ГЛАВА 2 КАЙЗЕРОВСКАЯ ГЕРМАНИЯ: ДОСТИЖЕНИЯ И ПРОМАХИ
Империалистическая Г ермания была символом успеха. Созданная в результате трех победоносных войн, она потеснила Францию, став самой сильной в военном отношении державой Европы. Казалось, прусский дух как нельзя лучше соответствует удивительному прогрессу в самых различных областях. Никто не мог сравниться с германской империей в области образования и числа научных открытий. Германская индустрия росла опережающими темпами. Создавалось впечатление, что секрет ее успеха лежит в гениальной прусской способности к организации, порядку и самодисциплине. К 1913 году население Германии достигло примерно 67 млн человек, что сделало ее второй по величине страной в Европе. Теперь, обойдя Францию и Великобританию, она уступала только России. К началу века Германия стала господствующей индустриальной державой, жившей в больших городах. В канун первой мировой войны на каждого немецкого крестьянина приходилось два промышленных рабочих. Значительно отставая от Великобритании в области угольной промышленности, к 1914 году Германия сумела практически ликвидировать этот отрыв. Как мировая индустриальная держава она занимала третье место в мире, уступая только Соединенным Штатам и Великобритании. Постоянно возрастающее производство угля, железа и стали позволили Г ермании вырваться вперед, бросив вызов признанному лидеру Европы — Великобритании. Между 1871 и 1914 годами производство сельскохозяйственной продукции в стоимостном измерении удвоилось, промышленной продукции учетверилось, а объем международной торговли более чем утроился. Прогресс Г ермании вызывал беспокойство ее соседей, однако существовало сотрудничество и понимание, что прогресс одной европейской страны обогащает и все остальные. Германия догнала пионера индустриальной революции Великобританию, что не мешало им оставаться важнейшими торговыми партнерами. В отличие от Великобритании, Г ерманская империя за сравнительно короткое время превратилась из упорядоченной, но в основном сельскохозяйственной страны в современную индустриальную. Однако политическое развитие Германии отставало от ее экономического прогресса, тем более что это развитие намеренно замедлялось правящими классами. Правящие учреждения прусско-германской монархии после 1871 года представляли собой конгломерат из традиционных институтов середины XIX века и имперского парламента — Рейхстага, более соответствующего новой демократической эре. Но старое традиционное юнкерство после 1871 года нашло себе союзников среди крупных индустриальных магнатов, что отнюдь не способствовало прогрессу демократии. В результате этого возникла пропасть между немногочисленной правящей верхушкой, заинтересованной во власти короны, и всем остальным обществом; и эта пропасть просуществовала до первой мировой войны. Конституционное устройство Германской империи образца 1871 года не было предназначено для того, чтобы хоть как-то сглаживать политическое и социальное разделение общества. Более того, его создатель Бисмарк постарался предусмотреть все возможности, чтобы вос-препятствовать трансформации старой Пруссии в новую Германию. Полвека назад, в период быстрой индустриализации Великобритании, ее правящая финансовая олигархия в конце концов осознала необходимость создания политических и социальных регуляторов и даже согласилась с уменьшением своих доходов, чтобы разделить собственное участие в правительстве с другими слоями общества благодаря радикальной избирательной реформе; но не так было в Пруссии. 28 Среднегодовое производство угля, железа и стали в Г ермании и Великобритании 1875- -1879 1910-1913 Г ермания Англия Г ермания Англия Каменный и бурый уголь (млн тонн) 49,9 135,7 251,5 292,0 Железные болванки (тыс, тонн) 1791,0 6483,0 14829,0 9792,0 Сталь (млн тонн) 0,17 (1880- 1,82 -1884) 15,34 6,94 Германская империя состояла из федерации 25 государств, самым большим из которых было королевство Пруссия, насчитывавшее около 30 млн человек. Второй по численности была Бавария, с населением насчитывающим всего лишь 5,5 млн. Сохранив местные парламенты и обширные права самоуправления, Бисмарк тем самым не только ублажил федеральные немецкие государства, но прежде всего сохранил государственное устройство Пруссии. В Пруссии парламент избирался по системе трех классов, принятой еще в середине XIX века. При отсутствии тайного голосования эта система позволяла обеспечивать постоянное господство поместной аристократии — юнкеров, а также богатых торговцев и промышленников, не говоря уже о других консервативных слоях общества. В то время, как другие германские