<<
>>

ГЛАВА 1 МИР В ДВАДЦАТОМ ВЕКЕ

Исторические эпохи не совпадают со столетиями. Начало новой исторической эры положил не 1800 год, а французская революция 1789 года. Поэтому отсчет XX века я предлагаю вести с 1871 года, когда Германия стала единой, или с 1890-х годов, когда в Европе и Азии стала проявляться международная нестабильность и началась новая эра имперского соперничества, названная немцами Weltpolitik.
На европейском континенте именно Г ермания оказалась самой могуще-ственной в военном отношении страной и при этом она быстро развивалась индустриально. В Восточной Азии в течение 1890 годов модернизированная Япония успешно провела свою первую захватническую войну против Китая. На Американском континенте был заложен необходимый фундамент для того, чтобы позднее Соединенные Штаты явились на мировую арену в качестве сверхдержавы. США больше не искали безопасности в изоляции. Наконец, Африка была почти полностью поделена между европейскими державами. Все это лишь некоторые из предзнаменований будущих великих перемен. Модернизация создала новые индустриальные и политические конфликты, не говоря уже о том, что разделила общество. Государство стало более централизованным, бюрократический аппарат вырос в размерах и увеличил свой контроль над жизнью личности. Социальное напряжение так ослабило царскую Россию, что в войне 1904-1905 годов она потерпела поражение от Японии. Британская империя находилась в безвыходном положении, поэтому искала поддержки независимо от того, с какой стороны она могла прийти. Яростный национализм, создавший гигантские армии и флоты, безудержный патриотизм, считавший войну не катастрофой, а подтверждением мужественности, — вот господствующие настроения начала века. Дети играли в солдатиков, а взрослые надевали красивую униформу. Грязные канавы, кишащие крысами, и пулеметы, косящие десятки тысяч молодых людей, — все это с трудом поддается осмыслению.
Служба в армии все еще считалась делом чести, рыцарственным и эффектным. Однако начало XX века обещало и лучшую, более цивилизованную жизнь в будущем. В западном мире цивилизация держалась не только на культурных достижениях, но и на моральных ценностях. Несмотря на все соперничество западных держав, бессмысленная резня этнических меньшинств (например, турецкий геноцид армян в 1890-х годах) вызывала всеобщее отвращение и побуждала к широкомасштабному вмешательству. Еврейские погромы в России и Румынии осуждались всеми цивилизованными людьми, включая и немцев, которые предлагали евреям помощь и убежище, несмотря на рост антисемитизма в самой Г ермании. Дело капитана Дрейфуса потрясло королеву Викторию и побудило Эмиля Золя создать мощное движение протеста в самой Франции, а обвинители капитана рассматривались как коррумпированные элементы Третьей республики. По мнению современников, цивилизация развивалась. До 1914 года не было серьезных оснований сомневаться в том, что история — это история прогресса человеческого общества, особенно в Европе. Среди европейской аристократии и буржуазии существовало чувство культурного родства. Управляемые монархами, которые состояли в родстве и правили достаточно длительное время или, как во Франции, президентами, которые сменялись слишком часто, чтобы их имело смысл запоминать, — состоятельные люди в любом месте Европы чувствовали себя как дома. Высшие слои общества были космополитичны. Развлекаясь на Ривьере, в Париже или Дрездене, они чувствовали, что принадлежат к сливкам цивилизации, имеют много общего. И, действительно, определенный прогресс был налицо. Увеличение производства продуктов питания делало возможным оказание помощи бедным и отчасти выбивало почву из-под ног социалистических агитаторов. В какой-то мере избирательное право в странах Запада послужило ответом на политическое давление и торговые союзы. Пенсии и страхование для рабочих были введены в Германии Бисмарком, после чего получили дальнейшее распространение в большинстве стран Западной Европы.
В растущих городах улучшалось медицинское обслуживание. Количество и виды детского труда регламентировались. Всеобщее образование стало нормой. Эти достижения конца XIX века получили дальнейшее распространение и после 1900 года. В новом столетии демократия расширила свои границы. Большая часть жителей Западной Европы и Соединенных Штатов обладали избирательным правом. Большинство просвещенных наций поняли, что для надлежащего управления необходимо согласие между теми, кто принимает законы и теми, кто им подчиняется. Наилучший способ обеспечить подобную кооперацию — через заседания всенародно избранных парламентов, которые создают правительства, выражающие волю большинства — по крайней мере по внешнему виду. Рейхстаг, французский парламент, Вестминстерский дворец, две палаты Конгресса и даже русская Дума — все они заседали в великолепных зданиях, подчерки-вающих значимость законодательной власти. Тенденция опираться на справедливые законы была четко усвоена Западом еще раньше. Как бы ни отличались национальные конституции, все они придерживались основ цивилизованного законодательства— независимого правосудия, равного для всех — богатых и бедных, сильных и слабых. Практика могла весьма отличаться от теории, но правосудие изображалось с завязанными глазами: оно едино для всех без исключения. Однако даже на Западе равноправие не носило универсального характера. Рабочие вынуждены были бороться за создание действенных профсоюзов, чтобы совместными усилиями добиваться приличной зарплаты и условий труда. И при этом в таких профсоюзах состояли совсем немногие. В Соединенных Штатах в 1900 году из 27 млн рабочих лишь 1 млн являлись членами профсоюзов. В Америке доминировали мужские профсоюзы, поэтому, как и в Британии, женщинам приходилось создавать собственные. Кстати, большинство американских профсоюзов не принимали в свои ряды эмигрантов и цветных рабочих 17 Этнические меньшинства подвергались дискриминации даже в политической системе Соединенных Штатов, которые гордились ею как самой передовой демократией в мире.
