Глава восьмая Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм

206 После капитуляции Йодфата Иосиф спас, а затем изменил к лучшему свою жизнь, предсказав, что полководец Тит Флавий Веспасиан станет римским императором.

206 За эти два с половиной года произошел мятеж в Галлии, Нерон совершил самоубийство, Гальба, Отон и Вителлий тщетно пытались удержать принципат и контроль над империей, и Веспасиан, избранный легионами в Александрии, взял власть в Риме.

206 Как явствует из написанной Иосифом истории, его пророчество сослужило ему добрую службу; когда предсказание сбылось, Веспасиан был в равной мере и поражен и польщен этим.

206 Таким необычным способом бывший еврейский военачальник связал себя с будущим императором из рода Флавиев, познав "удачу в один из самых тяжелых периодов своей жизни и достигнув благодаря ему своей вершины. С другой стороны, личные их взаимоотношения нам практически неизвестны. Более понятна природа влияния Флавиев на творчество Иосифа; нас интересует, в какой мере исказилось содержание «Иудейской войны» вследст­вие этого влияния. Это центральный вопрос. Если имеются серь­езные основания подозревать, что книга в целом несет на себе сильный имперский отпечаток, то мы, оценивая ее, должны принять это во внимание. К счастью, нет необходимости в столь решительном пересмотре. Иосиф не является объективным авто­ром, однако палестинские пристрастия, описанные в предыдущих главах, оказали более глубокое влияние на его творчество, чем лояльность к римлянам, которую обычно приписывают ему. Счи­тается само собой разумеющимся, что «Иудейскую войну» надо истолковывать как полностью флавианскую историю, и это не просто предубеждение современных историков.

Пророчество — наилучшая стартовая точка. Иосиф подробно рассказывает об этом в 3-й книге «Иудейской войны». Когда появился в лагере римлян он, предводитель евреев, к которому

Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 207

некогда всякий обращался за советом, которого боготворили сол­даты и командиры, только внезапный порыв сострадания помешал Титу тут же избавиться от него.

В этой истории есть свои сложности. Рациональное умозаклю­чение едва ли могло привести даже и человека, более тесно связанного с римской политикой, чем Иосиф, к выводу, что Нерон будет свергнут и заменен не кем иным, как Веспасианом. Правда, заговор 65 г. в столице под руководством Г. Пизона, обладавшего большими связями, и широко распространенное недовольство, вызванное длительным пребыванием императора в Греции и его недостойными театральными и атлетическими выступлениями, казалось, предвещали кризис (Тацит. Анналы 15. 49ff.; Дион. Эпит. 62. 8-19). Но если что и указывало на Веспасиана, так это способ, каким он использовал круг друзей и союзников, созданный другим великим человеком, Домицием Корбулоном: в 67 г. Фла­вий имел даже расширенные полномочия Корбулона по командо­ванию на Востоке. Хорошо известно, что Корбулон, являясь главнокомандующим, уже воспринимался Нероном как серьезная угроза своему режиму². При ретроспективном рассмотрении все это могло указывать на будущий результат, однако во время самих этих событий они не имели такого же ясного смысла.

Некоторые могут поверить, что наш автор обладал божествен­ным внушением — или блестящим предчувствием. Другие могут

208

Глава восьмая

предположить, что он специально датировал свое пророчество задним числом, чтобы произвести большее впечатление^. Кто-то может пойти еще дальше в этом направлении, вспоминая полити­ческие махинации в течение бурной первой половины 69 г., когда с целью захвата власти старшим сыном Веспасиана Титом пла­нировался союз между Веспасианом и Лицинием Муцианом, являвшимся прокуратором Сирии, и был заключен договор с прежним префектом Египта, Тиберием Юлием Александром, ев­реем. Царица Береника, бывшая жена брата Тиберия, и ее брат Агриппа II тоже в какой-то мере были вовлечены. Иосиф, связан­ный как с царской четой династии Ирода, так и с александрий­скими евреями, мог играть самостоятельную роль в этих событиях или, по крайней мере, быть причастным к ним⁴. Нам нет нужды представлять его в буквальном смысле слова закованным в кандалы в это время: в своем позднем произведении «Против Апиона» он говорит, что в первое время был закован, однако как долго это продолжалось, неясно. На него могли снова надеть кандалы для проведения церемонии освобождения. Более того, его утверждение в «Иудейской войне», что Веспасиан забыл о нем вплоть до того времени, как стал императором, следует понимать широко, ибо из последнего пассажа Иосифа явствует, что он все время оставался рядом с Титом (ПА 1. 48-49). Так, пленник мог активно дейст­вовать в римском лагере. Его пророчество вполне могло быть спектаклем, разыгранным по договоренности с патроном; оно могло быть и трюком, придуманным им самим. Я не буду даже и пытаться выбирать из различных возможностей.

Правителям выгодно казаться избранниками судьбы. В анало­гичных обстоятельствах мудрый арабский историк Ибн Халдун похожим образом использовал возможность пророчества.