государства начали вводить демократическое избирательное право, Пруссия продолжала цепляться за свой недемократичный парламент вплоть до 1917 года. Имперский рейхстаг демократически избирался всеми немцами, имеющими право голоса. Власть парламента основывалась на его контроле за расходами правительства. Однако Бисмарк облегчил себе жизнь, значительно ограничив этот контроль рейхстага. Большую часть имперского бюджета составляли военные затраты, а потому самыми различными способами рейхстаг лишили возможности контролировать данные расходы. В XX веке расходы рейха постоянно росли, что вызыва-ло необходимость запрашивать у рейхстага все больше денег, благодаря чему рейхстаг приобрел определенное влияние на правительство. Властью повышать налоги были наделены и демократически избранный рейхстаг, и недемократический прусский (как и парламенты других федеральных государств) парламент. Рейхстаг контролировал только косвенные налоги, величину таможенных пошлин и пошлины на табак, сахар, крепкие алкогольные напитки, соль — то есть то, что тяжелее всего отражалось на бедных слоях населения. Налоги на доходы и собственность могли приниматься только местными парламентами. Поэтому рейхстаг был фактически лишен возможности обеспечить большую социальную справедливость через введение более прогрессивного налогообложения на богатых помещиков-юнкеров. А юнкера, в свою очередь, были готовы отбить все попытки рейхстага покуситься на их привилегии. Благодаря существующему конституцион-ному устройству и двум видам парламентов, они могли блокировать все серьезные попытки конституционной реформы. Бисмарк стремился сделать все возможное, чтобы в Германии никогда не сложилась британская модель парламентарного правления. Конституция 1871 года наделяла императора огромной властью. Он единолично мог назначать и смещать канцлера, а также являлся верховным главнокомандующим всех вооруженных сил и окончательным арбитром в решении вопросов войны и мира. Формально канцлер был подотчетен Федеральному Совету, образованному делегатами федеральных государств — бундесрату, однако этот Совет фактически не имел реальной власти. Данная система могла действовать до тех пор, пока рейхстаг не имел, хотя и требовал, реального контроля политики правительства. Фактически рейхстаг был лишен спокойной жизни. Отказываясь повысить косвенные налоги, он лишал правительство необходимых средств. Впрочем, само слово «правительство» не слишком подходит для зачастую весьма хаотичной исполнительной власти кайзеровской Германии. Военное начальство часто конфликтовало с гражданским. Канцлер пытался найти консенсус, а когда ему это удавалось, либо пытался полностью перехитрить кайзера, либо получить его согласие. Иногда канцлер запаздывал, и тогда его противники успевали увести впечатлительного кайзера в другом направлении. После Бисмарка ни один канцлер не играл такой ведущей роли в государстве. Политические лидеры рейхстага тоже находились в изоляции. Лишенные управленческих функций, все политические партии рейхстага были вместе с тем лишены и стимула достигать стабильно работающего компромисса. Левые партии постоянно призывали положить конец прусским привилегиям и начать реформы, а правые, консерваторы или, как они назывались, аграрии, требовали введения тарифов на импорт зерна, чтобы защитить самих себя. Левые, естественно, выступали против этих тарифов, поскольку они неминуемо привели бы к удорожанию продуктов питания. Все это очень затрудняло канцлеру поиски парламентского большинства, 29 на которое он мог бы опереться при утверждении имперского бюджета и других законопроектов, в виде непрочной коалиции правого центра, которую пытались образовать после 1890 года. Тем более, что в новом столетии поддержка рейхстага становилась необходимой, так как затраты правительства на содержание армии, флота и колоний быстро росли. Однако возможность для политических маневров канцлера убывала параллельно с ростом социал-демократической партии. К 1912 году эта партия стала самой значительной парламентской силой, занимая ПО мест из 391. Распределение мест в рейхстаге в 1912 году Консерваторы и свободные консерваторы 57 Национал-либералы 45 Прогрессисты 42 Центр 91 Социал-демократы ПО Националисты 33 Антисемиты 13 Социал-демократическую партию обвиняли в революционности, а ее членов называли «врагами государства» — и все это делалось вполне в рамках закона. Консерваторы и ближайшее окружение кайзера ставили себе целью разгромить социал-демократию. Они не могли представить себе социал-демократов в качестве составной части политической структуры государства. И это было