Реконструкция Юга после Граж-данской войны разбила надежды черных американцев на равноправие. Их требования справедливости и правосудия станут национальной проблемой на протяжении большей части XX века. Во всем мире существовала дискриминация той социальной группы, которая составляла половину населения земного шара — женщин. Американскому движению суфражисток потребовалось полвека, чтобы в 1920 году женщины получили право голоса. В Британии начиная с 1906 года агитация за права женщин вылилась в бурные общественные демонстрации, и только в 1918 году право голоса получили женщины старше тридцати лет. Тем же, кто находился в возрасте между двадцатью одним и тридцатью годами, пришлось ждать еще дольше. Впрочем, перед первой мировой войной получение женщинами избирательных прав уже стало своеобразным «верстовым столбом». В 1893 году Новая Зеландия стала первой страной, наделившей женщин правом участия в на-циональных выборах, за ней в 1908 году последовала Австралия. Но даже сейчас, когда век уже подходит к концу, на Ближнем Востоке существуют страны, в которых женщины лишены этого основного права. Более того, борьба за избирательные права является лишь вершиной айсберга женской дискриминации в таких областях, как образование, получение профессии, имущественные права и равная оплата с мужчинами. В то время, как в западных странах эмансипация грешит незаконченностью и неполнотой, существует множество азиатских, латиноамериканских, африканских и ближневосточных стран, где к женщинам все еще относятся как к низшим существам, как к движимому имуществу мужей или отцов. В Индии, например, бракосочетание законодательно не изменялось вплоть до 1955 года. Что касается контроля над рождаемостью, а на Западе он начался еще в XIX веке, избавив женщин от тяжкой ноши многократных беременностей, — то женщины стран «третьего мира», несмотря на самую настоятельную необходимость, еще к этому даже не смогли подступиться. Ограниченный прогресс на пути к равноправию, достигнутый западными странами в начале XX века, не нашел своего отражения во всем остальном мире.
Чем ближе подходил к концу XIX век, тем отчетливее про-глядывал конец империализма в Африке и Азии. Выгода, получаемая местными жителями за счет приобщения к западным законам и ценностям, большинству белым людей представлялась несомненной. 18 «Империалист чувствует глубокую гордость от созерцания великолепного наследия империи, завоеванной мужеством и энергией его предков, — писал один обозреватель в 1899 году. — Распространение британских традиций на каждую расу принесет им неисчислимые выгоды в виде справедливых законов, умелой торговли, разумного управления». В 1900 году европейцы и их потомки, поселившиеся в Америке, Австралии, Азии и Южной Африке, выглядели как господствующая сила земного шара. К 1914 году европейцы управляли гигантской мировой империей, раскинувшейся на территориях Африки, Азии, Америки и Австралии, с населением, превышавшим полмиллиарда человек. Иначе говоря, к 1914 году только один из трех жителей земного шара мог реально избежать управления европейцев или их потомков, большинство из которых были непоколебимо уверены в том, что их господство является естественным для них и выгодным для управляемых и что единственная проблема состоит в том, как мирно уладить дело между собой. Для африканцев или азиатов разница между европейцами заключалась лишь в том, что одни говорили по-английски, другие по-французски, третьи — по-немецки. Но у всех у них 6ыло_Ы5шдеЛ_мирс>воззрение,. основанное на нескольких особенностях. Во-первых, это чувство превосходства западного человека, грубо подтверждаемое его умением покорять народы, более многочисленные, чем вторгшиеся европейские армии. Огромные территории были захвачены у плохо вооруженных туземцев с минимальными потерями. И это было одной из главных причин распространения европейского могущества на другие регионы мира. С середины XIX века европейцы стали избегать во имя создания империй воевать друг с другом, поскольку цена такой войны между ними была бы на порядок выше. Итак, европеец образца 1900 года обладал чувством превосходства, подтвержденным на поле битвы, однако это чувство было лишь одной из особенностей его цивилизации.
Всех остальных людей он полагал нецивилизованными, хотя и признавал, что в прошлые века у них тоже были свои цивилизации и высоко ценил художественные произведения тех эпох. Китай, Индия, Египет и позднее Африка были просто ограблены. Большинство произведений из этих стран и по сей день хранятся в музеях Европы и Америки. Кроме того, с самого начала мощными движущими силами создания империй были прибыль и выгода. В XX веке индустриальная Европа попала в зависимость от импорта сырья для своих фабрик; Британия нуждалась в большом количестве хлопка-сырца, не говоря уже о никеле, каучуке и меди. В XIX веке британцы превратили свою страну во всемирную мастерскую, которая нуждалась в импорте продуктов питания — зерна, мяса, сахара и чая, — чтобы удовлетворить потребности рас-тущего населения. Некоторые из продуктов импортировались из континентальной Европы, другие издалека — из Америки, Австралии и Индии. По мере развития XX века все большее значение приобретал импорт нефти. Самый большой в мире британский торговый флот ввозил эти товары из-за морей и океанов. Колонии рассматривались европейцами в качестве поставщиков жизненно необходимого сырья и, что не менее важно, в качестве рынков для европейских промышленных товаров. В течение первых двадцати лет нашего века только рост промышленности США мог сравняться и даже превзойти рост европейской промышленности. Практически вся мировая торговля промышленными товарами, удвоившаяся за период с 1900 по 1913 год, находилась в руках Европы и США. В соответствии с этим наименее индустриализированные страны Европы, Азии и Американского континента должны были поставлять все больше сырья и продуктов питания. Часть европейских капиталов вкладывалась в освоение ресурсов других стран мира: повсюду прокладывались железные дороги, а в Африке, Азии, Северной и Южной Америках строились фабрики и рудники. Однако Европа и США продолжали доминировать в производстве конечного