Все более интенсивное движение векселей па предъявителя напоминало и все более затягивавшуюся сеть, накидываемую деловыми компаниями. Давайте теперь посмотрим на них, чтобы констатировать разнообразие их юридической организации, структур, их размеров и их деятельности. Италия и на этот раз предоставила образцы: commenda и compagnia, первая родилась, несомненно, в приморских городах, Венеции и Генуе, вторая — скорее в городах, лежавших в глубине полуострова, где развивалась промышленная и активная банковская деятельность. Commenda, которая в Венеции называлась collcganza, появилась в XII в. и представляла собой прообраз современных обществ, основанных на паях, compagnia — акционерного общества. В наиболее простом контракте commenda вкладчик или заимодавец авансировал отправлявшемуся купцу (обычно за море) капитал, необходимый для этого делового путешествия. Если деньги утрачивались, то ущерб полностью списывался на счет заимодавца; если имелась прибыль, вкладчик вновь получал свой капитал и большую часть прибыли — часто гри четверти. Но распределение капитала и прибылей могло быть различным. Во многих венецианских colleganze капиталист, который не совершал поездок, авансировал две трети капитала, заемщик, вкладывавший свой труд, кроме того, добавлял треть капитала. Если оба понесли ущерб, то он распределялся пропорционально вложенным средствам, но если имелась прибыль, то ее разделяли пополам. Институт commenda плодотворно сопровождал всю экономическую жизнь Возрождения. Хотя многочисленные ассоциации commenda часто имели довольно скромные суммы, «распространение этих контрактов во многих социальных кругах выполняло во внутренней экономике больших приморских городов ту же функцию, что и массовое участие мелких акционеров в наших акционерных обществах внутри нашей промышленной экономики» (А. Сапори). В XV в. особенно распространился один из типов commenda, тип commenda in nave implicata: владельцу судна, который в ту эпоху частенько был и кормчим, недоставало денег для фрахтования своего корабля — случай почти всеобщий. Таким образом, он обращался к заимодавцам, которые ему помогали выдержать тяготы по снаряжению корабля и закупке груза. Необходимый для этого капитал тогда разделяли на определенное количество loca, или carati, — равные доли, количество которых редко было больше 24. Кредиторы разделяли эти carati в зависимости от средств, которые они вкладывали. Хозяин судна в силу этого получал только свою зарплату, но также мог удерживать за собой некоторое количество долей в компании. Подобная форма ассоциации еще в XVI— XVII вв. сохранялась в Нанте и Сен-Мало, когда речь шла о снаряжении торгового судна или корсарского корабля; в этом случае общее количество долей обычно равнялось 32. Commenda in nave implicata была, как и все другие commenda, компанией, созданной на короткий срок, ограниченный продолжительностью использования корабля в течение одного плавания. Судно возвращается, счета приостанавливаются, общество распускается и образуется другое товарищество для нового предприятия, чаще всего с новыми участниками, или, по крайней мере, их состав частично обновляется. Таким образом, commenda не носила характер постоянного предприятия, которое существовало относительно долгий срок, в отличие от торговых и банковских компаний, которые требовали настоящей организации, планов и обязательств на длительный срок. В compagnia договаривающиеся стороны уже не были связаны между собой только на период поездки или сделки, но договоры заключались на более продолжительное время, часто на три года, конечно, и этот срок оговаривался. Однако возобновление контрактов, постоянное участие одних и тех же лиц (которые являлись и главными кредиторами), стоявших во главе предприятия, значительный круг партнеров и факторов, которых общество передавало по окончании срока действия договора другому обществу, которое выступало под тем же именем, — все это приводило к созданию устойчивых объединений, о которых уже нельзя было сказать, что они имеют эфемерный юридический характер. Компания Барди просуществовала семьдесят лет, банк Медичи — девяносто семь лет. Первые компании родились в Тоскане — в Лукке, Сиене, во Флоренции. В Сиене в XIII в. господствовали крупные купеческие дома Толомеи, Бонсиньори, которые играли большую роль на ярмарках в Шампани. Тем не менее тосканские компании приобрели новый масштаб в эпоху Авиньонского пленения пап (1305—1377), когда папское правительство, находившееся в конфликте с императорской властью, увеличило свои налоговые требования во время денежного дефицита. После того как тамплиеры и их могущественная финансовая сеть были ликвидированы, папство более, чем прежде, испытывало потребность в итальянских банкирах. Они собирали деньги для Святого престола в виде резервов, денег, которые ожидались, аннатов, трофеев, десятины, субсидий для Крестовых походов, динариев святого Петра, прав канцелярии и доходов от эксплуатации государственного имущества, а также централизовали фонды, управляли ими, оплачивали долги пап, направляли поступавшие чеки на счет папской палаты и авансировали деньги курии. Таким образом, «крупные операции папства благоприятствовали, вопреки каноническим учениям, денежной торговле» (Ж. Ле Бра) и церковь внесла свой вклад «в зарождение современного капитализма». Чтобы служить Святому престолу, «торговые фирмы» превратились в «международные банки». В XIV—XV вв. Флоренция господствовала в экономической жизни Запада с тремя поколениями крупных купеческих компаний, новых свидетелей процветания города. Вначале, до банкротств 1302—1326 гг., Спини, Черки, Фрескобальди, Скали, операции которых за пределами Италии развертывались главным образом на ярмарках Шампани, во Фландрии и в Англии. Затем более мощные по своим капиталам и размаху своих связей Пе- руцци, Барди, Аччайюоли — папские банкиры и кредиторы королей Англии, торговые сделки которых простирались до Востока. Высшая точка развития этих больших тосканских домов относится к 1330 г. После шумных банкротств 1343—1346 гг. и периода неуверенности и волнений (великая чума, беспорядки во Флоренции) флорентийская финансовая деятельность берет новый старт. Эпоха Кватроченто стала временем Гварди, Строцци и, глав ным образом, Медичи. До XVI в. (исключение — эпизод с деятельностью Жака Кера, которому не суждено было повториться) крупная международная торговля и банковское дело были сосредоточены в руках жителей Тосканы. Но с XVII в. новые персонажи затмевают деловых людей Флоренции и занимают выгодное положение на рынке; это выходцы из Южной Германии (Фугге- ры, Вельзеры, Хёхштеттеры), испанцы (Мальвенда, Руис), наконец, генуэзцы (Паллавичини, Спинола, Саули), которые с 1570 по 1630 г. становятся главными кредиторами Филиппа II и арбитрами валютных курсов в Европе. В компаниях эпохи Возрождения преобладали два основных организационных типа; централизованная структура с отделениями и децентрализованная структура с филиалами. К первым относились компании Барди и Перуцци в XIV в., ко вторым — Медичи в XV в. Наиболее значительные флорентийские компании XIV столетия объединяли до 25 ассоциаций с равными правами и обязанностями и в момент возникновения не были частью какого-либо другого общества. Большая часть ассоциаций свою деятельность направляла на службу компании, иногда они находились во Флоренции, рядом с главой компании, иногда за ее пределами в качестве руководства филиала. Главный руководитель, фактически главный кредитор, заменялся только в случае его смерти. Барди и Перуцци нанимали до 120 факторов. Под факторами понимались агенты, регулярно получавшие вознаграждение, от продавца в лавочке до главного кассира фирмы. Директор филиала, оплачиваемый фактор, мог быть компаньоном, а мог и не быть им. Если он был членом товарищества, то получал свою заработную плату фактора и еще долю от общей прибыли. Факторы Барди и Перуцци, несомненно, пользовались на местах некоторой свободой. Разве могло быть иначе во время, когда переезды занимали много времени и зависели от случайностей? Но за ними был установлен самый жесткий контроль, насколько это только было возможно, II их переводили с места на место довольно часто. «Многие факторы переходили из одного филиала в другой, оставаясь в каждом всего лишь четыре-пять лет. Можно видеть в этих перемещениях персонала предосторожность, принятую во избежание того, чтобы между их представителями и клиентами на местах не устанавливались тесные связи, которые могли привести к риску, что будет причинен ущерб компании» (И. Ренуар). В 1310— 1340 гг. у Барди имелись свои представительства с магазинами и отделами сначала в Италии — в Анконе, Аквиле, Бари, Бардетте, Генуе, Неаполе, Орвьето, Палермо, Пизе и Венеции; а также за пределами Апеннинского полуострова — в Севилье, на Майорке, в Барселоне, Марселе, Ницце, Авиньоне, Париже, Лондоне, Брюгге, на Родосе, Кипре, в Константинополе и Иерусалиме. •к -к •к В противоположность компаниям Перуцци и Барди фирма Медичи в XV столетии в юридическом плане не образовывала компании, но представляла собой объединение теоретически независимых компаний, каждая из которых обладала особым