобладание роста земельной ренты во всех ее формах и, главным образом, усиливающееся недоедание сельского населения, которое в начале XVII в. снова оказывается слишком многочисленным, приводит к замедлению демографического роста и ухудшению положения крестьянства, которому способствовала с последней трети XVI в..«открыто выраженная рационалистическая упрощенная воля собственников земли» (Э. Ле Руа Ладюри). Неподвижная история, циклическая история, в подлинном смысле этого понятия, крестьянства, которому не удавалось выйти из круга, в котором его насильно запирал технический застой. и в римской Кампанье. Давайте коротко рассмотрим новое значение овцеводства в эпоху Ренессанса. Английское сукно, производство которого с XV в. принимает эстафету от Фландрии, способствовало на самом острове перераспределению деятельности. Сельская местность пустеет, в то время как в южных и западных регионах, которые располагались поблизости от крупных центров ткацкого дела (Лондон, Винчестер, Солсбери, Ковентри и бристоль), развивается разведение овец. Напротив, восточная часть страны, где производилось зерно, приходит в упадок. В южных Альпах, в сельских общинах Юбэ и верхнего Вара, входит в привычку выставлять на аукцион и сдавать каждый год свои «горы» горожанам Барселонетты, которые в свою очередь уступают «кормильцам», настоящим скотоводам. XV в. видит, таким образом, как утверждается в Провансе практика перегона овец в горы на летние пастбища, несмотря на протесты земледельцев. По переписи 1471 г., в восьми населенных пунктах бальяжа Сен-Поль де Ванс насчитывалось 24 тыс. овец, а в четырнадцати деревнях в области вигье Грассе — более 26 тыс.; примем для большинства случаев среднее количество — выходит по 100 животных на одну семью. Относительно Испании долго считалось, что рост скотоводства и учреждение Месты (ассоциация владельцев стад, поручающая своих овец общим пастухам) были результатом сокращения населения после эпидемии черной чумы в 1348 г. Скот должен был заменить в сельской местности погибших людей. Историография последнего времени отбросила эту гипотезу. После того как в начале XIV в. сократилось количество английской шерсти, которая все больше использовалась на месте, генуэзцы из Андалусии стали ввозить в Испанию африканскую породу мериносов, которая давала белую тонкую шерсть. Во всяком случае, Кастилия к концу XV в. превращается в нечто вроде европейской Австралии, а шерсть «становится основой кастильской экономики». К 1467 г. овечье стадо насчитывало в королевстве 2 млн 700 тыс. голов. Места объединяла тогда приблизительно 3 тыс. животноводов, чьи стада регулярно перегонялись с севера на юг, а впоследствии с юга на север по трем большим дорогам, canadas, протяженностью от 270 до 830 км. «Судьи, определенные для Месты» пользовались всеми возможностями, чтобы отодвигать за счет земледельцев барьеры, которые ограничивали ширину пути, по которому проходили эти огромные стада. Римская Кампанья и Tavoliere (последняя террито рия — это зона между Апеннинами и побережьем Адриатики, входившая в Неаполитанское королевство) с XIV в. также превратились в пастбища для овец. Количество животных, которые спускались каждый год в зимний сезон в Tavoliere, составляло 1 млн 500 тыс. голов к 1460 г. и 5 млн 500 тыс. голов в начале XVII в. Именно в начале XIV в. в сельской местности вокруг Рима появился обычай принимать на зимний сезон стада, пришедшие из горных провинций. В то время как в эпоху Средневековья в сельской округе Рима ежегодно возникали по крайней мере 57 деревень, то последующий период отличался быстрым сокращением населения: крупные собственники находили, что разведение скота выгоднее, чем земледелие, и старались согнать земледельцев с земли. Безусловно, правительство издавало законы, по которым предписывалось защищать крестьян и посевы, но крестьянство само разрушило результат, потребовав от «таможни по скоту» выплат, из года в год становившихся все более значительными. Дж. Томасетти считал, что в 1300 г. сельское население вокруг Рима составляло 500 тыс. душ и 100 тыс. — в 1537 г., а в дальнейшем этот процесс еще более ускорился. Остановимся здесь на достижениях в другой сфере. Несомненно, строительство каналов в Ломбардии в 1350—1500 гг. способствовало сельскохозяйственному росту в этом регионе. Что касается Венеции, то в эпоху Возрождения она прилагала значительные усилия для увеличения и усовершенствования своей сельской территории, осушая болотистую зону, расположенную между Брентой и Пиаве. С 1440 по 1460 г. были вдвое расширены устья обеих рек; затем в 1500—1530 гг. установлена сеть каналов, перпендикулярных линиям естественного наклонного рельефа. Имелись, конечно, в отдельных местах неудачи, о чем свидетельствует Монтень, который посетил регион в 1580 г. Тем не менее тогда на низкой Паданской равнине стал сокращаться ущерб от последствий наводнений, эта сеть также способствовала морским связям между Венецией и ее богатой территорией на полуострове и, кажется, начиная с 1475 г. позволила начать возделы вание культуры риса из семян, присланных из Валенсии в Испании. Лев X в начале XVI в. и Сикст V в конце столетия безуспешно попытались улучшить ситуацию с понтинскими болотами, где малярия становилась все более опасной; великие герцоги Тосканские также потерпели поражение, пытаясь осушать Валь де Чиа- иа. Напротив, благодаря упорному тяжелому труду жителям Нидерландов удалось отодвинуть воду одновременно и от берега моря, и на внутренней территории страны. Еще до XIV в. жители Нидерландов сумели защитить плотиной территорию, расположенную между устьями Шельды и Мааса. Но в 1300 г. повторяющиеся бури открыли Зейдерзее для вод моря, и главное событие произошло в ночь с 18 на 19 ноября 1421 г. («ночь святой Елизаветы»), когда весь регион, располагавшийся по соседству с Дордрехтом (примерно 10 тыс. душ, 65 деревень), был затоплен. Использование мельниц (в то время это было новшеством) для того, чтобы перекачивать воду, довольно скоро позволило отвоевать наводненную зону. В 1430—1460 гг. эта область была окружена плотинами, и с 1435 г. там постепенно стали создавать польдеры. Метод бонификации земель, предпринятый в XV в., был следующим: возводились плотины, более высокие, чем уровень моря и всех рек в регионе; вся территория разбивалась на квадраты — но плану предполагалось выкачивание воды внутри каждого квадрата; строились выводные каналы на плотинах; наконец, благодаря мельницам уровень воды повышали до этих каналов. В конце XV в. были построены плотины на острове Вальхерен в 4 км длиной, и во второй половине XVI в. были сооружены такие же плотины во Фрисландии. В то же самое время голландцы осушали внутренние озера: Дергмеер, Керкмеер, Кромватер, Рит- греб. Инженеры из Нидерландов с начала XVI в. пользовались общеевропейской славой и известностью. В 1528—1562 гг. к ним обращались с просьбой осушить устья Вислы, а в 1599 г. Генрих IV доверил выходцу из Брабанта должность «руководителя плотин и каналов» Франции. К востоку от Эльбы сеньориальная реакция, о которой мы еще поговорим, получила некоторое преимущество, учитывая растущие потребности Западной Европы в зерне, и способствовала распространению злаковых культур. В 1534 г. наместнице Нидерландов писали: «Все вельможи и собственники Польши и I Ipycotn уже на протяжении примерно двадцати пяти лет нашли способ отправлять оттуда по некоторым рекам все свое зерно в Данциг и продавать его жителям вышеупомянутого города, И по этой причине королевство Польское и вельможи стали очень богатыми, и богатство их все более возрастает». За Польшей на юг и на восток при Иване IV и его преемниках распространялась территория России с ее новыми землями. Между Десной и Доном труженики сельского хозяйства расселялись за линией недавно основанных городов: Брянска (1560), Орла (1564), Воронежа (1586). В бассейнах Камы и Средней и Ниж ней Волги церковь, дворянство, даже крупные купцы, такие как Строгановы, получили огромные территории, куда они приглашали крестьян. Здесь также развивалась колонизация вслед за новыми городами — Уфой (1586), Самарой (1586), Саратовом (1590). Экстенсивному сельскому хозяйству, занимавшему большую часть европейской равнины к востоку от Эльбы, со времен Возрождения противостояло интенсивное сельское хозяйство в сельской местности Нидерландов. Важные достижения были осуществлены действительно в этом секторе, однако континент довольно мало благоприятствовал ему. Фламандское сельское хозяйство становится образцом для всей Европы. Новые агротехнические приемы здесь стали результатом продолжительных усилий, внедряемых «без особого блеска, посреди всеобщего варварства». В культивируемую землю поистине трудами крестьянина была превращена глина, которая прилипала к ногам и орудиям труда, воду перекачивали в канавы и каналы. А в легкие