вполне понятно, пока данная партия действительно стояла на революционных марксистских позициях. Однако к 1913 году подавляющее большинство социал-демократов, ведомых прагматичным Фридрихом Эбертом, стали демократическими социалистами, работающими во имя реформ; и их марксистская революционность из действительной практики или непосредственного руководства к действию превратилась в поверхностную декларацию на будущее. В нескольких федеральных парламентах они уже выступали в коалиции с либералами, образуя надежную опору для местных прави-тельств. Но для Пруссии такое положение дел по-прежнему оставалось немыслимым. Одним из последствий политической ограниченности консерваторов было их несогласие с необходимостью конституционных реформ, в результате которых канцлер и его министры оказались бы так же подотчетны рейхстагу, как британское правительство британскому парламенту. Таким образом, у них — по крайней мере теоретически — не было иного выхода, как в конечном счете передать всю полноту власти кайзеру. Положение кайзера в качестве верховного авторитета было по меньшей мере нелепым, и все иллюзии на этот счет были рассеяны после его бестактного интервью, данного газете «Дейли Телеграф» в 1908 году. Он заявил, что помогал Великобритании во время англо-бурской войны, хотя его собственные министры пытались помешать ему в этом. Кайзер Вильгельм II не обладал достаточной силой воли для того, чтобы вести Г ерманию в правильном направлении. Это был интеллигентный человек, временами весьма сердечный и импульсивный, очень эмоциональный и непредсказуемый. Он и сам чувствовал, что не отвечает своему «божественному предназначению», а потому позерствовал и притворялся, хотя его суждения зачастую отличались интуитивным здравомыслием. Кайзер не нарушил конституции, когда предоставил контроль за государственной политикой своим министрам и военным, однако когда в результате очередного конфликта они заходили в тупик, Вильгельму время от времени приходилось играть решающую роль и самолично принимать решения. Но чаще им манипулировали дру-гие, а его тщеславие значительно облегчало эту задачу. Ему хотелось стать «народным кайзером» и «кайзером мира»; и при этом войти в историю в качестве императора, в правление которого Г ерманская империя стала равной ведущим мировым державам. Кайзер и консервативно-индустриальный альянс несли на себе основную ответственность за противоречия германского общества и германской политики. Постоянно шли истеричные разговоры о кризисе, революции и необходимости превентивных мер короны по уничтожению демократических институтов рейха. Однако во времена правления кайзера Вильгельма не все было так мрачно. Судебное право оставалось принципиально независимым и гарантировало гражданские права населения и~свободу прессы. Кроме того, среди широких слоев населения росло понимание того, что положение Вильгельма в качестве «помазанника Божьего» — не более чем комедия. Рост благосостояния сопровождался увеличением числа профсоюзов, не говоря уже о становящихся все более умеренными левых. Все большее число немцев училось разбираться в политике, и это несмотря на узко-шовинистические взгляды многих школьных учителей и университетских профессоров. Этому способствовали как государство в качестве работодателя, так и корона в качестве источника титулов, орденов и привилегий. Стоит отметить, что в канун 1914 года антиконсервативные политические партии имели в рейхстаге значительное большинство, хотя и не могли объединиться для совместных действий. 30 Глубокое социальное и политическое неравенство германского общества за всю предвоенную эпоху ни разу всерьез не угрожало ему крупными потрясениями вроде гражданской войны. Всех немцев, включая и социал-демократов, объединяло чувство национальной гордости за прогресс, достигнутый их «фатерландом». Более того, последний германский канцлер мирного времени Теобальд фон Бетманн Гольвег признавал, что конституционные реформы — это лишь вопрос времени. Но вот времени-то как раз и не хватило. Социал-демократы, прогрессисты и центр, завоевавшие большинство на выборах 1912 года, требовали конституционной монархии, ответственной перед рейхстагом. Консерваторы не нашли ничего лучшего, чем увидеть в этом требовании провоцирование конституционного кризиса, угрожающего государству Вильгельма. Но действительно ли они намеренно развязали войну, чтобы сохранить свое положение и избежать реформ? Можно быть уверенным, что существовали такие консерваторы и милитаристы, которые рассматривали победоносную войну как средство для разгрома демократических социалистов. Однако канцлер