продукта. Мировая торговая конкуренция усилила колониальное соперничество за сырье и рынки сбыта, и США тоже не избежали этой лихорадки. Раздел Азии и Африки на европейские колонии повлек за собой их полную зависимость от экономической политики метрополий. Сюда входили — привилегированный доступ к источникам богатств, дешевой рабочей силе и сырью, господство на колониальных рынках и подавление местных конкурентов. Так, в начале века Соединенные Штаты были очень озабочены своим вытеснением с самого большого и не-насыщенного в мире рынка— китайского. В 1898 году они аннексировали Гавайи и оккупировали Филиппины. Кроме того, они формально объявили о своем несогласии с разделом Китая на привилегированные экономи-ческие регионы. Развивавшиеся свыше ста лет особые отношения США и Китая послужили одной из причин войны между США и Японией, начавшейся в 1941 году и имевшей последствия для всего мира. К 1900 году большая часть Африки и Азии уже были поделены между европейскими колонизаторами. А то, что осталось (за исключением Китая и Сиама) — острова Самоа, Марокко и границы территории Того, — являлось причинами серьезнейших дипломатических кризисов, никак не соответствующих подлинной значимости этих территорий. 19 Однако не все гордились расширением границ империи, существовало и скрытое противодействие этому. Британские либералы — сторонники Гладстона в 80-х годах XIX века сумели избежать империалистической лихорадки. «Все цветные люди, — заявляет автор статьи в Pall Mall Gazette от 1884 года, — по-видимому, рассматриваются в качестве дичи, на которую разрешено охотиться», поскольку предполагается, «что никто из живущих в обоих полушариях не имеет права на власть или суверенитет, за исключением европейцев от рождения или по происхождению». Во время англо-бурской войны (1899-1902) отважные либералы бросили вызов господствующему в Британии «ура-патриотизму». Будущий премьер-министр страны Ллойд-Джордж вынужден был бежать от разъяренной бирмингемской толпы, переодевшись в форму полицейского. Бирмингем являлся политическим оплотом Джозефа Чемберлена, секретаря по делам колоний, который самым активным образом пропагандировал «новый империализм» и вторил призыву Сесиля Родса к «братству англосаксонской расы», состоящей из англичан, немцев и белых американцев англо-германского происхождения. Впрочем, американцы не спешили кинуться в эти «братские» объятия. После испано-американской войны 1898 года колонизация Филиппин Соединенными Штатами привела к яростным спорам в самой Америке. Один из самых заметных и красноречивых лидеров антиимпериалистической лиги, образованной после этой войны, осудил политику США на Филиппинах и Кубе следующим пассажем: «Эта нация не может быть наполовину республикой, наполовину колонией, наполовину свободной, наполовину зависимой. Наш образ правления, наши традиции, наши нынешние интересы и наше будущее благоденствие — все это запрещает нам вступать на путь завоеваний». Очевидно, что к началу XX века уже существовала моральная оппозиция империализму. И позднее в этом веке ее аргументы станут еще весомее. Мораль имеет большую привлекательность, когда она способна принести и практическую пользу. В XIX веке соревнование имперских наций подошло к концу ввиду опасения, что проигрыш неизбежно приведет к национальному упадку. В атмосфере взаимной подозрительности западные страны намеревались разделить оставшиеся регионы на колонии и сферы влияния. Экспансия западных держав на рубеже XIX-XX веков несла в себе семена собственной гибели. Это не было какое-то расовое превосходство, наделившее западного человека уникальным даром организации общества, способного к промышленному росту и увеличению численности населения. Запад применил свои знания в других частях света, благодаря чему европейские переселенцы США превзошли в уровне промышленного производства свою прежнюю родину. Однако высокая продуктивность не являлась монополией Запада: позднее и Япония и Южная Корея доказали, что можно превзойти западные темпы роста. Еще американская война за независимость продемонстрировала, что жители Нового Света не согласятся находиться под постоянным управлением Старого Света. Однако сохранилось широко распростра-ненное европейское заблуждение, что стремление к независимости и государственности в обозримом будущем не получит среди черных африканцев сколько-нибудь заметного распространения. Человеческая способность к самоуправлению прямо увязывалась с цветом кожи, и на вершине этой пирамиды, естественно, находились белые европейцы. За ними следовали «коричневые» индусы, которые — и это признавалось — когда-нибудь в отдаленном будущем обретут способность к самоуправлению. В самом низу находились представители «черной» расы. «Желтые» китайцы и японцы не очень-то укладывались в рамки этой «цветной» схемы, хотя бы уже потому, что японцы выказали удивительные способности к европеизации. Сотни миллионов китайцев и японцев испугали Запад возможностью ответного удара со стороны желтой расы — «желтой опасности». В основе империалистического господства лежало распространение европейских знаний. Китайцы, японцы, корейцы, индийцы и африканцы начали применять эти знания на практике и производить на родине товары самого высокого качества. Зародилось новое чувство национализма, сопротивлявшееся господству Запада и боровшееся с ним его же собственными знаниями и оружием. Когда была получена независимость, старые традиции вновь заявили о себе и, впитав в себя новые знания, по-родили уникальную смесь в каждом из регионов земного шара. Мир остался разделенным и по-прежнему слишком большим и разнообразным для того, чтобы в нем могла господствовать какая-то одна культура или нация. Но все это еще было делом ближайшего будущего. Западный контроль над большей частью земного шара к 1900 году являлся неоспоримым фактом. Африка была поделена. Осталось поделить лишь два формально независимых государства — Марокко и Египет, но они и так были теснейшим образом вовлечены в европейскую сферу влияния. И лишь Абиссиния сумела противостоять натиску европейцев. Оттоманская империя, протянувшаяся с Балкан через Малую Азию и Ближний Восток до самого Индийского