песчаные почвы добавили «ил из канав, грязь из каналов, отходы промышленности, отходы домашнего хозяйства, выжимки от производства масла, отходы (фламандские удобрения), привезенные из городов. Это там возникают методы, близкие по своему характеру к методам китайского сельского хозяйства. Их применение было возможно только силой ручного труда; именно гигантским трудом осуществилось удивительное превращение фламандской земли» (Д. Фоше). Таким образом, с конца XVI в. во Фландрии почти везде в поля превратили леса, лалды и болота. Б. X. ПГлихер ван Бат подсчитал, что урожайность зерна ржи и ячменя во Фландрии во второй половине XVI в. достигала 7,3:1, в то время как для остальной части Европы она составляла примерно 5:1. Страна производила, кроме того, гречиху, масличные растения, лен для своей текстильной промышленности, бобы, горох, фасоль и чечевицу. Еще ( XIV в., чередуя кормовые культуры (клевер и репу) с культурой злаков, крестьянин-фламандец содержал многочисленный и лучше вскармливаемый скот, чем где бы то ни было в Европе, поэтому здесь лучше унавоживалась земля, поэтому были богаче урожаи. Здесь, вопреки тому, что видели в остальной части континента, земля никогда не отдыхала благодаря гармоничному сочетанию скотоводства и земледелия, а также севообороту. Фландрия была садом, которым восхищались все. С XV в. она поставляла лук и капусту в Англию, и именно от фламандцев англичане научились разводить хмель. Около 1570 г. протестанты, которые подвергались преследованиям герцога Альбы, стали разводить клевер, «бургундскую траву»,в рейнском Пфальце. Во второй половине XVI в. появляются свидетельства того, что клевер разводили и в южной Франции. Английский агроном Барнэби Гудж, который опубликовал в 1577 г. «Four bookes of husbandry»1, рекомендовал использовать в своей стране сельскохозяйственные методы Нидерландов. Но в то время его почти никто не услышал. Англии пришлось дожидаться XVII в., чтобы последовать примеру фламандцев. * * * В Италии также занимались садоводством, и не было случайностью то, что первые ботанические сады Европы были созданы на Апеннинском полуострове: в Ферраре в 1528 г., в Пизе — в 1544-м, в Падуе — в 1546-м и в Болонье — в 1548 году. Итальянские огородники терпеливо культивировали одни виды растений и акклиматизировали другие. Морковь, уже менее деревянистая, стала популярной в эпоху Ренессанса. Путем культивации листовой свеклы были выведены улучшенные сорта свеклы. Артишок, полученный от арабов, уже выращивался в Южной Италии, в конце XV—XVI вв. он превратился в наиболее ценимый европейской аристократией овощ. Дыня была привезена из Италии во Францию Карлом VIII. Многочисленные и иногда «Четыре книги о супружестве» (англ.). скромные сельскохозяйственные улучшения позволили до некоторой степени достичь улучшения в питании, по крайней мере в питании богатых слоев общества. Во Франции с эпохи Карла V потребляли латук. Земляника, которая прежде собиралась в лесах, стала разводиться в садах и оказалась на столе Карла V в 1368 г. и герцога Бургундского — в 1375 г. То же относится и к разведению малины и смородины. В Западной Европе начинают разводиться и новые культуры: цветная капуста — се появление отмечается в XVI в., хотя она была известна арабам с XII в.; гвоздика и корица — ввезенные в Европу Васко да Гама; гречиха распространяется с востока на запад, достигая Нормандии к 1460 г., а Бретани — к началу XVI в. Белая шелковица из Китая разводится в Тоскане с 1434 г. Есть свидетельства того, что в конце XV в. она разводилась в Провансе и Лангедоке, выращивание ее было успешно в Испании вблизи Мурсии и Гранады. На протяжении всей эпохи Возрождения государи проводили политику внедрения шелководства: вначале Сфор- ца в Милане, затем великие герцоги Тосканские, папы, Эмману- эль-Филиберт Савойский, а вскоре и Генрих IV. В наши дни вызывает большие споры вопрос о заимствовании Западной Европой различных растений из Америки. Во влажных областях в сельской местности на западе Европы с XVI в. произрастало большое количество тополей, и не исключено, что некоторые виды были завезены из Америки и прижились лучше, чем местные породы. Нет уверенности в том, что белая фасоль пришла из Америки. Даже в отношении кукурузы, которая все-таки, похоже, была привезена из Америки и распространилась во второй половине XVI в. в Испании, Италии и на юго-западе Франции, можно задаваться вопросом. Напротив, картофель и томаты (впрочем, нет уверенности, что последние происходили из-за Атлантического океана) прижились в Европе только после эпохи Возрождения. В общей сложности ботанические перемещения из Америки в Европу оказались менее значительным, по сравнению с теми растениями, которые двигались в противоположном направлении, так как Европа доставила в Новый Свет зерно, виноградную лозу, лимонное дерево, апельсины, шелковицу, оливковое дерево, сахарный тростник, какао, индиго, позже кофе. То же следует отметить и в вопросе о скотоводстве. I (есарка была привезена во Францию в XVI в. купцами, однако они прибыли не из Америки, а из Гвинеи. Разведение индюков распространяется на Западе в эпоху Возрождения; однако можно спросить себя, где их родина — на Востоке или в Новом Свете. Колонизаторы же привезли в Америку европейских домашних животных — лошадей, овец, коров, свиней, ослов, мулов и проч. ? * * Изменения, только что описанные, и некоторые усовершенствования сельскохозяйственных орудий (различные металлические лопаты, плуги с подставкой) были не столь значительными, и сельский мир еще долго оставался технически и духовно консервативным, им пренебрегала элита. Бернар Палисси жаловался на то, что можно видеть, как инженеры непрерывно улучшают оружие, но равнодушны к улучшениям сельскохозяйственных инструментов, которые оставались всегда традиционными. Что касается Оливье де Серра, сочинение которого «Театр сельского хозяйства и возделывание полей», опубликованное в 1600 г., выдержало восемь изданий при жизни автора, то он рекомендовал, прежде всего, стабильность: «Не меняй совсем лемех, — советовал он крестьянину, — из-за опасности потери, которую несет с собой любое изменение». В Европе почти повсеместно (за исключением сеянных лугов), казалось, сохраняются традиционные двухгодичные и трехгодичные севообороты с полем под паром; первый тип, скорее всего, был распространен (хотя и не везде) в южных странах, второй — в северных. Как правило, несмотря на расширение областей разведения скота (овец) в Англии, Италии, Альпах и Испании, земледелие преобладало. Кажется, что в Парижском регионе соотношение лугов и пашни в начале XVT в. было в значительной степени таким же, как в IX в. Кроме того, вплоть до XVII в. нигде в Европе зерно не сеяли в борозды, что позволяет использовать меньше семян, а разбрасывали по полю. Если исключить Нидерланды и Англию, то средний зерновой доход с гектара оставался неизменным в XVI—XVIII вв. и редко превосходил 5:1. Европейское сельское хозяйство оставалось, таким образом, заключенным в этот неумолимый круг, на чем историки, специалисты по аграрным отношениям, так часто делают акцент: недостаточно пастбищ, а значит, недостаточно скота, следовательно, недостаточно удобрений и недостаточный урожай. Сравнение прежних доходов с нынешними лучше помогает понять, в чем именно состояли недостатки сельских хозяйств старинного типа. В Лангедоке, как утверждает Э. Ле Руа Ладюри, до 1725 г. урожай составлял 8 ц зерна с 1 га. Сегодня, если урожайность равна 10 ц с 1 га в странах экстенсивного сельского хозяйства (СССР >, Канада), то она достигает 20 ц во Франции и 40 — в Нидерландах и Дании. Прежде сеяли 2 ц семян на 1 га. В наши дни агрономы из школы сельского хозяйства в Монпелье сеют 1,3 ц на 1 га. Крестьянин Западной Европы в XVI—XVIII вв. обрабатывал 0,3—0,4 га в день. Теперь с трактором в 35 л. с. (довольно распространенная модель) он обрабатывает 1 га в час. Согласно расчетам Б. X. Шлихера ван Бата, некогда корова давала 800 кг молока за лактацию и 100 кг чистого мяса, бык давал 150—200 кг мяса. В наше время нормандские коровы обеспечивают, по крайней мере, 3 тыс. кг молока в период первой лактации и более чем 4 тыс. кг — во время третьей. Они дают около 300 кг мяса, а быки той же породы — до 400 кг. Несомненно, что застой в экономике сельского хозяйства объясняется многочисленными факторами. На юге убогость технических средств сочеталась с крестьянским индивидуализмом. «Освобожденные почти повсеместно от крепостничества, арендаторы считались наследственными владельцами. Обработка пахотных земель им не навязывала (или больше не навязывала, за отдельными исключениями) коллективные нормы обычного права, налагаемые сервитутами, напротив, на обширных территориях на севере Европы дело обстояло иначе. Каждый обрабатывал по- своему незначительную территорию, состоявшую из