ragione1 — своим особым наименованием, своими собственными книгами и своим автономным капиталом. Различные ветви относились друг к другу так, как к иностранным домам, и руководители различных филиалов были не наемными факторами, которых можно было менять, а чаще всего набирались из числа немажоритарных акционеров (minori). Они не получали постоянного оклада, но нм полагалась самая высокая доля прибылей в процентах к их вкладу. Их можно было отстранить, только досрочно прерывая их финансовое участие в филиале. Медичи использовали эту возможность, насколько можно судить по документам, относящимся к компаниям в Брюгге (1455) и Лондоне (1466), руководители филиала назывались управляющими, а члены семьи Медичи — главными участниками (maggiori). Эти два понятия достаточно ясно указывают и на независимость, которой пользовались руководители филиала, и на то, что семья, руководящая компанией, между тем желала сохранять контроль над Kagione — разум (ш.). принятием самых важных решений. Речь шла, таким образом, о настоящем холдинге, который Р. де Ровер справедливо сравнивал со «Стандарт Ойл». В этом отношении показателен процесс, который происходил в Брюгге в 1455 г. Миланец Руффини, проживавший в этом фламандском городе, подал жалобу на филиал Медичи в Брюгге на то, что ему поставили в плохом состоянии девять тюков шерсти, приобретенных в их филиале в Лондоне. Томмазо Портинари, говорящий от имени отделения в Брюгге, заметил суду, что тюки с шерстью никогда не проходили по филиалу в Брюгге и что Руффини должен был получить их в филиале в Лондоне. Миланец ответил, что «отделения в Лондоне и Брюгге принадлежат одной и той же компании и она имеет общего владельца». Но Портинари под клятвой утверждал, что они являются двумя разными обществами. Суд признал его правоту и предложил истцу обратиться в суд против филиала в Лондоне. «Решение было таким же, — отмечает Р. де Ровер, — как если бы американец возбуждал процесс против „Стандарт Ойл оф Нью Джерси” из-за получения некачественного товара, проданного „Стандарт Ойл оф Ныо Йорк”, под предлогом, что семья Рокфеллеров контролирует оба эти общества». Но, как и Рокфеллеры, Медичи действительно имели более половины долей в каждом из предприятий фирмы, эти предприятия обязательно не включали имя Медичи в их торговой фирме. Согласно документу 1458 г., т. е. в эпоху высшего расцвета банка под управлением Козимо Старого (умер в 1464 г.), Медичи были держателями большинства акций в одиннадцати разных обществах: Tavola во Флоренции (местный банк), шелковая и две ткацкие фабрики, также находившиеся во Флоренции, филиалы в Венеции, Брюгге, Лондоне, филиал в Женеве под торговой фирмой Америго Бенчи и Франко Сассетти, в Авиньоне — под торговой фирмой Франко Сассетти и Джованни Дзампини, филиал в Милане, наконец, компания, местонахождение которой оставалось неизвестным, вероятно в Пизе. Но к этому списку следовало бы добавить отделение в Риме, хотя Медичи и не принимали участия своим капиталом в его учреждении. Но деньги у них там на вкладе были. Согласно обычаю времени, эти компании были образованы только на несколько лет и регулярно возобновляли контракты. Поскольку структура холдинга Медичи была очень гибкой, глава семьи и ее главный «министр» (руководитель Tavola во Флоренции) должны были жестко контролировать управляющих филиалами. Таким образом, контрактами обусловливались обязанности этих служащих, в том числе запрещение содержать любовниц и принимать подарки. Им вменялось в обязанность ежегодно направлять «главным членам», проживавшим во Флоренции, копию баланса вверенного им филиала по состоянию на 24 марта — в последний день года. Они не могли назначить факторов или клерков без согласия центрального управления. Каждые два- три года их приглашали прибыть во Флоренцию, чтобы доложить maggiori о состоянии дел, возвращались они, получив определе- ные указания. После смерти Козимо Старого и Пьетро Подагрика (1469) фирма Медичи стала управляться далеко не столь твердой рукой. Лоренцо Великолепный больше интересовался политикой и литературой, чем банком. Его главный советник по банковским вопросам Франческо Сассетти (руководитель Tavola во Флоренции) следовал примеру хозяина. Он осуществлял общий надзор, не вникая в дела, слишком часто встречался с гуманистами и слишком редко посещал контору. Он не заметил того, что филиал в Лионе совершал невыгодные сделки и не скрывал побочных доходов; слишком большая свобода была предоставлена управляющему филиала в Брюгге честолюбивому Томмазо Портинари. Во всяком случае, упадок компании Медичи оказался быстрым. В 1469 г. было ликвидировано отделение в Венеции, в 1478-м наступила очередь филиалов в Лондоне и Брюгге. В 1494 г., когда Медичи были изгнаны из Флоренции, после того как Карл VIII вступил в Италию, уже не существовал и филиал в Милане. Этой датой отмечен конец предприятия, которое Коммин46 (сам сдававший на хранение деньги в филиале в Лионе) оценивал как «самое великое торговое дело, равного которому, по моему суждению, в мире никогда не имелось». Утверждение это, по крайней мере, преувеличено, поскольку Медичи, в отличие от Барди, не продвигались ни на Восток, ни в Испанию и их личная собственность была меньше, чем у Барди. Барди и Перуцци потерпели крах, поскольку предоставили Эдуарду III, королю Англии, в качестве займа огромные суммы, которые им не удалось возместить; поражении этого короля в ходе Столетней войны (в 1339—1340) поставили его в такое положение, что не имелось возможности выплатить долг вообще. Медичи также совершили ошибку, когда предоставили заем неплатежеспособному и постоянно нуждавшемуся Эдуарду IV и безвременно погибшему в 1477 г. Карлу Смелому. Другие обстоятельства также сыграли против Медичи: постоянное падение курса золота в 1470—1490 гг., неблагоприятное для крупных торговцев, которые держали свои вклады во флоринах, и рост дефицита золота на Севере Европы из-за его оттока на юг в обмене между Нидерландами и Италией. Но заговор Пацци (1478), в котором Сикст IV оказался соучастником, повлек за собой вооруженный конфликт между папой и Лоренцо Великолепным, который был вынужден мобилизовать все свои ресурсы для финансирования этой войны. Кроме того, за последние несколько лет Медичи инвестировали огромные суммы (в 1470 г. более 100 тыс. флоринов) в торговлю квасцами из Тольфы, на которую они получили привилегию вести ее по всей Западной Европе. Сикст IV, порвав с Лоренцо Великолепным, отобрал у него аренду на добывание римских квасцов и секвестрировал его склады, на которых хранилась руда в Чивитавеккиа. Все это оказалось для фирмы Медичи слишком тяжелым ударом, и она прозябала вплоть до своей окончательной ликвидации. Наконец, компания Медичи и все другие купеческие и финансовые предприятия эпохи Возрождения были «колоссом на глиняных ногах» (А. Сапо- ри) по причине особенностей своей финансовой структуры. Капитал их акционерного общества был гораздо меньше тех средств, которыми они располагали в действительности. Филиал Медичи в Брюгге в 1471 г. имел как капитал акционерного общества всего 3 тыс. ливров, но он был в состоянии в том же году предоставить заем герцогу Бургундскому в 6 тыс. ливров. Если отделить капитал акционерного общества, то деньги поступали из следующих источников: 1) прибыль, полученная в каждом филиале и нередко накапливавшаяся в нем; 2) прибыль от инвестированных сумм (обычно членами товарищества) «на прибыль и на убыток» — «/поп del corpo della compagnia», т. е. те деньги, что имелись сверх капитала акционерного общества, и вне его (что предоставляло право распределения доходов, но по более низкой ставке, нем предоставляли доли капитала акционерного общества); 3) наконец, суммы, помещенные как вклад (a discrezione) — от выплаты ежегодной прибыли, зафиксированной векселедателями в каждом из филиалов. Эти вклады достигали, без сомнения, значительных сумм. Как сообщает хронист XVI в.,Хёхштет- гер получил таким образом по вкладу 1 млн флоринов — цифра, по правде говоря, невероятная, как для выходцев из крестьян и слуг, так и для представителей дворянства и горожан. Банки в дальнейшем давали в кредит эти деньги по более высокой ставке, в особенности правителям. Но по вкладам сохранялась возможность выплаты, и они вызывали наименьшую тревогу. Что могло погубить банки, так это внезапное изъятие вкладов! * * * В XVI в. можно было увидеть процветание как компаний с филиалами, так и компаний с отделениями. Компания Аффаитади придерживалась гибкой структуры, которую П. Жаннеи описал следующим образом: в 1568 г. «дом, основавший товарищество Джованни Бакттиста Аффаитади и К» в Антверпене, обладал капиталом в 130 тыс. дукатов, распределенных на 130 долей, среди которых 30 долей принадлежало филиалу в Лиссабоне. Этот филиал (Джованни Баттиста Аффаитади и Никколо Джиральди и К0) владел капиталом в 97 тыс. дукатов (97 долей); 12 из этих долей принадлежали наследникам Джованни Карло Аффаитади, которые вместе с 71 долей, сохранявшейся в Антверпене, получали большинство. Другие филиалы существовали в Севилье, Вальядолиде, Медине дель Кампо, Риме и Лондоне. Б структуре каждого филиала отмечается такое же