Бетманн Гольвег не относился к их числу. Тем не менее кайзер и его сторонники рассматривали окружающий мир как враждебный им — враги были повсюду, как внутри страны, так и за ее пределами. Так накалялась атмосфера милитаризованного двора, так создавалось пессимистическое настроение страха перед будущим. В то время, как накануне войны все германское общество имело основательные причины для уверенности и удовлетворения, ограниченный и изолированный от внешнего мира круг придворных кайзера Вильгельма все сильнее мучился ночными кошмарами, утрачивая способность к здравым суждениям. В 1914 год их внесла волна тех событий, причиной которой во многом явились они сами. К лету этого года война уже казалась последним шансом предотвратить неизбежный упадок Германии. Бетманн Гольвег возлагал ответственность за развязывание войны на некие космические силы, столкновение национализма и империализма, в особенности на английских, французских и русских врагов германского прогресса. За двадцать шесть лет до этого, в 1888 году — а в этот год Вильгельм II вступил на престол, — положение Германии казалось достаточно безопасным, более того — страна находилась на пороге нового подъема, готовясь стать мировой державой. Какой колоссальный контраст 31 между настроениями и ожиданиями тех лет и 1914 года! Стараниями Бисмарка Германия стала настолько могущественной, что Берлин сделался центром дипломатии. Европейские дела вращались вокруг треугольника союзных взаимоотношений: Берлин — Санкт-Петербург — Вена. Бисмарку удалось добиться этого, убедив Европу в том, что германская мощь носит оборонительный характер, что Германия уже пресытилась экспансией и больше на жаждет чужих территорий, что она готова вступить в союз с другими миролюбивыми нациями во имя сохранения общеевропейского мира. После двадцати лет мира германское миролюбие оказалось под большим вопросом. Политика Бисмарка пыталась избежать того, что Бетманн Гольвег в августе 1914 года провозгласил неизбежным — образования враждебной коалиции, которая вознамерилась сдержать рост германского влияния как в Европе, так и во всем остальном мире. Все эти основополагающие изменения произошли в 1890 году, после того, как кайзер принял отставку Бисмарка. Отрицательные последствия этой отставки состояли не столько в самом Бисмарке, который не был та-. кой уж незаменимой фигурой, сколько в том, что произошел намеренный отказ от основных принципов его европейской политики. Германских лидеров ослепил блеск Weltpolitik. Они усиленно доказывали, что Г ерманская империя не может удовлетвориться ареной европейской политики, но должна стать «мировой державой», иначе неизбежно придет в упадок. Эти люди полагали, что Г ермания нуждается в колониях, мировых рынках, морском торговом и военно-морском флоте, чтобы никто не осмелился бросить вызов ее мировой торговле. Они искусственно раздували шовинизм некоторых слоев германского общества. Зачем же удивляться тому, что в конце концов опасения перед Германией вынудили соседние страны объединиться в союз, направленный против нее. Одним из наиболее влиятельных адептов Weltpolitik с самого момента ее зарождения был адмирал Альфред фон Тирпиц. Главной целью всей его жизни было создание великого военно-морского флота, который бы утвердил господство Германии на море, в то время как не менее великая армия утвердила бы ее господство на суше. И он добивался этой цели умело и упорно. Кайзером овладела навязчивая идея — ему хотелось добиться любви и уважения англичан. Но что может лучше способствовать этой цели, полагал он — и в этой мысли его поддерживал фон Тирпиц, — как не создание германского флота, способного составить соперничество флоту английскому? Проблема состояла в том, что создание большого флота в придачу к большой армии требовало больших расходов. Но нужен ли такой флот Германии? И Тирпиц отправился убеждать рейхстаг. Первый закон о военно-морском флоте был принят в марте 1898 года. Тирпиц уверял, что защита германских интересов на море — это вопрос жизни и смерти, а без этого в эпоху Weltpolitik Германию ждет непременный упадок. Для министра иностранных дел фон Бюлова военно-морской флот являлся средством давления на европейские империалистические державы, чтобы заставить их потесниться и дать дорогу Германии, которая тоже должна завоевать себе место под солнцем. Но на что можно было надеяться при соперничестве с многочисленными флотами Франции, России и Великобритании? Чтобы убедительно опровергнуть возражение о том, что подобное соперничество — напрасная трата сил, фон Тирпиц создал несложную и, по крайней мере для его