клочков. Лишь бы только у нас имелось несколько зерновых парцелл на лучших землях, хорошо расположенный уголок виноградника, несколько фруктовых или масличных деревьев — всего этого считалось достаточно» (Д. Фоше). Напротив, в странах открытых полей не только аренды становились слишком краткосрочными (за исключением Фландрии), и поэтому арендаторы не были Ж. Делюмо писал эту книгу до распада СССР. (Примеч. ред.) заинтересованы в том, чтобы совершенствовать свою агротехнику, но и крестьяне оказывались включенными в принудительную систему. Все обитатели одного места в одном и том же году должны были засеять свои участки одной и той же зерновой культурой, все обязаны были держать одну и ту же почву под паром. Наконец, для полей, на которые распространялось право пасти скот после сбора урожая, исключалось огораживание: то, на что попыталась отреагировать Англия. Но еще более серьезными, чем эти общественные сервитуты, представляются технические пределы, которые сумели преодолеть только фламандцы. Отменять поле под паром и создавать сеяные луга — таким оказалось в Европе первое решение проблемы голода. * * * Отсталый сельский мир был едва ли не чужим для книжной цивилизации. Исследования Лангедока конца XVI в., проведенные Э. Ле Руа Ладюри, показывают, что на передний план выдвигается именно эта пропасть, которая отделяла города от сельской местности именно в этом отношении. Вот регистр нотариуса Монпелье за 1574—1576 гг.: 72 % рабочих, которые приходят в контору нотариуса мэтра Наварр, чтобы попросить ссуду или заключить аренду, не умеют расписываться. Напротив, 63 % мелких ремесленников, клиенты того же нотариуса, подписываются полностью, 11 % используют инициалы, 27 % — неграмотны. Существуют еще и аренды, заключенные с канониками капитулов Безье и Нарбонны в 1575—1593 гг: они показывают, что среди сельскохозяйственных рабочих 90,1 % оставались неграмотными. В группе земледельцев (фермеры, арендаторы фермы, мелкие собственники, держатели) неграмотность не столь всеобъемлюща. Но ее уровень остается, однако, высоким: двое земледельцев из троих неграмотны. Напротив, из 100 ремесленников Нарбонны 34 подписываются полностью, 33 — используют инициалы и только 33 — неграмотны. Города с тех пор представляются островками света посреди океана тьмы. Но и само Возрождение появилось (давайте поскорее говорить о достижении Запада), потому что оно поднялось из городов. Внутри городских стен отныне созревает культура, там расцветают произведения искусства, там человек узнаёт, как совершенствоваться. Но при этом горожанин XV—XVI вв. презирает виллана, поскольку знает, что тот менее образован и лишен привилегий в большей степени, чем он сам. Он чувствует себя до некоторой степени под защитой городских стен; он пользуется больницами, службой по снабжению в период голода; он гордится памятниками, башенными часами на бёфруа. Он имеет право на зрелища, которых лишены жители сельской местности: въезд государей, карнавалы, театральные представления, которые давались братствами, странствующими труппами, коллегиями. Однако существование городов, какими бы надменными ни были памятники, какими бы мощными ни казались стены, в любые времена достаточно уязвимо. Чем больше они просвещены, тем больше они зависимы; чем более они красивы, тем больше им завидуют. В 1527 г. Рим приобрел подобный трагический опыт. Современники рассказывали о 40 тыс. погибших жителей и о 13,6 тыс. сожженных или ограбленных домов — цифры грандиозные, позволяющие осмыслить масштаб катастрофы>. Полвека спустя Риму угрожала другая опасность — бандитизм. Примерно в течение двадцати лет (1578—1595) fuorusciti, компактные группы из соседней сельской местности, спускались к Риму и разоряли сначала подступы к городу и перекрывали почти каждую неделю via Appia непрочную связь, которая соединяла Неаполь с городом пап и по которой обязаны были проходить почтовые корреспонденции и перевозились ткани и шелк-сырец. Римские ворота неоднократно запирались на ночь, как во время войны, корреспонденция и товары защищались войсками, и в конечном счете пришлось нанимать настоящую армию, чтобы бороться с бандитами. Но эпидемии чумы для городов Ренессанса были более грозным явлением, чем вооруженные отряды. Эпидемии возвращались чаще и убивали гораздо большее количество людей. Начиная с XV в. чума в Европе характерна прежде всего для городской жизни. В результате она оказалась не столь опасной, как в предыдущем веке, поскольку население оставалось по преимуществу Речь идет о трагическим захвате Рима войсками Карла V, вошедшем в историю под названием Sacco dt Roma — разгром Рима. 2 Via Appia (лат.) — Аппкева дорога. сконцентрированным в сельской местности. Но горожане продолжали подвергаться нападениям болезни, и при этом, кажется, они не знали, каким путем она передается: «Чума — ядовитый пар воздуха, враждебного сердцу» — написано в одной семейной хронике XVI в. — и, следовательно, от нее можно было защититься только путем изоляции зараженных домов, кварталов и городов. В 1407—1479 гг. одиннадцать эпидемий чумы поразили Лондон, но только пять из них приобрели особый размах и затронули весь народ. На узких и грязных улицах старинных городов чума распространялась как пожар. Современники указывали такое количество жертв болезни, что подобные цифры можно было сравнить с количеством умерших во Флоренции и Альби во время «черной чумы»: в 1466 г. в Константинополе умирали ежедневно около 600 человек, 230 тыс. скончались в Милане во времена Лодовико Моро, в 1575—1577 гг. 50 тыс. — умерли в Венеции, в 1575—1578 гг. 40 гыс. — в Мессине, в 1581 г. 60 тыс. — в Риме. Эти цифры, разумеется, слишком велики, «но они достоверно указывают на то, что четверть, а то и треть населения города могла внезапно погибнуть в эпоху, знания которой о гигиене и медицине находились на таком уровне, что оставляли ее беззащитной перед заразой, И они согласуются со всеми рассказами, которые читал каждый, описание улиц, устеленных мертвыми телами, ежедневной тележки, на которую собираются трупы, столь многочисленные, что их невозможно больше похоронить» (Ф. Бродель). Когда же доходим до точных оценок, по архивным документам, то тяжесть эпидемий просто поражает. В городке Ульцен, неподалеку от Ганновера, чума унесла в 1566 г. 279 жителей из 1180 (23,5 % населения), а в 1597 г. — 510 из 1540 (33 %). Города были уязвимыми, но стойкими. В наше время воскрешение Варшавы прекрасно это доказывает. Несмотря на то что населенные пункты эпохи Возрождения подвергались разграблению врагом или опустошению чумой, за некоторым исключением, таким как Флоренция и Барселона, количество городского населения в начале XVII в. было намного большим по сравнению с началом XIV в. Рост городского населения в особенности был важен для XVI в. во время демографического подъема, который последовал за эпохой падения рождаемости в 1320—1450 гг. В 1500 г. население только пяти городов Европы достигало 100 тыс. жителей или превосходило эту цифру, в то время как в 1600 г. их насчитывалось уже одиннадцать (или двенадцать). В начале XVI в. они распределялись по количеству населения следующим образом: Константинополь — 250 тыс., Париж — возможно, 200 тыс., Неаполь — 150 тыс., Венеция — около 105 тыс., Милан — 100 тыс. человек. На заре XVII в. количество населения крупных европейских городов, которые все более росли, возможно, выглядело следующим образом: около 600 тыс. — Константинополь, 300 тыс. душ — в Париже (до войн Лиги) и после снижения в 1637 г. — 415 тыс.; 280 тыс. — Неаполь; 225 тыс. — Лондон (по сравнению с 60 тыс. в начале XVI в.); 140 тыс.— Венеция; 125 тыс. — Лиссабон; 120 000 — Милан; свыше 100 тыс.