океана, оставалась ареной яростного соперничества европейских держав. Независимые государства этого 20 региона не могли сопротивляться европейскому эконо-мико-политическому вторжению, но их правители ухитрялись сохранять определенную независимость за счет умелых маневров между конкурирующими европейскими странами. Раздел Ближнего Востока снова и снова откладывался, поскольку в этом стратегически важном регионе, лежавшем на пути в Индию, Британия и Россия никогда не доверяли друг другу настолько, чтобы заключить окончательную сделку, предпочитая вместо этого видеть Оттоманскую империю и Персию в качестве слабых буферных государств между соответствующими сферами своих интересов. Дальше на восток лежал Китай, самая многонаселенная страна в мире, численность населения которой в 1900 году достигала 420 миллионов человек. Когда западное влияние в Китае оказалось под угрозой в результате так называемого «боксерского» восстания 1900 года, все страны Запада выступили единым фронтом. Международная армия высадилась в Китае для того, чтобы «спасти» европейцев. А ведь тем отнюдь не угрожала «туземная» жестокость. С точки зрения финансов и территории, западные державы продолжали держать Китай в узде, хотя и несколько ослабили свою непосредственную власть над ним. Теперь эта власть осуществлялась опосредованно, через имевшее номинальную власть центральное китайское правительство в Пекине. Западные европейцы отделили от Китая несколько торговых факторий и приобрели стратегические базы вдоль побережья и внутри страны, а кроме того заставили Китай разрешить создание полуколониальных международных кварталов в некоторых городах страны. Наиболее важный из них, в Шанхае, служил в качестве европейского торгового центра. Британия увеличила свою колонию Г онконг, заставив Китай предоставить ей в аренду смежные территории. Это произошло в 1898 году. Россия стремилась аннексировать обширные китайские территории на севере. Бросая взгляд в прошлое, можно увидеть, что к началу века европейская мировая империя достигла своего зенита. Именно в это время и Соединенные Штаты впервые заявили о своей мощи и влиянии в регионе Тихого океана. Но в 1900 году Европа еще не желала приглашать США на консультации по поводу восстановления равновесия, которому своими действиями в Восточной Азии угрожала Россия. Восстанавливать это равновесие взялась Япония. В отличие от Китая, ее никогда не покоряли европейцы. В середине XIX века американцы вынудили ее признать западное влияние, однако она была слишком сложной страной для прямого захвата. Вместо этого самая большая из европейских империй — Британская в 1902 году заключила союз с Японией на тех условиях, которые сама же продиктовала японским правителям. Европейские интересы были глобальными, а потому будущие возможные конфликты по поводу империалистических сфер влияния всерьез занимали умы правителей и тех слоев общества, которые разделяли имперские амбиции. И именно эти люди обладали наибольшей властью. Однако Европа не была единой. Несмотря на чувство общности в отношении мировых проблем, европейские лидеры внезапно осознали, что оказались втянуты в борьбу внутри своего собственного континента. И, как полагала каждая из участвующих в ней наций, от исхода этой борьбы зависело ее будущее как мировой державы. Гонка вооружений и имперское соперничество, огромные противостоящие друг другу армии и флоты, состоящие из дредноутов, — все это было не столько причиной грядущей войны, сколько симптомом растущего напряжения. Историки без конца спорят о причинах, которые ввергли Запад в эту катастрофу. Социальное напряжение внутри каждой страны и опасения правящих классов, особенно в кайзеровской Германии, косвенно способствовали политическому недомоганию в период великих перемен. В качестве объяснения того, почему война началась именно в 1914 году, предлагается теория, согласно которой патриотическая война была средством избежать войны гражданской. Однако эта теория представляется неубедительной даже в отношении кайзеровской Г ермании. Утверждение о том, что войны возникают просто потому, что нации перестают верить в возможность дальнейшего сосуществования, уже стало почти трюизмом. И тем не менее, этот трюизм является лучшим объяснением, чем мнение, которое полагает: каждая нация в войне преследует главную цель — необходимость завоевания новых территорий. В отношении России или Японии периода 1900-1905 годов это может быть истиной, но этим нельзя объяснить начало первой мировой войны. Среди великих держав существовал определенный фатализм — разница в раз-витии должна с неизбежностью привести к войне между ними. Сильные должны обязательно напасть на слабых и разделить добычу между собой. Вот что писал по этому поводу в начале века мудрый и опытный британс-кий премьер-министр, третий маркиз Солсбери: «Грубо говоря, все мировые нации можно разделить на живые и умирающие... слабые государства становятся еще слабее, а сильные— сильнее... живые нации будут постепенно посягать на территории умирающих, а семена и причины конфликтов между цивилизованными нациями быстро произрастать. Разумеется, не следует думать, что какой-либо из живых наций будет позволено иметь монополию на заботу об этих несчастных пациентах или их оперирование, поэтому спор идет о 27 том, кто получит привилегию на это и какими средствами он будет это делать. Все может послужить причинами фатальных разногласий между великими нациями, чьи могучие армии угрожающе противостоят друг другу. Именно эти опасности, по моему мнению, и угрожают нам в предстоящий период». В 1900 году существовало несколько очевидно умирающих империй, а «сильными нациями», соперничающими за их территории, являлись великие европейские державы и Япония. Но к 1914 году положение изменилось. Теперь великие державы набросились друг на друга, полагая, что некоторые из них должны умереть, чтобы остальные жили в безопасности. Даже Г ермания, самая сильная из них, по мнению кайзеровских генералов, не могла чувствовать себя в безопасности перед угрозой остальных противостоящих ей стран. Именно это фатальное убеждение и явилось главной причиной, приведшей к первой мировой войне 1914-1918 