современников, правдоподобную теорию. Он заявил, что, поскольку британский флот рассеян по всему миру, для победы над Великобританией Г ермании будет достаточно флота, составляющего 2/3 от британского, но сконцентрированного в Северном море. Его знаменитая теория называлась «теорией риска», и этот риск состоял в следующем: Великобритания может разгромить еще не достроенный германский флот, как в свое время это сделал Нельсон неподалеку от Копенгагена. Таким образом, пока германский флот не достигнет требуемых размеров, Германии предстоит пройти через определенный период риска. И в течение этого периода Германия должна всячески избегать войны. Фон Тирпиц рассчитывал, что данный период закончится в 1920 году, и к тому времени, если его программа воплотится в жизнь, Г ермания будет обладать 60 боевыми кораблями. И что дальше? Фон Тирпиц публично доказывал, что германский флот будет сдерживающим фактором, обеспечивающим нейтралитет Великобритании в будущих возможных конфликтах. Другое его заявление состояло в том, что Великобритания будет уважать Германию и вести себя по отношению к ней честно лишь тогда, когда Германия будет обладать достаточно большим военно-морским флотом, способным оказать решающее влияние на любой конфликт. Таким образом, нейтрализовав Великобританию в качестве своего возможного противника, Германия сможет без помех реализовать свои гегемонистские планы на Европейском континенте. Тирпиц убеждал: изучение истории приводит к выводу о том, что империи приходят и уходят, а потому обязательно наступит время глобального передела мира. И Германия сможет занять достойное место лишь в том случае, если будет обладать достаточно сильным флотом. Но конфиденциально фон Тирпиц высказывал и другую мысль — сильный флот необходим Германии для того, чтобы разгромить британский флот раньше, чем Великобритания утратит свою способность противостоять германскому стремлению стать мировой державой. Так во что же верил фон Тирпиц — в свои теории или только в могучий военно-морской флот? И не являлись ли его теории всего лишь пропагандистским трюком, призванным убедить кайзера и рейхстаг не пожалеть денег на создание военно-морских сил? Вероятно, как и многие люди действия, Тирпиц в конце концов и сам поверил в те аргументы, которые придумал с целью убеждать других. Его кампания имела успех. Для производителей стали и владельцев судоверфей план создания военно-морских сил был не только весьма патриотичным, но и очень выгодным. Причины, по которым Г ермании необходим сильный флот, популяризировались Лигой флота, а пан-германские настроения распространялись всеми, кто верил в Weltpolitik — от патриотически настроенных профессоров до депутатов рейхстага. Одним из самых вредных последствий этой пропаганды, весьма нежеланным для фон Тирпица на тот отрезок времени, который являлся для Германии «периодом риска», был значительный рост шовинистических настроений. Проблема убеждения рейхстага в необходимости выделения все больших денег вкупе с проблемами имперского конституционного устройства вызывала опасения германских правителей. План Тирпица стимулировал не знающий устали дух недовольства. После закладки в 1906 году первых боевых кораблей класса «дредноут», началась морская гонка вооружений, значительно осложнившая англо-германские отношения. Впрочем, брошенный Г ерма-нией «военно-морской вызов» не привел Великобританию к союзу с Францией и Россией. Британское правительство было уверено в своем превосходстве над Германией. Однако возникли серьезные опасения, что в ближайшее время Германия может вступить на путь агрессии, опасный для всего Европейского континента. Для всего мира было уже ясно, что политические лидеры кайзеровской Германии больше не считают свою империю пресытившейся экспансией. А сами немцы больше не видели моральных оправданий тому, что они лишены своего места под солнцем. В то время, как кайзер и сторонники создания военно-морских сил изучали остальной мир, милитаристы были озабочены главной проблемой — как Германия, может избежать войны на два фронта с Россией и Фран-цией. Выход был найден в «плане Шлиффена»: вся мощь германской армии должна быть брошена против Франции, пусть даже при этом придется месяца на два оставить свои восточные границы почти незащищенными. «План Шлиффена» замечательно характеризовал две основных черты официального германского менталитета: полное пренебрежение международными моральными нормами в целях достижения военного превосходства и исключительная вера в германский военный гений, основанный на теоретическом планировании, не допускавшая учета человеческого фактора