— Москва, город достиг этой цифры уже к 1530 г.; по 100 тыс. жителей — Рим, Палермо, Мессина. В Антверпене в 1568 г. — 104 981 человек, среди которых насчитывалось 15 тыс. иностранцев. Но волнения в Нидерландах привели к сокращению населения. На смену ему пришел Амстердам, в середине XVI в. он был городком с населением в 35 тыс. человек, а в 1622 г. уже 104 930 горожан. Во Франции население Руана и Лиона до религиозных войн, без сомнения, приближалось к 10Q тыс. Но население уменьшилось в результате этих войн. В Марселе в 1583 г. насчитывалось приблизительно 80 тыс. человек. В Испании самым большим городом была Севилья, в которой проживали 90 тыс. человек в 1594 г. Крупные города в эпоху Возрождения, таким образом, были расположены на Западе, за исключением Константинополя и Москвы. Наивысшего достижения урбанизация достигает в Италии, поскольку в этой стране, помимо многочисленных городских поселений средней значимости, имелись такие города, как Флоренция и Болонья (в каждом проживало к началу XVII в. немногим более 60 тыс. человек) и Верона (приблизительно 50 тыс.). В Германии очень больших городов не было. Население Аугсбурга в период его расцвета не превышало 60 тыс. Эта цифра сокращалась после 1580 г., и к 1620 г. крупнейшим городом Германии становится Гамбург, обогнав Нюрнберг и Кельн (в каждом насчитывалось приблизительно по 40 тыс. населения). Любек насчитывал не более 25 тыс. душ. Население такого активного порта, как Данциг, к 1580 году едва достигало 30 тыс. горожан. Более важным, чем цифры, оказывается ритм роста. Безусловно, некоторые города в XVI в. столкнулись с демографическими колебаниями. Население Болоньи сократилось с 70 680 жителей в 1581 г. до 62 840 — в 1600-м; Венеции — со 175 тыс. в 1575 г. до 140 — в 1600 г. В Антверпене и Аугсбурге положение ухудшается к XVII в. В Кастилии население одиннадцати маленьких и средних городов сокращается с 1530 по 1594 г. Однако, хотя в одиннадцати городах уменьшается количество жителей, в двадцати других городах королевства оно возрастает в то же самое время. В итоге в этом тридцати одном населенном пункте в целом население возросло на 172 440 жителей. Что касается Севильи, то ее население выросло на 100 %, и в период между 1530 и 1594 гг. увеличилось с 45 тыс. до 90 тыс. душ. Демографический рост в Лондоне, Лиссабоне, Риме был показательным, поскольку и здесь он обеспечил рост населения на 100 % за одно столетие. Значительным также был процесс урбанизации в Голландии. Можно считать, что с 1514 по 1622 г. население городов этой провинции увеличилось на 185 %, а население в сельской местности выросло на 110 %. на то, чтобы навязать один и тот же план всем жилым кварта лам. Напротив, «необходимо, чтобы окружность города и распределение его частей менялись согласно разнообразию мест». В конце XV в. Франческо ди Джорджо рассуждает точно так же. Он соглашается с тем, что «облик улиц меняется в соответствии с местом; в случае, если имеется в городе холм, то и улицы могут также повышаться по спирали или косыми линиями, будут следовать за ортоскопической линией или подчиняться радиально- концентрическому плану». Но Средние века иногда уже прошли стадию городского эмпиризма. В XIII в. новые города Северной и Восточной Германии, связанные с распашкой целинных земель или с торговой экспансией, сосредоточивались вокруг площади ратуши и вдоль прямых улиц, пересекавшихся под прямым углом. На другом конце Европы, в бастидах1 Испании и Аквитании, которые возникали одновременно как крепости и административные центры, центры поселения и рыночные города, проявляются эллинистические и римские традиции: стена пробита ориентированными по сторонам света воротами и план в виде шахматной доски, в центре такого города находится главная площадь, квадратная или прямоугольная. Но бастиды и новые города Германии остались исключением в средневековом урбанизме, который чаще всего характеризовался хаотичностью, отсутствием плана, скученностью строений. Стремление к геометрической правильности города, которое известно лишь отдельными случаями в XIII в. и от которого еще Альберти и Франческо ди Джорджо нередко отказывались, становится общим в XVI столетии. Даже если Дюрер и многие итальянские архитекторы остаются верными плану города по типу шахматной доски, они планируют новый или перестраиваемый город так, чтобы он строго соответствовал бы математическому духу, и план его чертится в соответствии с логикой. «Идеальный город», описанный Дюрером в «Искусстве укрепления Бастида — небольшие укрепленные селения на юге Франции в XII — XIV вв., окруженные валом с башнями для обеспечения защиты от внезапных нападений мелких отрядов. Иногда бастидами назывались сторожевые башни на городских стенах. В Средние века при осадах применялись бастиды — деревянные башни в 2—3 этажа. (Примеч. ред.) городов», воплощает сам дух этих строгих построений, которые намеревались подчинять жизнь людей жесткой дисциплине урбанизма. Он представлял собой четырехугольник, центр которого, предназначавшийся для дворца правителя, имел форму квадрата. Между замком и оградой городское пространство разделено приблизительно на сорок прямоугольных блоков, длинные стороны которого располагаются параллельно стенам. Форма плана но образцу шахматной доски получила известность в XVI в. — и имела успех. Многочисленные свидетельства этой популярности сохранились в наши дни от Лимы (так же, как в XVII в. Панама и Манила) до Замостья в Польше, от Ла Валлетты (Мальта) до Нанси через Ливорно и Гаттинару (Пьемонте), Валлори, Бру- аж и Витри-де-Франсуа. Очень показательное решение: Франциск I, находя, что первый архитектор Гавра, Гюйон Леруа, высказался за посредственный план и неудачную планировку кварталов, попросил итальянца Беллармато заново спроектировать строящийся город, что тот и выполнил, распорядившись расположить строения вокруг двух главных улиц, при пересечении образующих крест. В Средние века цехи часто селились по специализированным улицам, Ренессанс, вместо того чтобы отбросить этот обычай, перенял его, но переосмысливая его при помощи нового понятия — понятия гигиены. Альберти советует: «На дальних улицах, которые мы почти и не посещаем, по этой причине там надо будет поселить ремесленников, которые занимаются достаточно скверно пахнущим производством, таких как кожевники, дубильщики и подобные им». Еще более властный Леонардо да Винчи просит Лодовико Моро, желающего украсить и реорганизовать Милан, уничтоженный чумой, перераспределить слишком сконцентрированное население: «Я разбросал бы такое нагромождение людей, которые, живя друг на друге, подобно стаду коз, и отравляя любое место, оказываются источником заражения и гибели». Рисуя идеальный город, Леонардо не опасается рассматривать город о двух этажах, сообщающихся между собой лестницами, с движением экипажей и вьючных животных (передвижение которых было бы разрешено и было бы возможным только на нижнем этаже). Что касается Дюрера, он не думает об этих пересекающихся уровнях, но в его идеальном городе сохраняется средневековая практика специализации кварталов, можно обнаружить склонность к систематизации и рациональную взыскательность архитектора новых времен. Четыре угла его городка ориентированы по кардинальным точкам, Дюрер сохраняет один угол для церкви, вокруг которой «установлено место для проживания людей, занятия которых ведут к спокойной жизни». «Мастерские по отливке бронзы и меди» он размещает в южном углу, т. е. «с той стороны, где ветер увлекает за собой наружу их зачумленные дымы», и «им не будет позволено рассеиваться ни в каком другом месте». Вокруг этих заводов он расселяет всех рабочих, связанных с обработкой металлов. Дюрер, который предусматривает также административный квартал, с другой стороны, сохраняет озелененное пространство, отказываясь от застройки некоторых островков, ограниченных его разбивкой на квадраты. Мы оказались здесь перед наброском zoning. •к -к -к К понятию commoditas1 Ренессанс добавляет свое понимание voluptas2. Город не должен быть только практичным. Ему подобает еще быть красивым. Если Альберти и сохраняет извилистые улицы, это делается по эстетическим соображениям: они заставят «считать город большим и более великолепным». Кроме того, он выдвигает следующий принцип: «Город должен строиться не только для удобства и потребности в жилище, но и быть расположен так, чтобы имелись очень приятные и достойные места». Согласно ему, идеальная красота города может быть воплощена при соблюдении закона чисел в пифагорейском космосе. В «Трактате о гражданской и военной архитектуре» Франческо ди Джорджо в свою очередь снова выдвигает идею о том, что город — это место, где воплощается принцип прекрасного. Следует, пишет он, строить «соразмерные и красивые здания очаровательного вида и приятные для обитания». Город и каждое сооружение в этом городе должны отражать чудесное строение человеческого тела, «поскольку тело человека, лучше организованное, Commuditas — польза, удобство (лаги.). Voluptas — удовольствие, радость, страсть (лат.). * чем какое-либо другое, и более совершенное, вполне приемлемый предмет, которому любое здание могло бы уподобиться». Красота человека, красота города, престиж архитектуры — вот три открытия (или заново открытых явления), связанные с Возрождением. Кроме того, строить — это порождать. «Строить здания, — заверяет Филарете, — является исключительно страстным удовольствием сродни влюбленности человека». Наступил ли уже этот век «радиальных населенных пунктов»? От теории к практике еще далеко. Но важно, что архитекторы и утописты (иногда эти ипостаси совпадали) именно тогда задумали городские проекты, «красивые и славные и совершенные в согласии с естественным ходом вещей», такова «Сфор- цинда» Филарете, функциональная, геометрически правильная и пышная. В этих городах всегда в реальности присутствует что- то от утопии, мы об этом еще расскажем дальше. Начиная с эпохи Возрождения государи считали своим долгом строить