годов. В сущности, все сложные международные отношения были сведены к извращенному истолкованию теории Дарвина. Первая мировая война разрушила все социальные связи предвоенной континентальной Европы. Австро-Венгерская и Оттоманская империи развалились; Г ермания, самая сильная из европейских стран, оказалась разгромлена и унижена; Италия, принеся множество жертв, приобрела взамен очень немного; царская Россия распалась и оказалась ввергнутой в гражданскую войну и хаос. В результате возникшего хаоса в России несколько безжалостных людей получили возможность определять судьбу нации. Ленин и Сталин сумели создать более эффективное и жестокое самодержавие, чем то, которое существовало при Романовых. Новые истины были найдены в трудах Карла Маркса и интерпретированы русскими диктаторами, заставившими людей воплощать в жизнь коммунистические идеи. В Италии разочарование в парламентской демократии привело к фашизму. В Г ермании демократия сумела сохраниться, хотя и в усеченном виде, однако была уничтожена после того, как люди разочаровались в ней еще раз в период депрессии начала 30-х годов. Расовая доктрина Гитлера встретила понимание, а успехи внутри и за" пределами страны утвердили его власть. Несмотря на различия в идеологиях, эти диктаторы были едины в своем отрицании христианской этики, священной ценности человеческой жизни, правосудия и равенства всех перед законом. Они допускали гибель миллионов людей во имя достижения поставленных целей. И именно на них лежит ответственность за все те революционные перевороты, которые отбросили человечество далеко назад. Сталин и Гитлер были далеко не первыми диктаторами, на чьей совести лежат массовые убийства. Во время первой мировой войны турки устроили массовую резню армян под влиянием ненависти, вспыхнувшей из опасения, что в начавшейся войне это этническое меньшинство окажется предателями. Сталинские убийства «классовых врагов» и всех, заподозренных в оппозиции, были поступками кровавого тирана, но далеко не новыми в истории человечества. Однако ничто в истории развития государств не может сравниться с нацистским воплощением в жизнь идеи разделения рас. Это привело к созданию «фабрик смерти», где погибли миллионы мужчин, женщин и детей, большей частью евреев или цыган. Практиковались и массовые убийства представителей «низшей славянской расы» — русских, белорусов, украинцев и поляков; а те, кто был оставлен в живых, считались рабами германских господ. Нацистский кошмар закончился в 1945 году. Однако его удалось одолеть только с помощью коммунистического Советского Союза. Пока Сталин был жив, в Советском Союзе и его сателлитах права человека прак-тически ничего не стоили. С окончанием второй мировой войны испытания для Китая не закончились. В стране возобновилась гражданская война, закончившаяся победой коммунистов. Натри десятилетия Мао Дзедун навязал крестьянской стране свою версию коммунизма. Многие миллионы людей погибли в Китае в результате террора, классовой войны и экспериментов по построению общества коммунистического изобилия. Режим Пол Пота в Камбодже также являет собой пример бесчеловечности идеологической теории, равнозначной геноциду. Чем ближе к концу подходит XX век, тем сильнее нарастает волна протеста против коммунистической диктатуры. Страдания и угнетения, которым подвергались люди во всем мире в XX веке, намного превосходят страдания и угнетения века XIX. Только меньшинство, чей жизненный уровень вырос и которое живет в свободных странах, увидело наяву воплощение обещанного изобилия. Но даже в этих благополучных странах имеется лишь очень немного семей, члены которых не пострадали бы в войнах XX столетия. После 1945 года западным странам удалось избежать кошмара третьей мировой войны, которая не раз казалась более чем возможной, но не удалось избежать войн вообще. Впрочем, в результате этих войн страдали не столько европейцы, сколько жители Азии, Африки и Ближнего Востока. «Холодная» война разделила самые могучие мировые нации на два противоположных лагеря. Запад считал себя «свободным миром», а Восток — «обществом 22 коммунистического будущего». И они соперничали между собой за доминирование в остальном мире — Африке, Азии, на Ближнем Востоке и в Латинской Америке. Во всех этих регионах Восток бросал вызов преобладающему господству Запада. Это соперничество и стало при-оритетным во второй половине XX века, поэтому все региональные конфликты надо рассматривать сквозь призму «холодной» войны. Однако росли противоречия и внутри двух противоборствующих блоков, и самым серьезным из них была вражда Советского Союза и Китая, которая за-метно осложнила положение в Азии. Тому, что «холодная» война так и не переросла в «горячую», человечество в основном обязано доктрине о «гарантированном» взаимном уничтожении. Обе стороны накопили ядерные арсеналы, с помощью которых могли уничтожить как друг друга, так и весь остальной мир. Надежной защиты от ракетного ответного удара не существовало. Именно перспектива взаимного уничтожения и помогла сохранить хрупкий мир между противостоящими сторонами. Борьба за мировое господство велась другими средствами, включая локальные войны между странами, не обладающими ядерным оружием, но имевшими обычное вооружение и поддерживаемыми ядерными державами. Большинство западных историков недооценивает постоянную угрозу национализма, доставшуюся в наследство XX веку от века XIX. Надежды на мир для всего человечества и смягчение национальной вражды связывались с образованной после первой мировой войны Лигой Наций. Но еще задолго до начала второй мировой войны принцип «коллективной безопасности» потерпел крах, когда взаимные обязательства стран-членов Лиги столкнулись с осознанием различных национальных интересов. Новый всплеск надежд был связан с образова-нием после второй мировой войны Организации Объединенных Наций, однако и она не смогла навести мосты между странами, принимавшими участие в «холодной» войне. Как Лига Наций, так и ООН выполняли полезные международные функции, но эффективность обеих организаций была сильно ограничена нежеланием мировых держав сотрудничать друг с другом. Несмотря на растущую взаимозависимость от решения мировых