и разного рода неожиданностей. Несмотря на весь отрыв от реальности, «план Шлиффена» приобрел авторитет Священного писания. Он был создан графом Альфредом фон Шлиффеном, начальником германского генерального штаба в период с 1891 по 1906 год. Во всех своих версиях—а первая из них была создана в 1899 году — «план Шлиффена» откровенно пренебрегал нейтралитетом Бельгии, хотя одним из гарантов этого постоянного нейтралитета была сама Г ермания. Сам Шлиффен объяснял это военной необходимостью, и никто не осмелился возразить, что его план нарушает все договорные обяза-тельства. За образец для своего плана Шлиффен взял победу Г аннибала в битве при Каннах, достигнутую свыше 2000 лет назад за счет опрокидывания обоих флангов римлян. Однако сам он предпочитал сосредоточить свои усилия только на одном, правом фланге, где предстоит обойти французскую армию, «сокрушить все фланги врага... и нанести ему полное поражение, атаковав с тыла». План предполагал, что французская армия останется на месте и не сможет вовремя отойти; что война на Западе может быть выиграна прежде, чем Россия сумеет организовать серьезное наступление на Востоке; что Франция будет разбита дней за сорок, после чего первой запросит мира. В основе его лежали и многие другие, так и не подтвердившиеся впоследствии политические и военные предположения. Несмотря на всю рискованную игру, которую вела Германия, пытаясь добиться победы на одном фронте, у первой мировой войны с самого начала оказался не один фронт, а три: Германия против Франции на западе, против России на востоке и Австро-Венгрия против России на юго-востоке. Империалистическая Германия начала проявлять первые признаки новой, пост-бисмарковской ориентации своей внешней политики в 1890 году, когда отвергла союз с Россией и пошла на сближение с Англией. Она хотела сохранить полную свободу действий и сполна воспользоваться международным соперничеством для достижения своих глобальных целей. В результате этого республиканская Франция и царская Россия были встревожены настолько, что заключили оборонительный союз, направленный против возможной германской агрессии. Страх перед Г ерманией был главной причиной этого удивительного альянса. 33 Нежелание связывать себе руки и игра на противоречии национальных интересов явились следствиями внешнеполитической концепции одного из поклонников Бисмарка, внешне осторожного главы политического отдела германского министерства иностранных дел барона фон Хольштейна. Это были роковые годы для Г ермании. В начале столетия несколько прогермански настроенных британских министров во главе с секретарем по делам колоний Джозефом Чемберленом искали сбли-жения с Г ерманией, как средства противостояния российской экспансии. Вероятно, в период с 1898 по 1901 год, Британия не была готова к заключению официального союза с Германией, однако она стремилась к самому тесному сотрудничеству. Все шансы на заключение долговре-менного англо-германского союза были перечеркнуты Хольштейном и Бюловом, предъявившим совершенно невозможное требование: Великобритания должна поделиться частью своих колоний с Германией. Немцы рассчитывали, что жесткое давление на Великобританию сделает ее впоследствии более сговорчивой. Однако британцы нашли другой путь и обошлись без германской поддержки. В 1898 году премьер-министр Великобритании лорд Солсбери в разговоре с германским послом сказал гак: «За свою дружбу вы просите слишком многого». Этим другим путем, найденным Великобританией, было достижение компромиссов со своими глобальными соперниками. С Францией такой компромисс был достигнут весной 1904 года — Великобритания признала французское господство в Марокко. Именно германская политика и привела к тому, что англо-французское соперничество начало оборачиваться партнерством, направленным против Германии. В Марокко у немцев были свои интересы, которые они отнюдь не собирались игнорировать. В 1905 году во время визита в Танжер кайзер пообещал марокканскому султану помощь в борьбе с Францией. Маловероятно, чтобы германские военные искали предлога для войны с Францией пока ее союзник — Россия — был ослаблен последствиями своей неудачной войны с Японией. Во всяком случае ни кайзер, ни фон Бюлов войны не хотели. Их цель состояла в другом — запугать Францию и Англию и заставить отказаться от своего недавнего союза. Однако результат оказался прямо противоположным. На конференции 1906 года, созванной по инициативе Германии для решения марокканского вопроса, немцы не смогли добиться для себя никаких выгод, зато военные Великобритании и Франции начали секретные переговоры о сотрудничестве. Страх Франции перед Германией лишь усилился. 