пересечение паев». Итальянские и испанские компании XVI в. по примеру Аффаитади в общем предпочитали децентрализованную организацию, которая позволяла предоставить дочернему филиалу товарищества широкую независимость. Немцы, наоборот, за исключением Вельзеров, сохраняют предпочтение типа предприятий с более жесткой структурой филиалов. Якоб Фуггер, прозванный Богатым, хотел реально держать своих факторов в руках и стремился (насколько было возможно) ограничить инициативу своих управляющих, сохраняя за собой решения мало-мальски значимых вопросов. Управляющие отделениями в Тироле (Инсбрук, Халле, Швац и Больсано), откуда сообщение могло довольно быстро быть доставлено в Аугсбург, должны были полностью подчиняться его указаниям. В других, более удаленных отделениях он категорически запрещал ведение некоторых дел, таких, например, как продажа в кредит. Управляющие, которых можно было сместить в любое время, взамен получали высокую зарплату (в первой четверти XVI в. она составляла порядка 400 рейнских флоринов в год). Эта зарплата в 2,5 раза превышала зарплату Макиавелли, секретаря канцелярии Флоренции. Им также разрешалось вкладывать деньги в предприятие, за которые они получали ежегодную прибыль в 8, 10 и 12 %. Децентрализованная организация рисковала, если предоставляла слишком большую инициативу управляющему филиала: это как раз то, что произошло у Медичи с Томмазо Портинари. Но структура компаний с отделениями также не исключала такого риска. При Антоне Фуггере, который управлял крупным немецким предприятием в 1525—1560 гг., удельный вес филиала в Антверпене становится огромным, факторы, сменившие там друг друга (Фейт Херл и Маттеус Эртель), играли самостоятельную роль и позволили фирме предоставить чрезмерно большой заем королю Англии, а затем Филиппу II. Таким образом, холдинг в XVI в. не мог полностью утвердиться. Однако существовали переходы от одной системы к другой. Бон- визи, жители Лукки, — одна из известных купеческих фамилий в XVI в., — хотя и предпочитали централизацию, все же основали автономные филиалы, например в Париже. «Имевшие разный статус, филиалы и отделения делали совершенно одинаковую работу» (А. Лапейр). Купцы-банкиры в эпоху Возрождения обычно практиковали сочетание банковского дела и торговли — торговлю неспециализированную. Они иногда становились крупными промышленниками. Таким образом, они занимались разнообразной деятельностью. Медичи продавали ткани, в особенности шелка и сукно, которое сами же и изготавливали во Флоренции, торговали пряностями, миндалем, лошадьми, квасцами, добычу которых контролировали; они закупали во Фландрии гобелены для итальянского потребителя. Они организовывали транспортировку широкого спектра товаров и тем самым сокращали коммерческий риск — н эту эпоху, за исключением торговли гобеленами и другими произведениями искусства, товары отправлялись в путь без особого на то распоряжения. Жак Кер, сын торговца мехами, начинал свою карьеру как откупщик монеты «короля Буржа». Казначей и кредитор Карла VII, он продавал также оружие неверным, торговал рабами, создал мануфактуру в Монпелье, стал владельцем свинцовых и медных серебронесущих рудников в Лионе, продавал соль, сукно и пряности, владел недвижимостью во многих городах, был землевладельцем во всей Франции (по крайней мере, имел двадцать пять сеньорий). Якоб Футгер, происходивший из средней буржуазии Аугсбурга, не снисходил до торговли тканями и драгоценностями — он спекулировал перцем. Главным же образом он являлся производителем и продавцом меди и серебра с рудников, которые контролировал в Тироле и в Венгрии. Он также арендовал в Испании ртутные рудники Альмадены и серебряные рудники Гвадалканала. В то же время он организовывал продажу индульгенций, держал на правах аренды мастерские по чеканке монет в Риме, стал главным кредитором Максимилиана и Карла V. Вельзеры (семья в 1517 г. разделилась на две ветви, одна обосновалась в Аугсбурге, другая — в Нюрнберге) также действовали в самых различных направлениях: покупали шафран в Италии, с 1505 г. принимали участие в больших португальских экспедициях в Ост-Индию, благодаря чему выкроили себе первоклассное место в торговле перцем; попытались участвовать в колонизации Венесуэлы, получали прибыль от оловянных и серебряных рудников в Чехии, предоставляли займы государям. Предприниматели эпохи Возрождения часто организовывали, помимо торговли, промышленные предприятия и финансовые операции. Тем не менее обстоятельства подталкивали их (и этому почти невозможно было сопротивляться) к последнему сектору — занятиям денежными операциями. Барди и Перуц- ци, позже Медичи постепенно утверждались в качестве банкиров государей. Их преемники в XVI в. или, по крайней мере, наиболее выдающиеся из них, стали кредиторами Карла V, Филиппа И, Франциска I и Генриха II. Таким образом, имела место специализация. Люди, которых на языке их времени продолжали называть «торговцами», оставляли сферу торговли и занимались ею меньше, чем спекуляцией на курсах валют и предоставлением займов государям. В этом отношении является показательным случай Фуггеров. До выборов императора в 1519 г. они никогда нс предоставляли Габсбургам займы без гарантии. Залогом служили обещания поставок драгоценных металлов и меди. Но после смерти Максимилиана исполнение этих сделок — богатство в обмен на обещания будущих доходов — затянулось. Чтобы поторопить события, Якоб Фуггер решил разыграть карту Габсбургов как основную. Итак, избрание Карла V обошлось в 851 918 флоринов (больше 1200 кг чистого золота), из которых 543 585 — были предоставлены Фуггерами, 143 333 — Вельзерами из Аугсбурга, 165 тыс. — различными генуэзскими и флорентийскими банкирами. Итак, Якоб предоставил этот значительный заем, не получив серьезных гарантий. Несомненно, в следующие годы он преуспевал: добился различных ассигнований на доходы от Тироля, в Испании получил в аренду maestragos — доходы трех великих рыцарских орденов, а также аренду Альмаденских рудников. Однако оставалось то, что «этот заем без гарантии изменил характер дома Фуггеров: безопасность, основанная на залогах металлов, отныне сменилась риском, присущим политическому банку. После этих выборов Якоб Фуггер утрачивает свободу, которую он сохранял во времена Максимилиана, свободу отказать в кредитах тогда, когда его интересы и безопасность могут быть утрачены. В 1519 г. судьба его дома оказывается тесно связанной на радость и на горе с судьбой его должника, т. е. императора» (Л. Шик). Более того, испанский историк Каранда подсчитал, что Фуггеры предоставили испанским королям более ста заемов. В 1563 г. актив банка Фуггеров поднялся до 5 661 493 флоринов. Из этой суммы 4 445 135 флоринов составляли долги испанской короны. 613 тыс. флоринов из испанского долга рассматривались как утерянные. Для того чтобы предоставлять заемы Карлу V, Филиппу II и гражданским властям Нидерландов, Фуггеры были вынуждены прибегнуть к кредиту в Антверпене. С 1540 г. они выбрасывали на рынок так называемые Fuggerbriefe', оборотоспособные Fuggerbriefe —«письма Фуггеров» (нем.). облигации кратковременного займа. Вначале публика принимала их на ура. Затем приходилось разочаровываться. Следующие одно за другим банкротства испанской монархии (хотя и частичные банкротства) в 1557,1575,1596,1608,1627,1647 гг. оказались фатальными для Фуггеров, которые исчезли в первой половине XVII в. Таким образом, «век Фуггеров» завершился в 60-е гг. XVI в. Начинался век Генуи. * * * Генуэзские финансисты вначале были кредиторами французских королей. Начиная с 1527 г. они уже находятся рядом с Габсбургами. Первое испанское банкротство (1557) позволило им получить выгоду от ослабления немецких дельцов. Кроме того, упадок Антверпена и упадок ярмарки в Медина дель Кампо после 1570 г. благоприятствовали подъему генуэзских ярмарок, известных как безансонские. Возникновение этих ярмарок относится к 1534 г. Карл V создал их в столице Франш-Конте, чтобы генуэзская торговли отказалась от лионских ярмарок. Ярмарки проводились впоследствии уже не в Безансоне, а локализовались, и довольно успешно, в Полиньи, Шанбери и Пьяченце (1579— 1621), их по-прежнему называли безансоискими. Благодаря этим ярмаркам, проводившимся раз в три месяца, в конце XVI — начале XVII в. генуэзские купцы играли роль арбитров валютных курсов в Европе. В 1580 г. в Пьяченце заключались сделки более чем на 37 млн экю; еще через несколько лет на 48 млн — сумма для этой эпохи просто фантастическая, ее эквивалент составлял до 1 440 т чистого серебра; система компенсации переводных векселей и хитросплетение расчетной валюты, scudo тага, давали возможность не манипулировать равноценным количеством монеты. Во всяком случае, подобные цифры позволяют предположить, что в 1580—1620 гг. большая часть крупных международных операций в коммерческой и финансовой сфере находила свое завершение на безансонских ярмарках. Именно из «такого вечно обновляемого источника кредитов» (Ф. Бродель) генуэзцы могли черпать огромные суммы для предоставления в долг всепожирающей Испании. Когда в 1575 г. Филипп II решил «прекратить» платежи своих долгов по краткосрочным займам, деловых