проблем, включая торговлю, состояние окружающей среды и здоровья человечества, национальные интересы были интерпретированы слишком узко, как вторичные по отношению к интересам мирового сообщества. В XX веке, несмотря на развитие транспорта и средств массовой коммуникации (включая дешевые транзисторные приемники и телевидение), которые сделали мир более «тесным», национализм отнюдь не пошел на убыль и не уступил свое место общечеловеческой идеологии. Можно привести самый очевидный пример — вера в то, что коммунистическая идеология успешно справится с национальными и этническими конфликтами, в конце XX века потерпела сокрушительное поражение. До сих пор вспышки национализма приходится подавлять силой оружия. Стоит вывести войска — и национализм вспыхивает вновь и порой в самой разрушительной форме. Однако после 1945 года в мире произошли позитивные перемены. Благодаря опыту второй мировой войны и успехам международного сотрудничества, национализм в странах Западной Европы в значительной мере трансформировался. Признаком этих положительных сдвигов стали открытые границы. До второй мировой войны существовала только одна открытая граница между двумя независимыми странами — США и Канадой. К концу нашего века все границы между странами Европейского сообщества стали открытыми. Сегодня война между Францией и Г ерманией или между Г ерманией и ее ближайшими соседями стала просто немыслимой, поскольку война начинается тогда, когда вера в возможность мирного сосуществования оказывается исчерпанной. В этом отношении международный климат заметно изменился к лучшему. Однако по-прежнему сохраняется возможность войн на Балканах, в Восточной Европе, Азии, Африке и на Ближнем Востоке. Не проходит и года, чтобы в каком-нибудь регионе мира не вспыхнул военный конфликт, причем многие такие конфликты принимают варварские формы гражданских войн. Новым в 90-годах этого века является то, что теперь такие войны не сопровождаются конфронтацией мировых держав. Решение России и Соединенных Штатов о прекращении помощи враждующим сторонам в Афганистане ознаменовало собой конец косвенного противостояния между Советским Союзом и США, которое продолжалось со времени окончания второй мировой войны в различных странах Азии, Ближнего Востока, Африки и Латинской Америки. Однако это не избавило человечество от войн. Вооруженное вмешательство мировых дер жав под эгидой ООН или выполнение большой страной полицейских функций на территории малой стоит очень недешево. Ресурсы ООН ограничены выполнением миротворческих функций на Кипре, в Камбодже, Югославии и в других горячих точках. Не существует универсальных миротворческих сил. Вооруженная интервенция теперь возможна лишь тогда, когда затрагиваются непосредственные интересы мировых держав, как это было во время войны в Персидском заливе в 1991 году. К сожалению, такая интервенция намного менее вероятна, когда на карту поставлены чисто гуманитарные интересы. Мировая история самым тесным образом переплетена с историей миграции. Бедные и гонимые покидали свою родину, чтобы обрести ее в других странах. Великое 23 переселение из Восточной в Западную Европу и дальше, через Атлантический океан — в Соединенные Штаты, Канаду, Аргентину, Австралию и Южную Африку продолжалось на протяжении всего XIX века, причем большинство эмигрантов представляли собой неквали-фицированных рабочих из сельской местности. Однако это свободное перемещение людей, прерванное с началом первой мировой войны, было прекращено вскоре после ее окончания. В странах, контролируемых европейцами и выходцами из Европы, были введены квоты — например, акт об иммигрантах, принятый Соединенными Штатами в 1924 году, поставил преграду на пути дальнейшей волны эмиграции из Европы. Эти страны проводили такую иммиграционную политику, которая свела поток эмигрантов из стран Азии и Африки к тонкому ручейку. В Соединенных Штатах ограничения для иммигрантов из Китая и Японии стали вводиться еще перед 1914 годом. Такие иммигранты приветствовались лишь тогда, когда возникала потребность в рабочей силе. Такой же позиции придерживалась и Британия, которая после 1945 года поощряла иммигрантов из Вест-Индии и ограничила их поток в 1962 году. Потребность в рабочей силе, зависящая от состояния дел в экономике, и расовые предрассудки служили главными причинами иммиграционной политики. В то время, как Запад после первой мировой войны ограничил межконтинентальную миграцию, в самой Азии миграция продолжалась. Большие группы населения переселялись из Индии, Японии и Кореи в Бир-му и на Малайский архипелаг, в Манчжурию и на Цейлон. Китайские иммигранты играли решающую роль в Азии, а индийские торговцы — в африканских странах, находящихся на побережье Индийского океана. После второй мировой войны в Азии, Европе и на Ближнем Востоке снова всколыхнулась сильная волна миграции. Миллионы японцев вернулись на родину. Раздел полуострова Индостан привел к самой большой, внезапной и насильственной миграции в истории, когда около 25 млн человек переселились с востока на запад и с запада на восток. К концу войны в Европе Западная Г ермания приняла 20 млн беженцев и временных рабочих с Востока. Два миллиона европейцев эмигрировали в Канаду и Австралию, 3 млн северокорейцев переселились на юг Корейского полуострова. После второй мировой войны Соединенные Штаты попробовали изменить иммиграционные правила, в результате чего за период с 1941 по 1980 год в страну прибыло свыше 11 млн официальных иммигрантов. Подавляющее большинство из них были европейского происхождения. После 1945 года возросло число пуэрториканцев и филиппинцев, имевших иммиграционные преимущества. Существовал и большой наплыв испаноязычных из стран Карибского бассейна, не говоря уже о прибли-зительно 5 млн нелегальных иммигрантов, пересекших мексиканскую границу, чтобы найти любую работу в процветающей Калифорнии. В результате этого количество европейцев уменьшилось до одной пятой от общего количества иммигрантов. Второй по величине наплыв этнических иммигрантов происходил из Азии — с Тайваня, Корейского полуострова, а после вьетнамской войны и из Вьетнама. Соединенные Штаты стали гораздо более многонациональным