34 Но в 1905 году личная дипломатия кайзера привела к одному эффектному результату. Во время своего путешествия на яхте по Балтийскому морю, находясь севернее Стокгольма, в бухте Бьорко, кайзер встретился с русским царем, прибывшим из Финляндии, и убедил его подписать русско-германский союзный договор. Петербургские и берлинские министры были в ужасе. Русские министры не отказались от союза с Францией против Германии, поэтому этот договор был мертворожденным. Четыре года спустя, в 1909 году, немцы сумели еще более успешно запутать Россию во время боснийского кризиса; а в 1911 году снова попытались заставить Францию уйти из Марокко. Неразумность германской политики была просто поразительна. Угроза войны была блефом. Несмотря на германское военное превосходство, достигнутое за эти годы, кайзер и его министры не хотели развязывать агрессивную войну. Пока лидеры империалистической Германии чувствовали себя сильнее своих соседей по континенту, они стремились к поддержанию мира. Агрессивные устремления возникли из растущего чувства слабости, из убеждения, возникшего после 1912 года, что Германия утрачивает свое превосходство. С катастрофической внешней политикой фон Бю-лова было покончено в момент его отставки в 1909 году. Его сменил Бетманн Гольвег. Строгая философия нового канцлера основывалась на убеждении, что необходимо разумное исправление предыдущих эксцессов, в том числе программы создания военно-морского флота и безбрежного применения Weltpolitik. Путем терпеливой и осторожной дипломатии он надеялся уменьшить страх германских соседей и прежде всего улучшить отношения с Великобританией. Он начал действовать в правильном направлении, но вскоре обнаружил, что кое-кто нашептывает кайзеру на ухо советы, которые полностью нейтрализуют все его усилия. В 1912 году Великобританией по инициативе Ричарда Холдена и Уинстона Черчилля были предприняты попытки понизить уровень противостояния военно-морских сил, однако они потерпели неудачу. Флоты Англии, Франции и России взяли на себя совместную ответственность по защите интересов этих стран в бассейнах всех мировых океанов, и такая ситуация продолжалась до 1914 года. Таким образом получалось, что Германия сама себя связывала коалициями, которые создавались для противостояния ей. Усилия Бетманна Гольвега были сведены на нет государственным секретарем по иностранным делам Альфредом фон Кидерлен-Вехтером, который в 1911 году ухитрился превратить усилия Франции по распространению своего влияния в Марокко в повторную пробу сил и еще один международный кризис. Чтобы напугать Францию, в марокканский город Агадир была послана германская канонерская лодка. Великобритания отреагировала самым недвусмысленным образом: если Германия вздумает напасть на Францию, то она встанет на сторону последней. Кайзер был очень раздражен, поскольку такой ход событий не соответствовал его намерениям. В конце концов все кончилось тем, что Г ермания перестала вмешиваться в марокканские дела, получив за это компенсацию — полоску африканской территории, которую ей уступила Франция. Однако все это не могло скрыть очевидного факта — империалистическая Германия потерпела унизительное дипломатическое поражение. Марокканская неудача только усилила желание Германии стать еще мощнее. Она также осознала необходимость оказывать поддержку своему единственному надежному союзнику — Австро-Венгрии и тем самым связала свою судьбу с династией Габсбургов. Германские лидеры не желали размышлять о будущем, исходя из собственных расчетов об «относительном» упадке сил. Г енерал Людендорф, второй из самых влиятельных людей после начальника генерального штаба генерала Мольтке, требовал пока не поздно начать превентивную войну. 1912 год знаменует собой поворотный пункт в когда-то самоуверенном образе мыслей кайзера и его ближайшего окружения. Теперь-то они признавали, что намерение создать германский флот, достаточно большой для того, чтобы разгромить Великобританию, было несбыточной мечтой. Г ермания не могла конкурировать с Великобританией в строительстве во-енно-морских сил. Для всех стало очевидно, что военно-морская гонка вооружений проиграна, а вместе с ней ушла в прошлое и Weltpolitik. Впрочем, теперь для Г ермании гораздо большее значение имела ситуация на Европейском континенте. Ее союзники Г абсбурги были ослаблены враждой национальностей, составлявших империю, и оказались в затруднительном положении. Россия оправилась после по-ражения от Японии и приступила к реализации огромной программы по подготовке своих вооруженных сил. Как много усилий было