людей Генуи это решение коснулось на сумму в 8 млн 800 тыс. экю, испанцев — на сумму в 3 млн 750 тыс. экю, Фуггеров — на 500 тыс. Но от Испании было нелегко отделиться. «Осторожный король» соглашался закрепить долговые обязательства тех банкиров, которые дадут согласие заключить с ним новые asientos. Филипп II должен был финансировать военную политику, становившуюся все более дорогостоящей: борьба против турок, интервенция во Франции, попытка высадки в Англии и, главным образом, нескончаемая война во Фландрии. Он не упускал случая перевозить, и в последнюю из названных стран в частности, значительное количество звонкой монеты, предназначенной для оплаты войск и амуниции. Вначале мешки с экю и реалами, как при Карле V, отправлялись из портов на кантабрийском побережье по направлению к Антверпену. Но вскоре английские и нидерландские пираты перерезали этот навигационный маршрут. Поэтому была выбрана сухопутная дорога, которая с 1578 г. должна была заменить морской путь, через Барселону, Геную, Милан и долину Рейна. Два миллиона экю в 1584 г., 600 тыс. экю — в 1586-м, 950 тыс. экю — в 1588 г. направлялись по этой дороге. Но подобные отправки были исключительно редкими. Кроме того, они зависели от доставки драгоценных металлов из Америки в Кадикс и Севилью. Флотилии из Америки возвращались только раз в году и иногда опаздывали, и тогда «кислородные подушки отделялись друг от друга слишком длинными интервалами» (А. Лапейр). Король же, напротив, вынужден был сталкиваться лицом к лицу с повседневными потребностями, которые делали необходимым обращение к asientos. Консорциумы банкиров, которые их заключали, гарантировали государю регулярные выплаты от ярмарки до ярмарки и даже из месяца в месяц до конца царствования. Взамен они получали обещания выплат из огромного количества металла, который прибывал из Америки, или платежные распоряжения на поступления налогов в Кастилии с разрешением на право вывоза серебра за пределы Испании. Когда галеры транспортировали наличные деньги и американские слитки золота из Барселоны в Геную, это не всегда делалось за счет короля, но часто (а возможно, еще чаще) за счет частных лиц; суммы, таким образом возмещенные, часто реинвестировались банкирами в новые asientos. Генуя в любом случае на протяжении полувека (1580—1630) извлекала выгоду из своего чрезвычайного положения. Получая галеры, нагруженные драгоценными металлами, и контролируя ярмарки Пьяченцы, она оказалась, таким образом, «идеально точно в том месте, где сталкиваются наличные деньги и кредиты» (Ф. Бродель). Но когда в XVII в. американского серебра становится меньше, генуэзские финансы, естественно, переживают упадок. * * * Французская монархия в XVI в. также заимствовала краткосрочный заем на ярмарках. Она прибегала к бирже Лиона и к итальянским, немецким и швейцарским предпринимателям, которые там обосновались. Во Франции XVI в. насчитывалось 209 товариществ купцов-банкиров, из которых 169 находилось в Лионе, среди них 143 итальянских (главным образом, тосканских) и 15 немецких или швейцарских. Чтобы как-то облегчить расходы, вызванные непрерывными конфликтами с Габсбургами, Франциск I с 1536 г. делал займы, становившиеся почти регулярными, от квартала до квартала, до 14—16 % годовых, на бирже Лиона, которая тогда с банковской точки зрения являлась гораздо более важной, чем парижская. К времени его смерти в 1547 г. краткосрочный заем вырос до 6 млн 860 тыс. ливров, что равнялось, по подсчетам Р. Дусе, общим доходам казны за год. Генрих II сначала произвел важные выплаты. Затем он также был вынужден делать займы, главным образом у двух страсбургских банкиров — Минкеля и Обрехта. В 1555 г. правительство, для того чтобы попытаться оздоровить положение дел в финансах, восстановило «большую часть» Лиона, нового займа конечно, который объединил все прежние неоплаченные долги, разложил все выплаты на 41 ярмарку (т. е. на 10 лет) и предоставил в качестве гарантии заимодавцам все доходы Лиона, Тулузы и Монпелье. К несчастью, долг превышал обязательства и выплачивать пришлось намного больше, чем предполагалось. Краткосрочный займ короля достиг вскоре рекордной цифры в 12 млн 200 тыс. ливров. Отсюда-то и банкротство 1558 г., всего лишь через год после испанского банкротства, — знаменитый провал середины века. Генрих II сократил свои платежи на три четверти и в лучшем случае перечислил своим кредиторам ренты на город Лион. Частичное банкротство королей Франции и Испании, слишком частое сужение денежного рынка в цивилизации, которая жила не по средствам, привычка изымать при малейшей тревоге вклад, который лежал в банке, объясняют увеличение банкротств в Западной Европе в конце XVI — начале XVII в. Банки также были скорее многочисленны, чем прочны. Банкротства привели к тому, что власти стали создавать государственные банки, относительно которых частные лица были бы уверены, что суммы вкладов не унесут порывы ветра. Кроме того, на вклады в этих банках нельзя было наложить секвестр. Так, в 1587 г. в Венеции появились банк Риальто и Тавола в Мессине, в 1593 г. — банк Санти-Амброджо в Милане, в 1605-м — банк Санто Спирито в Риме и в 1609 г. — банк в Амстердаме. Эти банки предлагали гарантии по депонентам: в Риме доходы от госпиталя Святого Духа, в Амстердаме — доходы города. Им запрещалось «получать доход от валютного курса, от оптовых закупок и от других операций». Но они производили трансферт с одного счета на другой, предоставляли кредиты официальным органам (в Амстердаме — Ост-Индской компании). Римский банк размещал в обществе ценные бумаги государственного займа. В Амстердаме, как и в Венеции, у общественного банка имелась исключительная привилегия оплачивать заграничные векселя на предъявителя, что вынуждало практически всех купцов, имеющих какую-то значимость, работающих с тем или другим из этих двух городов, открывать свой счет. Таким образом, к концу Возрождения, для которого характерен был и в прошедшие столетия огромный банковский опыт, было принято решение, которому было суждено большое будущее. В сфере государственных долгов процесс прояснения и укрепления был таким же,как описано в банковской сфере. В Средние века начинает появляться, в особенности в Венеции, Генуе и Флоренции, но только в масштабах города, государственный кредит. Это была система monti, благодаря которой среди местной клиентуры размещались, без права передачи капитала, пожизненные или постоянные ренты. XVI в. придал этой формуле новое значение, расширив ее до масштабов государства. Такими были с 1522 г. «ренты на ратуши» Парижа, в 1526 г. впервые появляется monte, система, введенная папством, и во второй половине XVI в. исключительное распространение juros. Испанские банкротства превращают долг по краткосрочному займу с высокими процентами в консолидированный долг с выплатой ренты (или juros) в размере 5 %. К началу XVII в. luoghi di monti, или ценные бумаги ренты, ежегодно обеспечивали в Риме 6 %, если они были «невозвращаемые», т. е. могли передаваться по наследству, и 10 % — если были «возвращаемые», т. е. после смерти держателя возвращались государству. В 1526—1666 гг. папство получало заем, размер которого соответствовал 382 т чистого серебра, через систему monti, когда каждый из этих займов гарантировался частью доходов Святого престола. Что до Филиппа II, то после 1575 г. заметна тенденция предпочтения система juros системе asientos, т. е. консолидированный долг краткосрочному займу. Согласно подсчетам испанского историка А. Кастильо, эмиссии juros с 1515 по 1556 г. были произведены на сумму в 12 млн дукатов; с 1556 по 1575 г. -— 16 млн; с 1575 по 1600-й — 50 млн. Когда банкиры соглашались на то, чтобы предоставить государям крупные краткосрочные займы — asientos, «большую часть» Лиона и т. д., они интересовались определенной частью населения, среди которой распределялись в розницу королевские облигации, которые таким образом расходились на местах. «Большая часть» прикрывалась, следовательно, общественной подпиской. Слуги приносили свои сбережения, женщины продавали свои драгоценности, чтобы предоставить деньги в долг королю. Тем не менее система рент, пожизненных или наследственных, получает намного более широкое распространение, потому что они обеспечивали большую надежность, потому что они предоставляли более прочные гарантии, потому что они предусматривали со времени эмиссии продажу паев, которые мог купить скромный вкладчик. Римские ремесленники покупали luoghi di monti, а благочестивые братства нередко обеспечивали ими приданое бедным девушкам. Что касается наиболее крупных ярмарок XVI в. — ярмарок Лиона, Антверпена, Кастилии, безансонских, — то они были ярмарками платежей, а не товаров. Антверпенская биржа начиная с 1540 г. была ориентирована главным образом на финансовые операции, т. е. на займы с процентами в их самых различных формах, чему имеется достаточно доказательств: от увеличения количества ценных бумаг по ренте до все возраставшей интенсивности игры на деньги в XVI в. Это оказалось одной из характернейших черт эпохи Возрождения в последней ее фазе. Таким образом, можно видеть, как развивается вначале в Италии, а затем и в остальной