свои города одновременно и более практическими, и более эстетическими. Эта озабоченность особенно заметна у римских пап в конце XV—XVI вв. Существует множество текстов, где это стремление отчетливо выражено. В бреве 1473 г. Сикст IV писал: «Среди бесчисленных дел, которые требуют нашего внимания, нам не позволено забывать о чистоте и благоустройстве нашего местопребывания. Действительно, если и существует город в мире, который должен был бы сверкать своей чистотой и своей красотой, то это, прежде всего, именно тот, который носит титул столицы вселенной». Сикст V, который много сделал для восстановления Рима, выразил то же мнение законом 1590 г., который мы можем рассматривать как его завещание по вопросу о строительстве: “Непоколебимое место и почитаемый трон блаженного Петра, князя апостолов, место пребывания христианской религии, мать и общая родина всех верующих, спасительная гавань для людей, которые стекаются к нему со всего мира, — Рим нуждается не только в божественной защите, священной и духовной силе, ему также нужна и красота, которую придают удобство и материальные украшения». План по образцу шахматной доски был унаследован от Гип- подама Милетского и римского военного лагеря, его красота воплощалась в сочетании ясности, четкости линий и симметрии. Геометрическая фигура может быть прекраснее, чем любая другая. Главные теоретики Возрождения предпочли радиально-концентрическую схему квадратной сетке шахматной доски, не сумев тем не менее добиться полного торжества первой над второй. До XIII в., до бастид, эпоха Средневековья использовала радиальный план в виде звезды, от центральной точки (замок или площадь) начинались улицы, соединенные концентрическими артериями. Эту паутину еще можно видеть в Ажене, в Авиньоне, в Боне, в Шартре, Браме (в Оде) и т. д. Да был ли у итальянских архи текторов случай поразмышлять об этих достижениях? Более вероятно, что они обнаружили радиальную систему на основании собственных наблюдений. Многие из них были военными инже нерами, они хорошо понимали, что в городе, чертеж которого напоминает паутину, «с середины главной площади пушка может обстреливать все улицы», отходящие от центра. Они, кроме того, просчитали, что в случае, когда в плане города стена укрепления представляет собой многоугольник, то увеличиваются возможности обстрела осаждающих. Не следует удивляться тому, что наиболее удачные достижения при использовании радиально-концен трической схемы в эпоху Ренессанса оказались связаны с двумя городами-крепостями — Пальманова в Венето в плане имел многоугольник с девятью сторонами, а Кеворден в Голландии — семи угольник, окруженный системой бастионов, придающих крепости форму звезды. Оба населенных пункта практически были построены в одно время: строительство первой крепости было начато в 1593 г., а второй — в 1597-м. Тем не менее нельзя полностью объяснять пристрастие ар хитекторов к радиально-концентрической схеме только военными причинами. В их предпочтении сыграли свою роль также эстети ческие и философские, т. е. неоплатонические интересы. Город, в плане которого лежит круг или многоугольник (так как многоугольник напоминает о круге, в который он вписывается), им представлялся, подобно городу Платона, образом космоса, великолепием небес в миниатюре, воплощением на земле и в камне сферического совершенства Вселенной. В сочинении конца XVI в. (Дж. Лантери. Due dialoghi del modo di disegnare le pianti della fortezzeВенеция, «Два диалога о способе проектировать крепости» (нт.). 1577) соответствие между практической точкой зрения (необходимость обороны) и философской точкой зрения недвусмысленно подчеркнуто одним из участников диалога: «Так как для Бога не существует ни начала, ни конца, то было бы нормально, если бы и небо точно так же имело бы форму без начала и без конца, г. е. форму круга. Поэтому я утверждаю, что все крепости и населенные пункты, которые более всего приближаются к этой форме по чертежу их стен, оказываются и более совершенны и крепки, чем те, которые от этого отходят». Веком раньше Франческо ди Джорджо думал точно так же. Несомненно, он принимал извилистые улицы в холмистых местах; он допускал план по образцу шахматной доски для города на равнине, пересеченного рекой. Но если река или особенности рельефа отсутствовали и не накладывали никаких ограничений на архитектора, тогда он высказывался за радиально-концентрический план и предлагал восьмиугольник с восьмиугольной же центральной площадью, от которой расходилось восемь улиц. В «Сфорцинде» архитектор Филарете тоже дал в плане многоугольник, но уже с шестнадцатью сторонами, которые образуют звезду; причем ее создатель позаботился о том, чтобы вписать многоугольник в круг. Повторение заставляет задуматься: большая часть идеальных городов, представленных утопистами Ренессанса, идеальный город Анонима Детайёра, идеальный город Дони, «Эвдемон» Штюблина, «Город Солнца» Кампанеллы — все реализовали план в форме круга, предписанный Платоном. Помимо городов-крепостей, которые возводились заново, что воплотилось на практике? Были ли запечатлены на местности лучи городской звезды? Рим в XVI в. представил частичный, по определенный ответ на этот вопрос. Архитекторы-градостроители, преображая столицу папства, не только увеличили количество прямых улиц, таких как via Giulia, но они еще везде, где только могли, применили радиально-концентрическую схему: у выхода моста Сайт-Анджело на левом берегу Тибра; в зоне piazza del Popolo наконец и главным образом, в новом городе, созданном Сикстом V на холмах. Итак, в этих случаях никакие военные соображения нс влияли на применение радиальной схемы. Здесь [лощадь народа (ши.). играли роль только эстетические установки и философия города. Новые или восстановленные улицы были упорядочены для окончательного оформления, проводились к памятнику, обра зующему перспективу: здесь замок Святого Ангела, в другом месте (piazza del Popolo) фонтан и обелиск, дальше — базилика Санта-Мария Маджоре, вид которой открывается в центре площади. Радиально-концентрическая схема и ее варианты (здесь на ум приходит Фрейденштадт, конец XVI в., и Шарлевиль, начало XVII в.), образованные квадратами, которые вставляются один в другой, придали большее значение площади, которая отныне приобретает в облике города особую важность. Спонтанная и функциональная, площадь в Средние века была заполнена элементами, которые сочетались более или менее удачно. С эпохи Возрождения ее планируют, она становится необходимой, она получает композиционное завершение, она проектируется в соответствии с городом, в котором располагается. Альберти просчитывает ее ширину в соответствии со зданиями, которые ее обрамляют, и советует окружить ее портиками, ширина которых должна соответствовать высоте колонн. Что касается Палладио, то он предлагает свою модель площади, которая больше не является, как прежде, просто рынком или подступом к ратуше. В городе, действительно приобщенном к цивилизации, пишет он, «большие пространства устроены для того, чтобы собравшийся народ мог прогуливаться и разговаривать... Возникают преимущества, если в нем будут площади, рассеянные по городу, и тем более необходимо, чтобы имелась главная площадь, которую можно было бы называть городской площадью. Эти главные площади должны быть столь велики, сколько требуется количеством граждан, так чтобы они не оказались слишком маленькими для их приличий и обычаев, и точно так же они не должны быть слишком большими, если в городе имеется небольшое количество граждан, так чтобы они не казались пустынными». Ренессанс задумывал площадь «как дворцовую, увеличенную в масштабе города» (Г1. Лаведан). Отсюда и необходимость украшать ее, в частности статуями, и добиваться единства декора. Антонио да Сангалло, работающий через семьдесят пять лет после Брунеллески над проектом площади Аннунциаты во Флоренции, счел необходимым повторить аркады Spedale degli limocentiВо Флоренции еще прилагались усилия к тому, чтобы упорядочить площадь, которая шла от паперти церкви Санта- Кроче, ее окружили симметричными домами. Микеланджело, которому был сделан заказ на реконструкцию Капитолийской площади в Риме, придал ей форму трапеции, из зданий вокруг нее третий дворец повторяет облик двух уже существовавших2, .1 четвертая сторона была задумана как балкон, откуда можно восхищаться великолепным театральным городским пейзажем. Площадь Сан-Марко в Венеции — «совершенный пример дворцо- иого пространства, возведенного к масштабу города, праздничный зал города» (П. Лаведан). Пьетро Ломбардо представил проект Procuratie vecchie (1481), Скамоцци сто лет спустя повторил те же мотивы в здании Procuratie nuove \ которое, как и Старые прокурации, имело три этажа, первый этаж был украшен обширным портиком. Но наиболее значительным образцом программной площади в эпоху