затрачено на проведение Weltpolitik, и насколько же малы оказались результаты! Габсбургская монархия ослаблена, а Россия наращивает свое влияние на Балканах. После проведенных в 1912 году выборов в рейхстаг количество социал-демократов там увеличилось, а среди военных советников кайзера явно преобладали настроения отчаяния и уныния. В период с 1912 по 1914 год Бетманн Гольвег постоянно работал над улучшением англо-германских отношений, но все его попытки убедить Англию перестать поддерживать Францию терпели неудачу. Он не исключал войну как один из способов решения германских 35 проблем в Европе, однако полагал, что это должна быть война за право Германии оставаться самой сильной континентальной державой при условии ее вхождения в число мировых империалистических держав. Бетманн Гольвег проводил не менее гибельную политику, чем его предшественник фон Бюлов. В 1912 году армейское командование пребывало в самом очевидном волнении. Бетманн Гольвег все еще мог полагаться на Тирпица и его так и не готовый флот, для того, чтобы вместе с адмиралом требовать уклонения от втягивания в какой-нибудь конфликт. Желательность превентивной войны против России или Франции обсуждалась кайзером и его главными военными советниками во время заседания так называемого военного совета, которое проходило в декабре 1912 года. Сам кайзер находился в тот момент в одном из периодически охватывавших его приступов воинственности, который на этот раз был вызван британским предупреждением о том, что Великобритания не оставит Францию одну перед лицом возможной германской агрессии. Ничто не могло вызвать большего раздражения кайзера, чем британская презрительность. Но тайное заседание, состоявшееся 8 декабря 1912 года всего лишь отсрочило войну: адмирал Тирпиц возражал армейским чинам, требовавшим немедленного развязывания войны, и в итоге все согласились с тем, что необходимо подождать хотя бы до 1914 года. Присутствовавшие согласились и с тем, что если война будет отложена слишком надолго, Г ермания лишится всех шансов разгромить армии России и Франции. Ускоренная русская мобилизация делала план Шлиффена нереальным, поскольку прежде, чем Г ермания успела бы разгромить Францию на западе, Россия смогла бы прорвать слабую германскую оборону на востоке. Самым зловещим аспектом декабрьского заседания 1912 года оказался тот циничный предлог, с помощью которого кайзеровские военные собирались одурачить как немцев, так и весь остальной мир в том, что касалось подлинной причины войны. Война должна была считаться оборонительной от России, во имя поддержки своего союзника — Австро-Венгерской империи. Все согласились и с тем, что в течение последующих месяцев сознание немецкого общества следует готовить к войне. И все же отложенная война — это та, которой удалось избежать. Бетманн Гольвег все еще не был убежден в ее необходимости, и только в июле 1914 года Вильгельм II сумел убедить его окончательно. Как справедливо заметил по этому поводу начальник германского Г енерального штаба, Бетманн Гольвег боялся «не столько французов и русских, сколько кайзера». Тем не менее, в 1913 году потребности армии вышли на первое место, и принятый рейхстагом законопроект увеличил армию на 136 000 призывников. Эта мера была задумана для того, чтобы к осени 1914 года довести общую численность армии до 800 000 человек. Бетманну Г ольвегу удалось добиться одного — от устаревшей Weltpolitik было решено отказаться. Вместо этого Г ермания обратила свой взор к Малой Азии и Месопотамии и начала развивать дружеские отношения с Турцией. Проектируемая железная дорога Берлин-Багдад должна была стать экономической артерией новой сферы германских имперских интересов. Великобритания, рассматривая Германию в качестве буфера против российской экспансии на Ближнем Востоке, не противилась ее появлению в этом регионе. На Балканах, где в 1913 году вспыхнула вторая балканская война, Бетманн Гольвег и британский министр иностранных дел сэр Эдвард Грей работали рука об руку, пытаясь локализовать и погасить этот вооруженный конфликт. Тайное заседание у кайзера, которое состоялось 8 декабря 1912 года, имело по меньшей мере то следствие, что позволило Бетманну Гольвегу проводить в 1913 году мирную политику и даже добиваться при этом определенных успехов. Впрочем, ему не удалось добиться главной цели — ослабить британскую поддержку Франции. Тем не менее Германия неумолимо двигалась к войне. Ее лидеры, приучая себя к мысли о войне, следовали неотвратимой логике милитаризма. Все закончилось тем, что летом 1914 года Бетманн Гольвег вместе со своим кайзером оказался на краю пропасти.