части Западной Европы обычай заключать пари и проводить лотереи. В Антверпене, как и во Флоренции и в Риме, со страстью заключали пари, если речь шла о рождении ребенка. В Риме держали пари также на назначение кардиналов и с еще большими закладами относительно исхода выбора римского папы. Сикст V попытался запретить пари в Вечном городе, но каждый раз он отступал, опасаясь, как утверждали хронисты, «разорить город, так как деньги ушли бы в другое место». Григорий XIV в 1591 г. предписал между тем католическим государям под страхом отлучения от церкви запретить заключения пари в своих государствах. Но кажется, что все эти меры были напрасны, так, флорентийские банкиры предложили в Риме странную сделку папе: если булла не будет обнародована, то они отдадут 50 тыс. экю на строительство церкви в том квартале города, который пользуется дурной славой. Что касается лотерей, которые пришли из Италии во Францию через Фландрию и от которых Франциск I первоначально посчитал ненужным оградить своих подданных «дворян, горожан, купцов и всех прочих склонных к игре и к закладу и жаждущих это делать», то они становятся обиходным явлением в течение XVI в. В 1572 г. лионский купец организовал «бланк», среди выигрышей было 72 лота, представляющих собой ренты ратуши Парижа. занимались более продвинутые компании — те, что вышли из- под влияния одной семьи и в дальнейшем уже предвосхищали акционерные общества. Вспомним о «купцах-авантюристах», лондонской компании, основанной в начале XV в., которая монополизировала английскую торговлю с Нидерландами и другими прибрежными странами Северного моря. Эта регулируемая компания уже имела юридическое лицо, и продолжительность ее существования не зависела от продолжительности жизни ее участников. Тем не менее она сохраняла цеховую форму и черты братства. Более современным кажется «Большое товарищество» Равенсбурга, созданное в конце XIV в. и вышедшее за рамки цеховой организации и семейного предприятия. В момент возникновения оно объединило три семьи, проживавшие в трех разных городах — Равенсбурге, Констанце и Бюхорне. Конечно же, к концу XV в. из 590 тыс. флоринов компании 430 тыс. принадлежали четырем главным членам товарищества. В 1380—1530 гг. (следует отметить продолжительность существования компании) в него входили более 300 членов, принадлежавших к 120 различным семействам. К началу XVI в. компания имела отделения и филиалы в Берне, Женеве, Лионе, Авиньоне, Марселе, Милане, Генуе, Барселоне, Валенсии, Сарагосе, Антверпене, Кельне, Нюрнберге, Вене, Будапеште и других городах. Она доставляла в Германию хлопок с Востока, шелковые итальянские ткани, английское и фламандское сукно, сахар из Валенсии, шафран из Испании и Франции. Она экспортировала медь и серебро из Центральной Европы, ткани из конопли и бумазею, изготовленные в Швабии. Не менее значительными были генуэзские товарищества в XV в., которые имели монополию на торговлю солью по всему Апеннинскому полуострову, квасцами с Востока, кораллами из Туниса, ртутью из Кастилии, пробкой из Португалии, фруктами и сахаром из королевства Гранады. В этих товариществах капитал обычно делился на 24 доли, или карата, они были бессрочными, делимыми и могли уступаться в любой момент без формальностей. «Компания кораллов морей Бона», основанная в Марселе в 1553 г. (существовала до конца XVI в.), приближалась по значению к генуэзским товариществам, ее участники имели в своем владении также 25 долей, каратов, составляющих капитал. Тем не менее ассоциация оставалась незавершенной, так как не обладала никаким основным капиталом. В ней объединялись фонды для каждой отдельной операции. Такими оставались порядки в Московской компании, организованной в 1555 г., в Левантийской компании, созданной в 1581 г., и даже в Ост-Индской компании, возникшей в последний день 1600 г. и существовавшей до 1657-го. Значительный прогресс был достигнут в нидерландском товариществе «Ост-Индская компания» (1602), несмотря на многочисленные архаические черты, которые в ней еще сохранялись. Изначально ее капитал составлял значительную сумму в 6 млн 300 тыс. флоринов (т. е. 69,3 т чистого серебра). Он подписывался на три срока (1603—1605), в дальнейшем с приложением объявления. Привилегии, которые предоставляли правительства этим новым компаниям, обеспечивали нечто вроде гарантий (удвоенных, конечно, контролем) этим большим капиталистическим организмам, которые находились на пути к окончательному оформлению. •к * * Можно поинтересоваться вместе с Л. Дерминьи вопросом о том, в какой мере новые колониальные компании действительно создавали богатство. Они являлись скорее «органами двойного вычета», так как взимали нечто вроде пошлины и с производителей и с потребителей Азии и Европы. Если они и позволили накопление капитала в Европе, то благодаря «трансферту богатства Азин в Европу». Задавать вопрос о «современности» первых колониальных компаний и о характере доходов (нередко чрезмерных), которые они получали (в среднем акционеры голландской Ост-Индской компании в 1633—1712 гг. ежегодно получали более 20 % дивидендов), означает ставить вопрос о развитии капитализма в XVII в. в целом и — с еще большим основанием — о развитии его в эпоху Возрождения. В начале португальской колонизации в Индийском океане отдельные путешествия приносили еще больший доход — до 100 %. В один из блестящих периодов истории фирмы Фуггеров (1511 —1527) она ежегодно получала доход в среднем около 54 %. П. Жаннен точно заметил, что эти гигантские доходы, в которых часто усматривают яркое доказательство развития капитализма в XVI в., напротив, свидетельствуют о «слабости развития капиталистических структур в экономической жизни в целом». Значительное расхождение между продажной ценой и себестоимостью объясняется только «недостатком коммуникаций, периодичностью, нерегулярным функционированием рынка, его зачаточным развитием». Кроме того, капитализм в своей индустриальной форме в XIX— XX вв. опирался на безостановочное производство более многочисленных предметов. Итак, крупные купцы-банкиры в эпоху Возрождения имели тенденцию скорее удаляться от производства, все более делая ставку на финансовые дела (заем с процентами, спекуляции на векселях на предъявителя и т. д.). Это и было причиной «финансовой санации капиталов, которые могли бы быть активными» (Ж. Бувье). К этому следует добавить, что европейская экономика в эпоху Возрождения оставалась главным образом аграрной и что даже в крупных городах преобладало ремесло. Следует ли тогда вообще отрицать наличие капитализма в Европе в XIV—XVI вв.? Или же вместе с Марксом и Зомбар- том относить его появление, впрочем робкое, только к XVI столетию? Конечно, вечное понятие капитализма, который обнаруживается во все эпохи, не сопротивляется изучению. Но даже если и сохранить суженное определение капитализма, данное Марксом: система, основанная на отделении труда от собственности на средства производства, в которой рабочая сила становится товаром, как и все остальное, — все-таки следует заключить, что он существовал до XVI в. и развивался в последний период Возрождения. В сфере текстильной промышленности Фландрия и Тоскана уже в XIV в. узнали разделение между трудом и капиталом. Тип купца-предпринимателя, предоставляющего денежный аванс ремесленнику и часто даже сырье, скупающего даже собственность этого ремесленника, широко распространяется в XV— XVI вв. во всех регионах Запада, где только изготовлялись ткани, — в Швабии, Нидерландах, Западной Франции. Судостроение, в особенности в Венеции, также дает подобные примеры. Когда речь шла о кораблях, построенных для частных лиц, самая обычная система в 1425—1570 гг. — это контроль со стороны купца, приобретающего судно. Он занимался тем, что покупал лес, обеспечивал сырье для ремесленников, сдавал стройку, нанимал рабочих и следил за ними, вел учет. Типично капиталистическим предприятием в конце XV в. являлось предприятие Якоба Фуггера, в эпоху, когда его фирма приумножала богатство по преимуществу на производстве меди и серебра. Контролируя рудники Тироля и Венгрии, Якоб Богатый использовал самые современные для того времени методы обработки руды и основал три завода по очистке: в Хохенкирхене в Тюрингии (на полпути между важными рынками металлов в Лейпциге, Нюрнберге и Франкфурте); в Фуггерау в Каринтии (на оси Венгрия — Венеция); в Мозовче (по дороге от венгерских шахт Нейзоля к Кракову). В 1523 г. он приобрел шахты в Альмадене в Испании, где добывалась ртуть, ртуть была необходима при обработке сереб- ронесугцей руды в процессе амальгамирования. Конечно, гигантские промышленные предприятия оставались в XVT в. редкостью. Тем не менее общее количество наемных рабочих в Арсенале Венеции к 1560 г. могло, согласно Ф. К. Лейну, насчитывать и две тысячи. В случае военной тревоги оно могло превзойти и три тысячи человек. Точно нельзя утверждать, что на местах, где добывались квасцы в Тольфе, неподалеку от Рима, к середине XVI в. концентрировалось более 800 рабочих, которые занимались добычей руды и непрерывным однообразным производством разновидностей квасцов. Руководство осуществлялось крупными торговыми компаниями — первоначально компанией Медичи, которая подписывала с папской палатой договор об аренде на 12 лет. Даже само сельскохозяйственное производство вынуждено было испытывать все воздействие капитала. Тулузские купцы XV в. (чьи действия изучались Ф. Вольфом) предоставляли крестьянам выплачиваемые кредиты в коках вайды. Движение огораживаний, в котором принимали участие деловые люди, способствуя тем самым экспроприации английского крестьянства, было для тех, кто воспользовался этим источником «первоначального накопления» капитала. В Восточной Европе, где крепостничество усиливается и начинает увеличиваться производство зерновых культур, в эпоху Возрождения начинает развиваться капитализм в аграрной сфере. Что касается колонизации, то она породила капитализм в сфере производства сахара и работорговле. К 1635 г. одно из крупных хозяйств по производству сахара в Бразилии, а именно Collegio Santo Antano, использовало приблизительно восемьдесят чернокожих рабов, более 15% работающих. Но следует ли сохранять то узкое определение капитализма, которое дал Маркс? Скорее давайте считать, что с XIII в. начинает формироваться, вопреки неприятию богословов и недоверию народа, новая и сложная экономическая система, которой предстояло достичь своего полного расцвета только в XIX в. Только этим временем можно датировать господствующие черты капитализма, а именно торжество крупных финансовых сил, мобильность состояний, распространение кредита, мировые масштабы торговли, отказ от предписаний и запретов в экономических вопросах и, следовательно, свобода конкуренции, частная собственность на средства производства, рост техники и, как следствие, крупной индустрии, наконец, разделение капитала и труда, с преобладанием первого над вторым. На протяжении периода, который мы рассматриваем, все основополагающие характеристики капитализма не были еще развиты в равной мере, но процесс, который должен был привести к его триумфу, уже начал свое движение. Так, между эпохой торгового и финансового капитализма и эпохой промышленного капитализма была преемственность: одна подготавливала другую, и связь между ними создавалась духом капитализма — тем самым, который задолго до XVI в. привел к завершению те коммерческие, банковские, финансовые и бухгалтерские инструменты, которыми мы пользуемся еще и сегодня. Множество историков, и в том числе Вебер, Трельч, Тауни, Робертсон, Фанфани и др., пытались не без основания прояснить вопрос о содержании капитализма, исследуя его не только с экономической, но и с социологической точки зрения. Итак, они обнаружили у крупных итальянских купцов Треченто и Кватроченто особый менталитет, который следовало бы рассматривать как капиталистический, если слова что-то значат. Для этого менталитета, основательно противостоящего францисканскому духу, характерно понятие прибыли: прибыль понималась как деньги, деньги как самоцель, увеличение богатства как цели земной жизни, а бедность рассматривалась как помеха этому процессу: «Не встречайся часто с бедняками, — можно прочесть во флорентийской книге, озаглавленной „Советы по вопросам торговли”, — так как тебе нечего ждать от них». Данте в начале века также бичует «завистливый, надменный, жадный народ», влюбленный во флорин, «этот цветок, который сбивает с дороги овец и ягнят». Чуть позже флорентийский купец наставлял молодого человека, который готовится вести дела: «Твой помощник, твоя защита, твоя честь, твоя выгода — это деньги», — деньги, которые не должны дремать в сундуках. Другой флорентиец советует серьезно: «Если вы имеете деньги, не будьте бездеятельны; не храните их у себя дома без применения, так как стоит действовать, даже если из этих действий и не извлекаем выгоды; это лучше, чем оставаться пассивным, так же не имея выгоды». Не является ли это уже той проповедью деятельности, которую мы встречаем впоследствии у пуритан? Человек с инициативой, но наделенный холодным разумом, итальянский «купец» Треченто верит в опыт, в организацию, в метод и в ту смесь расчета и рассудка, которую внедряет в эту эпоху понятие ragione. «Было бы огромной ошибкой, — утверждает автор „Советов”, — вести торговлю эмпирически; торговля — дело расчета (si vuale fare per ragione)». Этот менталитет подтолкнул торговую революцию в Европе, которая поставила Европу во главе мира и заставила изобретать новые технологии для деловой жизни. Капиталистический дух проявляется с исключительной точностью с распространением картелей, которые в XV в. возникают то тут, то там. В 1448 г., в тот момент, когда на Западе обрушились цены на восточные квасцы, генуэзец Франческо Драпе- рио создал общество, которое контролировало на местах добычу квасцов в Малой Азии и Греции и монополизировало экспорт в Геную, Брюгге и Англию. Так как речь шла о том, чтобы избежать понижения цен в результате перепроизводства, то было постановлено, что никто из членов общества не имел права добывать или продавать квасцы на свой собственный счет. Таково было решение администрации компании, располагавшейся на Хиосе, которая ведала всеми вопросами. Квасцы из различных мест собирались на Хиосе, и оттуда их отправляли по определенным направлениям. Только один-единственный совет на Хиосе имел право заключать договор на аренду судов. Б Генуе, Брюгге и Англии три административных совета, подчинявшиеся совету на Хиосе, получали и продавали грузы. Деятельность этой организации оказалась действительно результативной, так что цены на квасцы восстановились, и повышение продолжалось вплоть до взятия Константинополя в 1453 г. В дальнейшем установление контроля со стороны турок повысило цену на руду до предела, так что поневоле пришлось искать ее залежи на Западе. Вскоре квасцы были обнаружены в горах Тольфа. Медичи в 1463— 1476 гг. и Агостино Киджи в 1501—1513 гг. попытались построить дело с римскими квасцами, как удавалось совету на Хиосе. Папские буллы предписывали христианским государям покупать эту руду только в папском государстве. Эта монополия нарушалась, так как турецкие квасцы продолжали привозить контрабандой, и в особенности после того, как обнаружили залежи квасцов в Масарроне, неподалеку от Картахены. Но интерес к самой попытке от этого не становится меньше. Фуггерам больше повезло с медью, когда они практически взяли в свои руки ее производство в Тироле, Каринтии и Венгрии в 1495—1548 гг. К этому времени Антон Фуггер передал Маттиасу Манлиху аренду венгерских шахт, и оба партнера договорились о разделе рынков. Соглашение предусматривало права, которые каждый признавал за другим во Франции, Испании, Португалию! т. д. Когда же речь зашла о Нидерландах, то было решено, что современная цена сохранится, а та из договаривающихся сторон, которая ее понизит, должна будет выплатить другой пеню. серебра на предприятиях Фуггеров, начиная с венгерских рудников, поднялось до 316 832 марок (т. е. более 77 т чистого серебра). Производство венгерской меди на их предприятиях повысилось до 818,580 т в тот же период. До 1540 г. они ежегодно отправляли более 100 т меди из Данцига в Антверпен. По их счетным книгам, в 1546 г. актив достигал 7 млн 100 тыс. флоринов, общая сумма склада товаров составляла 1 млн 250 тыс. флоринов (1 млн — для меди, 125 тыс. — для бумазеи). Через два года фирма Фуггеров начала предоставлять фактору португальского короля в Антверпене латунных браслетов весом на 7,5 т и более 4 тыс. котлов и других инструментов из того же металла. Они предназначались для Лиссабона, а оттуда отправлялись в Африку, согласно «гвинейскому договору». Поэтому-то и появилось довольно значительное количество рабочих, трудившихся главным образом в Центральной Европе, в горнодобывающей промышленности. Согласно данным Карла V, в 1525 г. в шахтах Германии трудились сотни тысяч людей. Эта цифра вызывает мало доверия и, вероятно, преувеличена, но соотносится с реальностью, уже значительной в количественном плане, поскольку в 1536 г. горнодобывающий промысел в округе Швац в Тироле, похоже, уже и на самом деле требовал техники и труда 20 тыс. рабочих. Работники создавали кооперативы, которые покупали зерно в Баварии и австрийских эрцгерцогствах. С 1526 г. в Шва- це каждую неделю потребляли сотню говяжьих туш, которые доставлялись из Верхней и Нижней Австрии и Венгрии. Конечно, отдельное предприятие было небольшим. Но в Тольфе, как мы уже видели, рабочая сила была сконцентрирована. На папском предприятии, вероятно, единственном в своем роде и по своим размерам, в эту эпоху в 1464—1614 гг. было произведено 186 тыс. т квасцов на экспорт. Другие цифры менее впечатляющи. В 1585 г. небольшая группа предпринимателей взяла в аренду снабжение иберийской солью всего французского королевства. Это крупное соляное дело предусматривало фрахтовку судов водоизмещением в 30 тыс. т. В 1573—1574 гг. Ливорно, который в конце XVI — начале XVTI в. становится одним из важнейших итальянских портов, принял 357 кораблей, из которых 45 составляли крупные суда (navi), а в 1609—1610 гг. — уже 2454 судна, среди которых было 149 navi. Пример из другой сферы: в 1506—1626 гг. при грандиозной реконструкции в Риме собора Святого Петра потребовалось, по самому скромному подсчету, 44 т чистого