Возрождения остается площадь Виджевано, которую проектировали инженер Амброджо де Кер- I ис, Браманте и, возможно, Леонардо. «Просвещенный деспот», живший до появления самого термина, Лодовико Моро в 1492 г. приказал жителям городка уничтожить их старую рыночную площадь. Она была заменена другой, имеющей прямоугольную форму, и была обрамлена домами с единообразными фасадами, i аркадами на первом этаже. Дома были украшены росписями i раппортами. Жесткость городов утопии вписывалась, таким образом, в действительность. Эти программные площади отныне приобретают вид, который с энтузиазмом приняла вся Европа от Ливорно до Шарлевилля и Фрсйденталя. Такая площадь Аркада Воспитательного дома (Spedale degli lnnocerui), созданная Прунел- яески (Ж. Делюмо несколько раз говорит о нем), выходила на площадь Сантис- еима Аннуциата; около 1518 г. слева от нее была возведена галерея монастыря ( ерви ди Мария (созвучная аркаде Брунеллески), а в 1601 —1604 гг. — аркада церкви Сантиссима Аннунциата. Речь идет о здании Капитолийского музея и Дворце консерваторов, располагавшихся по боковым сторонам площади, на заднем плане — дворец Сена Procuratie veccl (urn.) (Старые прокурации) и Procuratie nuove (Новые прокурации) — здание для должностных лиц — прокураторов святого Марка. Оба представляют собой трехэтажные здания с портиком на первом этаже. образовывала прямоугольник (или квадрат), куда можно пройти через ворота, расположенные в центре каждой из сторон, а в цент ре красовалась статуя монарха, позднее она становится короле» ской французской площадью классической эпохи. * * * Представление о градостроительстве было дано (или, скорее, возвращено) Европе Италией, в которой было больше городов и которая была близка к греко-римскому прошлому больше, чем остальная Европа. Для XVI в. в целом можно еще констати ровать, что вдалеке от Апеннинского полуострова важные города развивались чаще всего хаотически, без заботы о чистом воз духе или выделении участков для строительства сооружении общего пользования и пространственной перспективе. Это от носится к Лондону, который оставался к концу XVI в. столицей, в которой не было ни порядка, ни красоты и где 100 тыс. жителей жили, как в Москве, в деревянных домах. Это справедливо и в отношении Парижа. Для улицы Нотр-Дам, перестраивавшейся с 1507 г., муниципалитет утвердил ширину в 20 футов (6,5 м), сравните только эту цифру с 16 и 18 м, определенными Эрколе I Эсте для обеих главных осей в новой Ферраре (1’Addizione Егсо- 1еа ')• Париж эпохи Ренессанса не был затронут общими преобразованиями, он довольствовался тем, чтобы распределять, и тем, чтобы бессистемно увеличивать население, которое прибывало в столицу. Короли отчуждают и превращают в участки земли для застройки территории королевских дворцов и незастроенные пространства, расположенные между современной улицей Этьена Марселя и бульварами Генриха IV и Бомарше. Раздел земель ной площади имеет место также в пригородах Сен-Марсо, Сен- Медар и Сен-Жак. Но направляющая мысль не руководила этим благоустройством. Правда, Генрих II заказал Беллармино план обустройства пригорода Сен-Жермен, который, как и пригород Сент-Оноре, начинает расширяться. Но от проекта итальянского архитектора быстро отказываются. Несмотря на строительство фонтана Невинных, работы Пьера Леско и Жана Гужона в Лувре Дополнения Эрколе (ши.). и работы Филибера Делорма в Тюнльри, Париж XVI в. не освободился еще от средневекового эмпиризма. Дух Возрождения реально торжествует там только в начале XVII в., когда строится 11овый Мост (закончен в 1606 г.), проект которого был одобрен в 1578 г., создается площадь Дофина и Королевская площадь (ныне площадь Вогезов). Королевская площадь должна была обеспечивать, по выражению Генриха IV, «жителям, которым тесно в своих домах, возможность прогуливаться». В провинции же если Руан увеличивает количество своих фонтанов, то Лион, напротив, не стремится ни к гигиене, ни к красоте. Однако город быстро разрастается. Решение консулов от 1542 г. утверждает (без сомнения, несколько преувеличивая): «Лион увеличился не только наполовину, но на четыре пятых как по количеству ремесленников, так и по количеству домов, которые возводятся ежедневно». Между тем разделение земельной площади происходит беспорядочно. В 1556—1557 гг. две площади (Монахов ордена францисканцев и Якобинцев) были обустроены на месте бывших кладбищ, но были неправильной формы. В 1562—1563 гг. барон Дез’Адре, который захватил город, устраивает там площадь на болотистом месте бывшего фруктового сада — так возникла площадь Бель- кур. Впрочем, замысел создателя площади был иным, речь шла только о плацдарме. В Лионе вообще не существует ни одного красивого общественного здания, которое датировалось бы XVI в. 11апротив, в Антверпене, где итальянское влияние было сильным, пытаются соединить качество и количество. До 70-х гг. XVI в. в нем с жаром возводятся благородные памятники: башня собора (1521—1530), биржа (1531) (первое здание такого рода в Европе), ратуша (1561—1565) и цеховые дома, которые ее окружают. К этому же периоду также относится пояс крепостных стен, которые сохранялись в Антверпене до XIX в., вероятно, онфпро- ектировались итальянским архитектором. Внутри стен местный архитектор-градостроитель ван Шооненбеке, деятельность которого относится к середине XVI в., создал геометрию нового города, осью которого становится улица Пивоваров, где он построил двадцать четыре пивоварни и здание с гидравликой, чтобы поставлять воду. Внутри старого города он высвободил пространства, предназначенные для общественных мест. Наконец, за крепостными стенами по направлению к Мехельну он покупает большой участок земли, где прокладывает широкую дорогу. Вдоль этого пути строятся загородные дома, и каждый, кто приобретал дом, по контракту был обязан сажать деревья на границе своей собственности. Но ни один город Европы не мог к концу эпохи Возрождения представить результат, который можно было бы сопоставить с Римом. Редко городское переустройство могло соединить столь удачно качественную и количественную сторону. Этот итог может быть схематически описан следующим образом. На протяжении XVI в. было построено или полностью перестроено 54 церкви, среди которых был собор Святого Петра, самая большая в мире церковь. Было возведено около 60 дворцов, среди которых Ватиканский дворец — самый грандиозный, строился главным образом в XVI в. В XVI в. поднимаются 20 аристократических вилл в городе и сельской местности вблизи от города; среди них насчитывалось несколько настоящих дворцов. Новое местожительство получили более 50 тыс. человек, приехавших в Рим в конце XVI — начале XVII в., а возможно, их было 70 тыс. Были отстроены два новых квартала: один рядом с борго Сан-Пьетро и другой в окрестностях piazza del Popolo; строительство третьего было начато на холмах, вокруг Санта-Мария Мад- жоре и вдоль оси, соединяющей эту церковь с церковью Сантис- сима Тринита деи Монти '. На протяжении XVI столетия было создано более 30 новых улиц, те из них, что были проложены во время понтификата Сикста V (1585— 1590), имели длину более 10 км. Большая часть улиц была покрыта плитами. В 1565—1612 гг. были восстановлены три древних акведука. Их общая длина достигает 108 км. С конца XVI в. по акведукам Рим получал 86 320 куб. м воды в день, к ним с 1612 г. добавилось 94 190 куб. м из Аква Паола. Со времени восстановления 47 Лква Вергине (т. е. с 1572 г. до конца XVI в.) в городе сданы были в эксплуатацию по крайней мере 35 общественных фонтанов. Таким образом, к концу эпохи Возрождения Рим предоставлял собой Европе образец главного города своими прямыми и новыми улицами, величественными памятникам, бесплатными фонтанами, уже достаточно многочисленными садами (Квиринал, вилла Маттеи, вилла Медичи). Можно понять восхищение молодого немецкого дворянина, который писал отцу в 1596 году: «Этот прекраснейший город действительно заслуживает того, чтобы называться столицей мира». Именно в эпоху Возрождения города Европы и главным образом города Италии утверждаются в качестве «авангарда цивилизации». И если верно для любого периода, что «в этой нерасторжимой упряжке, которую образуют вместе город и деревня, один играет роль тормозов, а другой — роль двигателя», то этот двигатель может увлекать за собой общество только тогда, когда города приобретают достаточно веса и силы, когда они образуют яркое пятно в пейзаже своими размерами, своими памятниками и своей организации. Таким образом, они всасывают «варварского человека, человека-животное, они принимают его с гор или равнин, сдирают с него шкуру, используют его, отшлифовывают его, приспосабливают его к жизни домов, улиц и городских площадей» (Ф. Бродель). Давайте не воображать между тем тотального разрыва между крестьянским миром и городским обществом. В течение