государством, чем когда-либо прежде. Но, в отличие от большинства черных и испаноговорящих, азиаты преуспели в подъеме с самой низкой социальной ступеньки американского общества на высшую. Хотя после 1945 года европейская миграция в Африку южнее Сахары была не слишком велика количественно — скорее всего меньше 1 млн человек, — их влияние как поселенцев и администраторов на историю африканских стран имело решающее значение для всего Африканского континента. Одним из самых значительных событий на Ближнем Востоке после 1945 года было создание государства Израиль. Благодаря миграции население Израиля росло самыми быстрыми темпами по сравнению с населением других послевоенных стран. Согласно закону о возвращении каждый еврей из любой части земного шара имел право немедленно переселиться в Израиль и получить все права гражданства. За период между маем 1948 года и июнем 1953-го население страны удвоилось, а к концу 1956 года утроилось, достигнув 1 667 000 человек. Не существует точной статистики в отношении тех переселенцев, которые начиная с 1945 года пустились в путь, движимые страхом, голодом или надеждой на лучшее будущее. Скорее всего, их количество достигает 80 миллионов человек. К концу нашего столетия свыше 10 миллионов человек все еще находятся на положении беженцев, не имея постоянной страны обитания. Более того, каждый год политические перевороты и голод создают все новых и новых беженцев. Самые процветающие страны мира продолжают возводить барьеры на пути переселенцев из бедных стран и тщательно проверяют всех, кто ищет убежища. Европу уже не разделяет «железный занавес», однако ему на смену пришли другие невидимые преграды, призванные остановить поток переселенцев с востока на запад и с юга на север. Единственное реальное решение проблемы миграции состоит в том, чтобы помогать развитию бедных стран, пробуждая у их населения надежды на повышение жизненного уровня. Помощь, оказываемая богатыми странами, абсолютно не отвечает потребностям стран бедных, а займы ведут к стремительному возрастанию долгов. Сообщество стран «третьего мира» вынуждено 24 продавать свои сырьевые запасы по более низкой цене, а покупать промышленную продукцию развитых стран по более дорогой. Этот естественный ущерб сочетается с коррупцией, экономической неразберихой, истощением ресурсов на войны и вооружения и колоссальным неравенством доходов. Но в основе всего этого лежит не-управляемый рост населения, который перечеркивает все имеющиеся достижения. В XX веке произошел демографический взрыв. В 1900 году население планеты составляло 1600 млн человек. К 1930 году эта численность возросла до 2 млрд, к 1970— до 3,6 млрд, а к концу столетия может достигнуть 6 млрд. Почти 90 % этого роста приходится на страны «третьего мира». Численность населения таких городов, как Калькутта, Джакарта и Каир, достигла многих миллионов человек. Безжалостное давление населения на ресурсы сводит на нет все усилия по улучшению жизненного уровня беднейших регионов мира, например таких, как Бангладеш. Пропасть между богатейшими и беднейшими регионами мира не только не сужается, но, напротив, становится шире. Правительства стран «третьего мира» пытаются вернуться к контролю над рожда-емостью, но, за исключением драконовских законов в Китае, эти действия пока еще не возымели желанного успеха. Даже страдания, войны и голод отражаются лишь временным падением постоянно растущей вверх кривой рождаемости. Наверное, только СПИД может оказать самое серьезное влияние на эту кривую, если только вовремя не будет найдено лекарство против него: в Африке эта болезнь очень распространена — например, ею заражен каждый шестой житель Уганды. Единственный позитивный способ установления контроля над рождаемостью — это экономический и социальный прогресс беднейших стран мира. Однако пока в нищете живет свыше 800 млн человек об этой цели можно только мечтать. В конце XX столетия многие проблемы из тех, что тревожили мир в начале века, по-прежнему остаются нерешенными. Предсказание Томаса Роберта Мальтуса, сделанное в его «Опыте о законе народонаселения», опубликованном в 1798 году, и пока еще не опровергнутое, гласит, что рост населения будет опережать рост производства продуктов питания. И это лишает надежд на прогресс и благополучие стран «третьего мира». Согласно некоторым оценкам, в этих странах треть всех детей, не достигших пятилетнего возраста — то есть, около 150млн— страдают от голода и болезней. Из 122 млн детей, родившихся в 1979 году, каждый десятый не дожил до 1981 года. В Африке все еще есть страны, где каждый четвертый ребенок не доживает до одного года. А в странах Запада слишком обильное питание приводит к резкому увеличению сердечных заболеваний. Согласно данным Генерального секретаря ООН за 1989 год, 500 млн голодают и ежегодно количество голодающих увеличивается на 10 млн человек. Согласно отчету Брандта «Север — Юг: программа выживания» (1980) эти цифры занижены. Там же говорится: «Перед мировым сообществом нет более важной задачи, чем сокращение коли-чества голодающих и недоедающих во всех странах мира». Никто не может предложить на этот счет абсолютно достоверных данных. Мировое сообщество реагирует лишь драматичными телевизионными репортажами из голодающих регионов, например, с Африканского Рога, однако продолжает спорить о путях решения этой проблемы. Теперь, когда страны «третьего мира» добились политической независимости, бывшие колониальные империи получили удобную возможность уклоняться от прямой ответственности за решение проблемы голода. Политическая независимость, полученная бывшими колониями, повлекла за собой колоссальные перемены, которые произошли гораздо быстрее, чем предполагалось западными экспертами перед началом второй мировой войны. Однако во многих странах эта независимость отнюдь не сопровождалась установлением более удачного правления или достижением желанной свободы. Страны «третьего мира» оказались к этому не готовы, а различия внутри этих стран в уровне благосостояния и образования слишком велики для того, чтобы построить их на сколько-нибудь демократических началах, как это было сделано в Индии. Но на полуострове Индостан, как и во всех