серебра. Вздувание государственных расходов и доходов представляет, быть может, паилучшее доказательство существования в цивилизации Возрождения непреодолимого натиска количественного показателя. Номинальное повышение доходов папства в 1510—1605 гг. составляло около 440 %; следовательно, оно превосходило повышение цен в рассматриваемый период (300 %). Доходы флорентийского государства на протяжении того же периода возросли примерно на 365 %. В 1560 г. обычные ежегодные доходы Кастилии были порядка 600 тыс. дукатов, обычные расходы составляли 3 млн 200 тыс. дукатов. В 1598 г. эти цифры соответствовали, с одной стороны, 4 млн 800 тыс. дукатов и с другой — 7 млн 500 тыс. Война, стимулированная развитием артиллерии, отныне ложилась все более возраставшим тяжелым грузом на финансы государства и по преимуществу оказывалась тем троянским конем, с помощью которого количественный фактор проникал внутрь стен западной цивилизации. «С XI и до конца XV в. у нас нет никаких точных свидетельств относительно существования в Европе войск, размеры которых количественно превышали бы десять или самое большее двенадцать тысяч воинов. Вплоть до XV в. пять-шесть тысяч солдат составляли прекрасное войско, поставленное под ружье. Английское войско, которое выиграло сражение при Азенкуре, едва ли насчитывало шесть тысяч человек, и вопреки всеобщему впечатлению, побежденная французская армия лишь немного уступала ей в численности» (Дж. У. Неф). В начале же Тридцатилетней войны сухопутные силы, поставленные под ружье, количественно превосходили почти в три раза войска, существовавшие за 150 лет до того. На море в XVI в. удалось собрать флотилии, которые так же впечатляли своими размерами. В Непобедимую армаду входило первоначально 130 судов общим водоизмещением 57 868 т с 2431 пушкой. На них находилось 29 305 моряков и солдат. Англичане выставили 197 кораблей и 16 тыс. человек. Христианский флот, который сражался в битве при Лепанто, представлял собой еще более значительное подразделение, чем Непобедимая армада, — он насчитывал 207 галер, 30 кораблей, 6 галеасов, на них находились 740 пушек, 43,5 тыс. гребцов, 12 920 моряков и 28 тыс. солдат (т. е. в общем сложности 84 420 человек). Таким образом, XV/ в. характеризовался более широким размахом предприятий, будь то экономические или военные. Эпоха Фуггеров, Кортесов и Писарро начинала ткать нить мировой экономики, совершенно немыслимой до открытия Амс рики. * * * Различные и существенные трансформации, следовательно, изменили международную торговлю в начале Нового времени. Лига ганзейских городов, которая в XIV столетии была важнейшей организацией в европейской экономике, постепенно прихо дила в упадок. В эпоху, когда закреплялись структуры абсолютизма, она испытала недостаточную поддержку сильного государства. Против нее оказались и такие факторы, как ослабление Тевтонского ордена, взятие Новгорода Иваном Ш в 1478 г., упа док Брюгге (Новгород и Брюгге долго были опорой процветания Ганзы), увеличение добычи рыбы у берегов Ньюфаундленда с ущербом для Норвегии, вторжение на рынки Центральной Европы Фуггеров, которые противопоставили венгерскую медь шведской (а именно ее обычно перевозили ганзейские города), появление англичан в Московии (1555) и главным образом голландская конкуренция. Конечно, к XVII в Ганза сохраняла экономическое могущество на определенном пространстве. Правители Испании в борьбе против Соединенных Провинций стремились ей покровительствовать. В 1590 г. 300 немецких кораблей часто посещают порты Пиренейского полуострова, главным образом Опорто, Лиссабон, Сетубаль, Кадикс и Севилью. Они доставляли лес, селитру, вооружение и медь для артиллерии и чеканки монеты, лен и коноплю для парусов и снастей. Они увозили в Северное и Балтийское моря соль из Сетубаля, масло и средиземноморские плоды, экзотические товары — пряности, красное дерево, сахар из Сан-Томе и Бразилии. Воспользовавшись голодом, который свирепствовал в Италии в 1591 г., 25 ганзейских судов, нагруженных зерном (среди них 21 судно было из Любека), преодолели Зунд в том же году и двинулись по направлению к Генуе, Ливорно, Чивнтавеккиа и т. д. Корабли из Данцига можно было увидать на побережье Адриатики и до Крита. Однако процветание Ганзы, несмотря на это новое оживление, уже было в прошлом. Среди ганзейских судов, которые частенько посещали порты Пиренейского полуострова, многие на самом деле были голландскими. Но они скрывали свою национальную принадлежность, для того чтобы торговать с врагом. Жители Голландии и Зеландии задолго до отделения в 1581 г. начинают развивать соб- с гвенный флот. Однако этот процесс заметно ускоряется после указанной даты. Было подсчитано, что к концу XVI столетия Гаазе принадлежала 1 гыс. судов, способных перевезти груз в 45 тыс. ластов (90 тыс. тонн), в то время как Нидерланды располагали флотом водоизмещением по крайней мере в 120 тыс. ластов. В 1557—1585 гг. больше половины судов из Данцига (а это ганзейский порт), которые проходили через Зунд, были голландскими. Но постепенное вытеснение кораблями Соединенных Провинций ганзейских судов в общем совпадало с интенсификацией обмена между странами Балтийского моря и странами Запада. Возраставшему производству зерновых на германо-польской равнине — продукция широко экспортировалась нд запад и на юг — соответствовал растущий импорт соли и продуктов из средиземноморских областей, находившихся за пределами Зунда. В 1497 г. (самое старое из сохранившихся свидетельств) насчитывалось 795 случаев прохода кораблей через датские проливы в обоих направлениях. В 1557—1569 гг. ежегодное среднее количество их возрастает до 3280 и за десять лет (1581—1590) достигает 6673. Экспорт ржи из Данцига повышается с 10 тыс. ластов в год в конце XV в. до более 65 тыс. ластов в 1617—1621 гг. Амстердам оказался, таким образом, достаточно удобно расположен, чтобы превратиться в XVII в. в главный рынок и основное место перераспределения зерна в Европе. Уравновешивалось ли это все более интенсифицировавшееся оживление северных морей замедлением обмена в регионе Средиземноморья в эпоху Возрождения? На протяжении длительного времени утверждалось, что Средиземноморье находилось в упадке в XVI в. После выдающейся диссертации Фернана Броделя (1949) историки пересмотрели этот слишком быстро вынесенный приговор и отметили, что на Средиземном море сохранялась активная деятельность в течение всего XVI столе тия. Анкона тогда была большим портом, но специалисты долго не придавали ему должного значения. Однако только с 21 мая до 31 августа 1552 г. в этот порт вошли 319 кораблей, на которые среди других товаров было доставлено 470 тыс. фунтов кожи, 270 тыс. фунтов шерсти, 111 тыс. фунтов золы (для производства стекла и изготовления мыла), 128 тыс. фунтов воска, 282 тыс. фунтов шерстяных тканей. Эти ткани (panni) привозились из Италии или Англии, другие товары прибывали с Балканского полуострова и из Леванта. Конечно же, торговый обмен между Италией и Ближним Востоком получил сильный, но неизбежный удар вследствие португальских открытий. Путешествие Васко да Гама и появление пряностей в Европе, которые доставлялись путем плавания вокруг мыса Доброй Надежды, ввергли Венецию в состояние паники. Приблизительно 15 венецианских галер и кораблей, которые на протяжении XV столетия ежегодно отправ лялись в Сирию и Александрию, доставляли оттуда главным образом, помимо хлопка, все эти восточные товары, перец прежде всего, а также имбирь, корицу, мускат, наркотические и ароматические вещества, потребление которых на Западе все более возрастало. Венецианцы сравнивали потерю торговли пряностями для своего города с тем, что испытывал бы «младенец, если бы ему стало недоставать материнского молока и пищи». Португальский перец появился в Антверпене в 1501 г., в Англии — в 1504-м. Тремя годами позже Равенсбургская компания решила отныне покупать для себя перец в Антверпене, где фактор короля Португалии продавал теперь «пряности» своего правителя. В 1499, 1500,1504,1506,1513,1517,1519,1523,1524,1529 гг. венецианские суда или вообще не совершали поездки в Александрию и Бейрут, или же они возвращались пустыми или почти пустыми. В 1496—1498 гг. купцы Serenissime1 ежегодно привозили из Леванта примерно 6730 colli2 пряностей; в 1502—1513 гг. (эти абсолютно пустые годы к тому же оказались убыточными) ежегодное среднее количество упало до 600 colli. В 1515 г. Венеция была вынуждена просить у Лиссабона дополнительное количество перца, Светлейшей («ж.) — титул Венецианской республики. СоШ от collo (ит.) — тюк, ящик товара. (Примеч. ред.) необходимое для собственного снабжения. Через 12 лет она предложила королю Португалии взять в аренду весь перец, прибывающий в Лиссабон, за исключением того, что был необходим для нужд самой Португалии. «Проект ни к чему не привел. Но он показывал, где находилась Венеция в 1527 г. — и в то же время победоносный подъем рынка в Лиссабоне» (Ф. Бродель). Между гем в середине XVI столетия происходит «средиземноморский реванш» и старинные пути доставки пряностей через Красное море и Александрию, через Персидский залив и Сирию обретают новую жизнь. Португальцы после своего