всего XVI в. сельская местность еще глубоко проникала внутрь городских стен. П. Лаведан показал, что при Франциске I Париж жил во многих отношениях как сельская агломерация: «Не только поля и луга окружали город, но и внутри стен население все еще включало земледельцев и виноградарей. Ветряная мельница поднималась у входа в аббатство Сен-Виктор. Потребовались многие королевские указы, чтобы запретить парижанам выращивание кроликов и свиней. Самое большее, что Франциск L готов был терпеть в столице,— это курятники». План Лондона по проекту Ага в 1570 (или 1590) г. показывает, что повсеместно в бурге Вестминстер «пасся скот или домашние хозяйки расстилали свое белье на землю, чтобы оно сохло». Рим в конце XVI в., в 1580—1581 гг., когда его посетил Монтень, был «более чем на две трети пустым, и даже [такая одежда], как стены Аврелиана, были слишком широки для него». Форум эпохи рсс публики превратился в «поле с коровами», продавали свиней, изготовляли двухколесные телеги и ярма. На современных фрсс ках Сикста V можно видеть свиней, которые пасутся на улицах и площадях Рима. * * ? Но более интересно движение в противоположном направлении: проникновение города в сельскую местность и взаимо связь города с природой. В XIV в. наиболее крупные земельные владения вокруг Парижа находились в руках религиозных общин. Но рядом с ними группам парижского населения уже удалось образовать прочную земельную собственность. Это еще не дело вые /поди или коммерсанты, но та «категория, которая держит и своих руках высшие органы управления и судебной системы го сударства и церкви, такие как парламент или капитул собора Парижской богоматери» (Ж. Фуркен). В силу того что Париж был столицей, элементы, которые проникают в сельскую местность, — это наиболее богатые и наиболее влиятельные лица из королев ского окружения. Но городское вторжение в окрестностях Пари жа становится очевидным с 1560 г. Тогда начинается массовое уничтожение хуторов и время «собирателей земли», среди которых многие теперь являются горожанами с претензиями на дво рянство. Нужно ли к этому добавлять, что этот феномен характерен не только для Парижа и что к концу эпохи Возрождении он развивается вокруг всех больших городов? Распространяется и другое новшество: строительство замков и совершенствование парков иногда сопровождается и противоположным явлением — исчезновением крестьянских жилищ. Ландшафты тогда, таким образом, могли стать красивее, совершеннее и урбанизованнес только в результате упразднения некоторых деревень. Любая высокая цивилизация расцветает в садах. Эпоха Возрождения не изобрела их, но их количество возросло. И не тогда была открыта формула сада, разбитого в шахматном порядке, которая рекомендовалась с 1305 г. агрономом Пьетро де Крешсн ци и соответствовала планам новых городов и бастид XIII в. Но разбивка на квадраты является только эскизом композиции, Франческо ди Джорджо, Браманте, Виньола вводят перспективу, V» I анавливают иерархию аллей, их соотношение между собой, иводится террасная система партеров, искусное распределение фонтанов. В Ватиканском Бельведере Браманте не только накладывает террасы, но и создает основную ось, перпендикулярную дворцу, и распределяет партеры в соответствии с этой осью. И Капрароле, резиденции Фарнезе в сельской местности, Виньола i сыдал два квадратных сада, каждый из них подразделялся на че- I ыре квадрата, которые по аллеям сходились к центральной площади со срезанными углами. Каждый маленький квадрат, в свою очередь, делится на четыре элемента, организованные вокруг аллей, а те заканчивались дополнительными площадками с жесткими углами. Речь здесь идет о применении архитектором к природе в значительной степени формул урбанизма. Но шедевром Ренессанса в создании садов остается, без сомнения, вилла Тиволи, построенная во второй половине XVI в. для кардинала Иппо- лито д’Эсте. Строгость композиции смягчается там изобилием иод, одна за другой расположенными террасами и восходящей перспективой, напоминающей картину, которая уводит взор от главного входа к кипарисам в боскетах, бассейнам с фонтанами, от лестничных ярусов — к парадному фасаду дворца. Сдержанный, со смягченной планировкой, предоставляющей простран- етво для посадок, цветущий сад Вилландри отражает интимную мягкость, присущую Турени. Его очаровательная композиция е гремя напластованными клуатрами, над каждым из которых господствует тенистая дорожка для прогулок, — тень создается виноградными лозами и липами в беседках. Все изысканно и блестяще продумано для того, чтобы гармонировать со старой деревней, соседней романской церковью и полутонами долины Луары. Картина утонченная — это, разумеется, сад любви, но в нем тщательно просчитана самая маленькая деталь. Настолько прекрасно его продумал парижский архитектор Дю Серсо. Ренессанс, результат развития городской цивилизации, ока- ылся в то же самое время и первооткрывателем сельской местности. Она долго оставалась областью страха, и некоторые фантастические пейзажи фламандских художников XVI в. показывают, что кое-что от этого страха еще сохранялось. Конечно, мир полей, рек и лесов был далек от того, чтобы свидетельствовать о подлинном спокойствии, когда речь идет об Италии, по которой до 1559 г. часто продвигались военные отряды, о Германии в 1525 г., пережившей потрясение Крестьянской войны, о Провансе и Шампани, разоренных императорскими войсками. Но периоды затишья все-таки были длиннее; города укреплялись, и влияние рах urbana1 простиралось на все более широкую область; вражда сеньоров, замков против замков постепенно исчезала. Тогда у художников и богатых людей, которых городская культура отполировала и совершенствовала, оказалось достаточно досуга и свободы мысли для того, чтобы открыть вокруг себя красоту мира, находящегося за пределами городских стен, а заодно для того, чтобы распространять туда из городов моду на роскошь. Если, таким образом, для большей части людей сельская местность еще остается местом наказания, будничного однообразия, крестьянской бедности, то другая часть приобщается к цивилизации благодаря деньгам и культуре элиты: там цветут роскошные цветы, сады любви, появляются, фонтаны, дворцы из волшебных сказок, устраиваются концерты. Поэтому необходимо подчеркнуть, что расцвет цивилизации в Европе проходил синхронно широким фронтом. Открытие пейзажа множеством художников от короля Рене до Тициана, включая дунайскую школу и Дюрера, успех туреньских гобеленов и «охот» Максимилиана, вышедших из мастерских Брюсселя, преображение замков, которые утрачивают свое военное предназначение, открываются свету и окружаются садами, венец вилл вокруг Флоренции, Рима и Венеции, елизаветинские здания, которые возводятся английской аристократией в сельской местности, — все эти явления относились к периоду, длившемуся всего около 150 лет, они были связаны меж - ду собой и связаны с расцветом города. Следует сказать, что замки эпохи Возрождения — это город в сельской местности. Давайте выделим из этого только одно доказательство; Шамбор, где работали, как утверждают, до 1800 рабочих. Декор галерей заставляет полностью забыть о плане гигантского сооружения. Щипцы крыши, слуховые окна, 800 капителей, 365 каминных труб, стрелы и колоколенки перемешаны между собой, стремятся напомнить о городе с узкими нарядными улицами, в котором Pax urbana (лam.) — городской мир. (Примеч. ред.) огромный центральный фонарь высотой 32 м занимал место колокольни. Из этого ярусного города дамы следили за празднествами и турнирами, за отъездом на охоту и возвращением с нее. Поскольку было желательно и в сельской местности продолжать городскую жизнь, а двор постоянно перемещался, в особенности во Франции в XVI в., была острой проблема переезда, все более усложнявшаяся. Конечно, как утверждает Брантом, двор вел жизнь «в деревне, в лесах, как если бы он находился в Париже». Но чтобы достичь подобного результата, приходилось перемещать 10 тыс. лошадей, мулов, повозки, носилки, серебряную посуду, гобелены, мебель и множество слуг. Понятно, почему Франциск I в 1528 г. объявил о своем намерении «отныне отстроить большую часть своих жилищ и постоянно обитать в своем добром Париже и его окрестностях». Покинув Шамбор, он приказал начать в Иль-де-Франс строительство двух грандиозных королевских резиденций — в Булонском лесу (Мадридский замок) и Фонтенбло. Однако французский двор оставался странствующим почти весь XVI в. и во время религиозных войн часто возвращался в долину Луары. Но неизбежная эволюция подталкивала дворы, превратившиеся в передвижные города, закрепиться в определенном месте. И если государи еще и перемещались, то государства испытывали потребность в столицах. крепость располагалась посреди засушливой области в центре Испании — такой причины отныне было вполне достаточно. Поэтому Филипп II в 