других бывших колониях, не исчезли этническая вражда и кровопролития. В начале века в Восточной Азии сложилась такая ситуация, что раздел Китая казался неизбежным и Япония поторопилась объявить себя господствующей державой. Однако Китай оказался слишком велик для того, чтобы его можно было разделить и поглотить. Вооруженный конфликт между Японией и ее соседями по тихоокеанскому бассейну закончился только в 1945 году. К концу XX века Япония заявила о себе как об экономической сверхдержаве, способной самым решительным образом повлиять на мировые экономические отношения. Китай же, пока остающийся экономически слабым, быстро развивается, по-прежнему являясь самой густонаселенной страной мира. К концу нынешнего столетия последние иностранные поселения, отторгнутые у него еще в прошлом веке — Гонконг и Макао, — снова войдут в его состав. B 1998 году Куба, Китай, Вьетнам и Северная Корея остаются последними коммунистическими державами. В начале столетия труды Карла Маркса вдохновили социалистическую мысль и послужили основой для многих политических событий, происшедших в странах Мировые империи. 1900-год 26 западного мира. В 1900 году самая большая социалистическая партия существовала в кайзеровской Германии. Но эта и ей подобные социалистические партии придерживались того, что добиваться власти надо конституционными средствами. Революционеры находились на обо-чине. Ленин, живший в изгнании, имел самые безнадежные перспективы до тех пор, пока первая мировая война не создала предпосылки для революционной ситуации в России. К концу нынешнего века мировой коммунизм и культ марксизма-ленинизма были дискредитированы даже в Советском Союзе. Неожиданные политические события, произошедшие в странах Центральной и Восточной Европы в 1989-1991 годах, оказались, кроме румынских, достаточно мирными. В каждом уголке земного шара самодержавно-бюрократические государства оказались перед лицом могучего вызова, брошенного им самой историей. Экономические успехи и социальный прогресс, достигнутые в этом веке странами Запада, делают их желанным образцом для остального мира, в том числе и такие его институты, как свободный рынок и демократия с многопартийной систе-мой. Однако какую трансформацию претерпят эти институты в обществах, не знавших их прежде? «Свобода», «демократия» и «свободный рынок» — это всего лишь теоретические концепции, однако их воплощение в жизнь затруднено многими обстоятельствами. На Западе не существует стран, где свободный рынок не подвергался бы определенным ограничениям, защищающим интересы рабочих и потребителей. Эти институты ограничений, воплощенные, например, в виде успешно функционирующей «социальной рыночной экономики» Германии, развивались на протяжении многих лет. А насколько большую роль должно играть государство? Не все должно быть приватизировано и уж, разумеется, не одномоментно. Насколько велика должна быть система социальной защиты населения? Само слово «коммунизм» уже утратило точное значение. Сегодняшний коммунизм в Китае весьма отличается от того, каким он был тридцать лет назад, поскольку там теперь процветают частные предприятия. Многие понятия ныне необходимо пересматривать. И не стоит искать решения проблем по пути выдвижения простых лозунгов. В начале этого столетия кто-то мог верить в постепенное зарождение нового лучшего мира. Человеческая история была историей прогресса. Однако социалистические идеалы оказались утопией еще раньше, чем по-дошел к концу сам век. В середине столетия была значительно поколеблена вера в человеческий прогресс и неизбежное распространение цивилизации. Власть национал-социализма и его разрушительных расовых доктрин была ликвидирована. То был конец империи зла, но не конец тирании. В конце XX века есть немного больше оснований для оптимизма. Диктатура наглядно продемонстрировала все свои ужасы, разгул коррупции, неэффективность и антигуманность. Но проблемы, которые стоят перед человечеством, вступающим в новую эру, остаются чрезвычайно сложны-ми. С гибелью советской модели коммунистического тоталитаризма возникло довольно поверхностное мировое согласие с той точкой зрения (которую не разделяет Китай), что только демократия и рыночная экономика могут примирить людей с их правительствами и справиться со сложными экономическими требованиями современных обществ; и что, если прогресс будет достигнут, то революционная ситуация канет в Лету. Будет ли это «концом истории» и концом великих идеологических дебатов о будущем пути, по которому должно пойти человечество? Наш мир слиш-ком разный для того, чтобы это походило на правду. Новые реальности, оставаясь неизменными, не получат больше шансов на выживание, чем старые. Конец XX века оказался совсем не таким, каким его ожидали увидеть. Рассматривая некоторые из всемирных перемен, сравнивая начало и конец века, наша книга поведает об истории человечества, которая пролегла между ними.
<< | >>
Источник: Гренвилл Дж.. История XX века. Люди. События. Факты. 1999

Еще по теме ГЛАВА 1 МИР В ДВАДЦАТОМ ВЕКЕ:

  1. Глава 2. Двадцатый век начинается
  2. Глава II ЭКОЛОГИЯ
  3. Глава 6 Угрозы поступательному развитию: природные ресурсы и экологическая катастрофа
  4. ГЛАВА 1 Об истории реальной, виртуальной, рациональной. О роли личности в истории. И о главной ошибке Сталина
  5. ГЛАВА2 Сталин, Гитлер и их комментаторы
  6. Глава 10 НАШ ДУХОВНЫЙ путь
  7. 1.2 Отношение к незрячим в средние века
  8. ГЛАВА ПЕРВАЯ О              СУБЪЕКТИВНОСТИ РЕЛИГИОЗНОГО ОПЫТА
  9. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ О              ВЫРОЖДЕНИИ РЕЛИГИОЗНОГО ОПЫТА
  10. Глава первая Церковь и комедианты
  11. Глава 5. ВСТРЕЧА ЧЕЛОВЕКА С САМИМ СОБОЙ
  12. ГЛАВА 1 МИР В ДВАДЦАТОМ ВЕКЕ
  13. ГЛАВА 6 ВЫХОД СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ НА МИРОВУЮ АРЕНУ
  14. ГЛАВА 69 КОЛУМБИЯ, ПЕРУ И ЧИЛИ
  15. ГЛАВА 73 КОНЕЦ ПРАВЛЕНИЯ БЕЛЫХ В ЗАПАДНОЙ АФРИКЕ
  16. ГЛАВА 91 К ЕДИНОМУ МИРУ? ПОСЛЕДНЯЯ ДЕКАДА ВЕКА
  17. ГЛАВА 7 Нормативно-правовые и профессиональноэтические регуляторы журналистского поведения
  18. ГЛАВА III МАРКСИЗМ И РЕВИЗИОНИЗМ В ИТАЛИИ
  19. Глава третья. Мощи и мечи Жанны д’Арк
  20. Глава 2 ИСТОРИЯ: ГЕРОИ, ЦАРИ И ЭНЗИ