первоначального успеха не сумели эффективно контролировать (или, по крайней мере, полностью) арабскую торговлю в Индийском океане. Во всяком случае, к 1540 г. перец, поступивший из Средиземноморья, оказал влияние на цены в городе на ШельдеДевятью годами позже король Португалии закрыл свою факторию в Антверпене. В 1555—1565 гг. венецианцы стали опять ежегодно привозить около 11 700 ц перца из Александрии — больше, чем в 1500 г. И только в конце XVI — начале XVII в., когда пути торговли пряностями через Ближний Восток закрылись, тогда голландцы, которые впервые проникли в Индийский океан в 1596 г., становятся хозяевами торговли в этой части света. * * * Но если упадок оказывался очевидным к началу XVII в. для Восточного Средиземноморья, то на Западе Марсель и Ливорно находились на пике своего подъема, Генуя, воспользовавшись упадком Антверпена, выступала в роли банковской столицы Европы. В это же время в Италии насчитывалось больше, чем во всех остальных странах континента, городов с населением, превышавшим сто тысяч. По правде говоря, долгое, многовековое движение продолжало перемещать с востока на запад центр тяжести средиземноморской экономики. Генуэзские интересы в XIV—XVI вв. постепенно уходят из Черного моря на Пиренейский полуостров, что доказывает справедливость этого положения. В начале XIV в. восстановление Византийской империи Город на Шельде — Антверпен, позволило генуэзцам прочно обосноваться в Константинополе и рискнуть создать на берегах Черного моря нечто вроде коло ниальной империи, в которой Трапезунд, Каффа в Крыму и Тана в глубине Азовского моря были столицами. Из стран, прилегавших к Черному морю, тяжелые генуэзские суда привозили зерно, соль, лес, соленую рыбу, меха и рабов. Кроме того, монгольская дорога, начинавшаяся в Китае (по которой доставлялись пряности и шелковые ткани), заканчивалась в Тане. Благодаря этому северному маршруту генуэзцы обходили севером «дорогостоящее мусульманское посредничество», к которому венецианцы, жители Рагузы, каталанцы и французы имели обыкновение обращаться в Египте и Сирии. Наконец, с 1264 г. генуэзские предприниматели контролировали торговлю восточ ными квасцами. Но все эти пути постепенно закрывались для купцов города св. Георгия с середины XIV столетия. Монголы ская империя рушилась. В 1396 г. христианские крестоносцы были разбиты при Никополе турками-османами. Одновремеи но Тамерлан разорил Тану и в 1403-м — Фокею. Движение флотилий, отправлявшихся к Черному морю, на какое-то время было прервано, а затем возобновилось, но уже не для того, чтобы возить пряности; оттуда доставлялись продукты этой местности: воск, фрукты, рыба, соль и зерно, изредка шелковые тка ни. Падение Константинополя означало для Запада не прекращение торговли пряностями (она продолжилась, как мы видели, через Александрию, Бейрут и Триполи в Сирии) — заверши лась торговля тем, что производила сама Турция. То, что при шлось отказаться от залежей квасцов на Востоке, оказалось крайне тяжелым ударом для генуэзцев. Но они уже нашли места для замены. Они обосновались на Западе, завязав экономя ческие отношения с Англией, расширяя производство неаполитанских вин, винограда в Малаге, шелка в Калабрии, в королевстве Гранады и вокруг Валенсии, в Гранаде — сахара; производство сахара развивалось также в Альгарве, на юге Ма рокко, на Мадейре и вскоре на Кубе и в Новом Свете. В эпоху Великих открытий они предоставляли кастильцам и андалузцам необходимые капиталы, снаряжали первые флотилии, направлявшиеся в Америку, и поспешили принять участие в торговле неграми. В 1531 —1578 гг. они получили в аренду залежи h васцов в Тольфе, производство которых тогда было чрезвычайно успешным. Наконец Генуя, политически связанная с Испанией с 1528 г., нашла источник колоссальных доходов в предоставлении займов правителям этой страны. Венеции не удалось, как 1енуе, перевести свою торговлю на Запад, но и она попробовала сделать это. В 1402 г. она направила конвой из Эг-Морта, который приближался к Сицилии и Неаполю и в 1436 г. — к Вар- парийскому побережью. В XV столетии она ежегодно направляла множество судов во Фландрию. Но город лагуны, несмотря на процветание Мурано1 и развитие в конце эпохи Возрождения своего шерстяного производства, слишком связал свою судьбу с перевозкой пряностей из Леванта, чтобы его не затронуло сокращение количества привезенного товара. В XV в., таким образом, область Тирренского моря заметно выдвинулась, и ее процветание продолжалось и сохранялось еще и в XVI в. Но это выдвижение было всего лишь этапом в более широком процессе гигантского трансферта на Запад. Начиная с эпохи Великих географических открытий богатства других континентов вначале концентрировались на крайнем западе Европы — в Севилье, Лиссабоне, Антверпене, вскоре в Бристоле и Амстердаме. Экономический мир устанавливался во имя грандиозного благосостояния областей Европы, омываемых Атлантическим океаном и Северным морем. К началу XVI в. в Европу ввозилось приблизительно 17 тыс. ц перца в год, а в 1560 г. — .17 тыс. Через 10 лет ежегодно ввозилось приблизительно 30 тыс. ц пряностей только по единственному пути через мыс Доброй 11адежды. La Casa de la contratacidn1 отправляла все более многочисленные флоты, курсировавшие между Америкой и Испанией. Согласно П. Шоню, объем всеобщего движения судов (путешествия туда и обратно) между Севильей и Испанской Америкой та половину столетия вырос от 15 680 т в 1506—1510 гг. до 273 560 т в 1606—1610 гг. Чтобы привести пример: в 1587 г. Армада Терра-Ферма и флот Новой Испании доставили в Кадикс и Севилью 7 млн 800 тыс. песо, в том числе 327,6 т чистого серебра, 99 тыс. шкур, 25 тыс. фунтов индиго, 900 тыс. фунтов сахара, Остров Мурано, как известно, славился производством стекла и зеркал. Торговая палата (ысн.). 22 тыс. фунтов имбиря, 5 тыс. фунтов сассапареллы ', 4 тыс. фуи тов cassia fistula2,13 тыс. ц красного дерева, 5, 6 тыс. ароб кошенили и 64 тыс. ароб хлопка. Америка оказалась, таким образом, связана с Европой теснейшими узами. Одновременно она вступала в контакты с Азией всегда по инициативе европейцев. В 1564 г. испанцы обосновались на Филиппинах, лицом к лицу к Макао, где португальцы высадились в 1557 г. Вскоре установилось регулярное движение (ежегодно два галеона плыли туда и два возвращались обратно) между Филиппинами и Новой Испанией. Часть американского серебра отправлялась в Тихий океан. По подсчетам П. Шоню, пошлина на драгоценные металлы, экспортированные из Мексики в Манилу, выросли от 1030 песо в 1591—1595 гг. (средняя цифра для каждого года) до 8411 песо в 1611—1615 гг. В то же самое время увеличивалось количество азиатских судов (исключительно каботажных), входивших в порт Манилы — их было по крайней мере 15 — в 1577 г., более 29 — в 1599-м и 53 — в 1612 г. Большая часть прибывала из Китая. Круг мировой экономики, таким образом, впервые замкнулся: португальский путь с Дальнего Востока через мыс Доброй Надежды пересекался в Макао в Маниле с тем, что шел от Кадикса до Филиппин, проходя через Мехико и Акапулько. На всех этих маршрутах испанская валюта была большой редкостью. Голландец Линшотен, который совершил путешествие по Индийскому океану в 1583—1589 гг., описывал торговлю португальцев из Гоа: «[Они] извлекают большую выгоду из валютного курса таким образом: когда суда Португалии прибывают, они покупают большие реалы [испанские „реалы”], давая 12 % прибыли вплоть до апреля, так как в это время купцы, отправляющиеся в Китай, их ищут, так [что те], у кого имеется монета, извлекают 20 или 25 % чистой прибыли». Линшотен оказался одним из тех, кто советовал Нидерландам закрепляться на Дальнем Востоке, который португальцы плохо контролировали. В XVII в. можно видеть, как граждане Соединенных Провинций, вытесняя португальцев, утвердились на мысе Доброй Надежды, на побережье Декана, на Цейлоне, | Сассапарелла (сарсапарель) — тропическое растение семейства лилейных, корень его применялся в те времена для лечения сифилиса. * Cassia fistula (ляш.) — палочки (кора) корицы. (Примеч. ред.) на Малакке, на островах пряностей и активно торговали с Китаем и Японией. Одновременно и англичане обосновывались в Индии и начали заселять ту огромную часть Америки, которая не интересовала уроженцев Пиренейского полуострова. Тогда весы истории и начали склоняться в сторону Севера в ущерб народам Юга Г.вропы. Но уже с 70-х гг. XVI в. знаки, предвосхищающие это перераспределение экономических сил, уже появились в европейских морях. Начиная с восстания в Нидерландах, когда жители Нидерландов и Англии начинают захватывать в Ламанше и Па-де-Кале испанские или принадлежащие подданным Испании корабли, флот южных стран — Венеции, Генуи, Каталонии, Бискайи — слабеет и покидает не только морские пути во Фландрию, но даже само Средиземное море. В конце XV в. большие грузовые суда, которые бороздили Средиземное море, чаще всего были голландскими, английскими, немецкими, иногда французскими и скандинавскими. Впервые Средиземноморье перестало быть центром мира. К концу Возрождения оно принадлежало уже, если не политически, то, по крайней мере, экономически, трудолюбивым и производительным нациям Севера.