1561 г. выбрал этот город в качестве своей столицы и решил воздвигнуть поблизости от него Эскориал. Чуть позже французские короли возобновят традицию, начатую Франциском I. С царствования Генриха IV они чаще всего проживают в Париже или во дворцах, располагавшихся поблизости от столицы, — в Фонтенбло, Сен-Жермен-ан Лэ, а вскоре и в Версале. Очевидный парадокс: в эпоху Возрождения города возрастают в тот самый момент, когда кажется, что они растворяются в обширных ансамблях, и становится явственным «беспорядок» в городах-государствах. С упадком Гента, Любека и Новгорода вполне соответствует исчезновение некоторых республик или городских княжеств, в прошлом знаменитых. Падуя, Виченца, Верона были поглощены Венецией в начале XV в., Пиза — Флоренцией в 1406 г. В 1472 г. Барселона, «государство в государстве», была подчинена Хуаном II Арагонским. В 1492 г. Гранада была объединена с Испанией. В 1506 г. Юлий II совершил триумфальный въезд в Болонью. В 1540 г. Перуджа была покорена войсками Павла III. Феррара аннексирована церковным государством в 1598 г. Отныне наибольшего роста достигали города, ставшие столицами обширной территории. Это выдвижение давало только преимущества. Города утрачивали независимость и подвергались тяжелой опеке правительства. Константинополь был помещен под прямое управление султана. Франциск I пользуется доходами Парижа, папы накладывают руку на доходы Рима. «Сенат и народ» самого знаменитого города Запада сохраняют только ничтожную долю городских доходов — финансы государства и Рима не становятся общими. Таким образом, государство аннексирует собственную столицу, но еще более столица аннексирует государство. И в этом случае совершенно уникальный пример — это Рим. Для своего первого акведука, возобновившего действие с 1570 г., он получает воду с расстояния в 12 км, для второго, законченного в 1589 г., — уже в 30 км, для третьего (1612) — значительное расстояние более чем в 50 км. Чтобы кормить римлян и многочисленных паломников, которые приходят каждый год, урожаев, полученных на соседних полях, уже недостаточно. Во второй половине XVI в. правительство вынуждено создавать в отдаленных провинциях — Романье и Анконской Марке — хлебные житницы для нужд Рима, нередко запрещает экспорт злаковых культур за границу, мобилизует зерновые всего государства в пользу Рима. Рели рассматривать вопрос в общих чертах, то вся история «церковного государства» в XVI—XIX вв. представляет собой обездо- ливание провинции в пользу Рима. Пример, конечно, исключительный, но он помогает понять ситуацию более широко. С XIV в. Париж, который некий венецианец вскоре назовет «торговым домом Франции», расширил свое экономическое пространство до сельской местности Боса и Иль-де-Франс, Бри, Век- сена. Мо, Этамп, Мелюн становятся рынками зерна, они хорошо развиваются по единственной причине — огромный город нуждался в хлебе. Парижане монополизируют торговлю вином, что, следовательно, способствует росту «виноградника Франции». Ж. Фуркен в своем исследовании сельской местности парижского региона периода середины XIII — начала XVI в. делает вывод: в радиусе около пятидесяти километров вокруг Парижа существовало парижское contado >, «в котором влияние города определяло и социальную структуру, и экономическую активность». Но влияние Парижа в эпоху Возрождения становится еще более широким. Решения парламента, в котором насчитывалось 88 оффи- сье в 1499 г. и 188 — через столетие, распространяются на огромную территорию от Орильяка до границ Нидерландов. Наконец, французская монархия, — которая после создания Tresor epargne2 мри Франциске I порождает зачатки централизованного управления, появляются отделы в совете короля и государственные секретари при Генрихе II, — уже чувствует (и будет ощущать это все более и более) необходимость в центре, из которого отбывают и в который возвращаются «назначаемые комиссары», имеющие полномочия объединять государство, сплачивать его вокруг столицы. Французская бюрократия даже в конце XVI в. остается все еще недостаточно развитой при сопоставлении ее с бюрократией Филиппа II или Сикста V. Действительно, «осторожный король», неуверенный любитель волокиты, окружает себя секретарями, его решения подготавливаются советами: Consejo de Estado \ Contado (urn.) — окрестности города, пригород. (Примеч. ред.) Tresor epargne — Сберегательный банк. (Примеч. рсд.) * Государственный совет (жги.). где вершатся дела, касающиеся всей империи, и важные вопросы иностранной политики, советы Кастилии, Арагона, Италии, Индии (от последнего зависит ia casa de contratacion), советы по военным делам, инквизиции, орденов (рыцарских), совет hacienda (финансы и экономика). Вся судебная и административная иерархия (шесть канцелярий, audiencias, алькальды) подчинена власти советов. В Риме также была сконцентрирована значительная администрация, у которой имелись две задачи — руководить государством и религией. В эпоху Сикста V в трех традиционных трибуналах (Церковного суда, Подписи и Роты>) и в четырех больших центральных службах (Канцелярия, Папская канцелярии, Апостолическая палата, Государственная папская канцелярия) прибавлялись семнадцать конгрегаций, или комиссий, которые были составлены из кардиналов и специалистов. Одиннадцать комиссий занимались религиозными вопросами, шесть — светскими (снабжение, военный флот, налоги, общественные работы, Римский университет, пересмотр гражданских и уголовных дел). Престиж государя и власть бюрократии требовали обязательного возведения грандиозных дворцов, красота и помпезность возвышали государя, государство и столицу. Эскориал, находящийся в 50 км от Мадрида, возводился с 1563 по 1584 г., представляет собой одновременно монастырь, некрополь и дворец; он занимает площадь в 33 170 кв. км. Он включает в себя церковь (16 дворов и 2700 окон). Но ему еще далеко до размеров монументального ансамбля, который в конце XVI в. был построен в Ватикане: три королевских апартамента, два павильона, 15 больших залов, 228 залов меньших размеров и в общей сложности 11,5 тыс. комнат занимают площадь в 55 тыс. кв. м — без садов и 107 тыс. кв. м, если считать сады. Таким образом, именно эпоха Возрождения подготовила появление в будущем Версаля. Но с XVI в. французская монархия не могла обойтись без строительства, и на берегах Сены возводятся поистине королевские здания — новый Лувр и Тюильри, которые Генрих IV поспешил соединить друг с другом. Слишком роскошный дворец и слишком привлекательные столицы несли в себе опасность. Абсолютные короли классической Рота — высший суд римско-католической церкви в Риме. I нропы все реже и реже покидают свои раззолоченные тюрьмы, и, делая это, они утрачивают контакт со своей страной и своим пародом. Но блеск городской жизни, которая обретает свое высшее выражение в придворных празднествах, имеет по крайней мере одно преимущество: он привлекает к себе знатное дворян- I. гво. Именно в эпоху Возрождения оно последовательно порывает с военизированным и деревенским образом жизни, присущим ему раньше. Очень показательное явление: семейства Орсини и Колонна, в былые времена воинственные феодалы, становятся мирными «помощниками папского трона». В Риме растет количество дворцов, которые представители старого и нового дворянства (старинная знать и нувориши) стремятся возводить побли- юсти от папы. В Париже в XVI в. пригороды Сен-Жермен и Сент- Оноре расширяются и оказываются кварталами особняков — резиденций знати, потому что они соседствуют с Лувром и Тю- ильри. В 1545 г., когда еще испанский двор находился в Вальядолиде, можно поражаться количеству и богатству новых домов, которые дворяне с недавнего времени начали возводить в этом городе. Но в результате того, что Филипп II и его преемники избрали столицей Мадрид, дворянство перемещается в новый город. Оно «позволяет двору завоевать себя празднествами и представлениями, боями быков на plaza Mayor... Знать жила в Мадриде, подчинившись роскоши города, его нравам, длительным прогулкам по улицам, его ночной жизни...» (Ф. Бродель). Под государевым оком знать становится менее опасной. Но она менее опасна и потому, что жизнь в городе очень дорога. Строить и обставлять дворцы, выступать в роли меценатов, участвовать в придворных празднествах, снабжать дочерей богатым приданым, заниматься благотворительностью (это вошло в моду в эпоху Контрреформации), разъезжать в каретах — все это могли себе позволить только те, кто пользовался милостями монарха. Только он один, предоставляя пенсии, оплачивая долги, может отныне позволить высшей тати поддерживать свой статус. Урбанизация при Старом режиме не насаждалась абсолют- ной монархией насильственно: свидетельством того явля- ются Англия и Соединенные Провинции. Но без подъ- ема столиц и переселения знати в города абсолют- ная монархия не могла бы восторжествовать.