Вместе с тем пророчество принесло больше пользы самому Иосифу, чем Веспасиану. Оно послужило еще одним оправданием его перехода на сторону римлян и, возможно, помогло утаить другие дела, о которых нельзя рассказывать. Читая это повество-

Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 209

вание, понимаешь, что автор старался не столько прославить своего патрона, скольку рассказать о самом себе. Энтузиазм Иосифа сосредоточен на самом себе, своем блеске и вдохновении, а не на великом предназначении Веспасиана. Иосиф поглощен рассказом о своем собственном избавлении. Он не умолчал о том факте, что Бог ниспослал предзнаменование о будущем возвышении римля­нина, однако предпочел не распространяться на эту тему. Имеются два еле заметных упоминания о предзнаменованиях, которые, подобно пророчеству самого Иосифа, также указывали на это событие, однако сказано о них недостаточно ясно, чтобы создалось какое-то определенное впечатление⁶. Описанию могущества рим­ского императора посвящено лишь полпредложения, и эта поло­вина выдвигает Иосифа в первые ряды: «Ты, кесарь, хозяин не только надо мной, но и над землей, и морем, и всем родом человеческим».

Существовало аналогичное пророчество, приписываемое в ев­рейской традиции Раббану Йоханану бен Заккаи, видному уче­ному. Точно так же, Kaif и в случае с Иосифом, рассказ об обращении Йоханана к Веспасиану как будущему императору служит не для возвеличивания достоинства завоевателей и их командира, а для того, чтобы скрыть грязные подробности общения мудреца с противником.

Эта раввинистическая история, похоже, полностью исключает греков и римлян. Стали известны другие восточные предзнамено­вания и пророчества, причем некоторые из них, очевидно, полу­чили одобрение самого Веспасиана или даже были преднамеренно

8 Тесса Раджак

210

Глава восьмая

выдуманы, чтобы обосновать претензии новой династии на трон. Стоит более пристально присмотреться к этому феномену, выяс­нить, в какой мере пророчество Иосифа может быть уподоблено ему. В одном случае Тит прибыл испросить совета оракула Афродиты на Пафосе, на Кипре, якобы по случаю его путешествия, но также и о более важных делах. Затем Веспасиан посетил знаменитую святыню на горе Кармель и ее жреца Басилида. Впоследствии, обсуждая государственные вопросы в храме Сера-писа в Александрии, он чудесным образом увидел того же самого Басилида. В первых двух встречах будущее обладание император­ской властью было предсказано за закрытыми дверями. Несом­ненно, что эти проявления помогли создать ауру вокруг отца и сына в решающие месяцы 69 г.

Однако этого было достаточно, чтобы возбудить общественный интерес; можно было не сомневаться, что любопытство и молва сделают остальное. Достигнув власти, династия могла прекратить поддерживать себя с помощью чудес и предзнаменований. Эта тема действовала столь зачаровывающе на суеверный мир, что она держалась и развивалась дальше как бы по инерции . Когда мы знакомимся с более поздней историей, рассказывающей о том, как странствующий чудотворец Аполлоний из Тианы был пригла­шен, чтобы дать совет Веспасиану, претендовавшему на власть, мы наблюдаем этот процесс эволюции. Согласно этой истории, достоверность которой подвергалась сомнению еще Филостратом, биографом Аполлония, Веспасиан в то время руководил осадой Иерусалима и хотел знать, надо ли ему становиться императором. Хронология искажена, но этого и следовало ожидать в популярной легенде. У этой истории довольно забавный конец: Аполлоний категорически отказывается прибыть в страну, столь осквернен­ную военными действиями и страданиями ее народа (в этом мы улавливаем отраженное эхо отношения Иосифа к фанатикам); вот почему Веспасиан был вынужден совершить свой столь богатый событиями визит в Александрию. Тацит характерным для него лаконичным слогом объясняет психологию людей, благодаря ко­торой могли сочиняться задним числом такие истории: «В тайны

Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 211

судьбы, предзнаменования и оракулы, пророчившие Веспасиану и его сыну власть, поверили тогда, когда она уже была достигнута

ими» .

Предзнаменования стали воистину популярной темой. Главные хронисты того периода, Тацит, Светоний и Дион Кассий, сообщают об этом, каждый на свой манер (Тацит. История 1. 10; 2. 4, 78; Светоний. Веспасиан 4-5; Тит 5; Дион. Эпит. 66. 1). Когда Иосиф упоминает в предисловии, что предзнаменования будущего воз­вышения Веспасиана являются одной из тем его истории, он, очевидно, предполагает, что его читатели знают, что он имеет в виду (ИВ 1. 23).

Собственное пророчество Иосифа, фигурирующее среди зна­менитых чудес, было объектом точно таких же влияний. Светоний и Дион тоже испытали их, но каждый рассказывает несколько иную историю, в деталях отличающуюся от рассказа Иосифа¹². Это свидетельствует о том, что они не заимствовали сведений у Иосифа; более того, кажется, как будто история, возникнув, далее живет своей собственной жизнью, как в устном, так и в литера­турном варианте.

Иосиф польстил Веспасиану своим пророчеством; именно по­этому рассказ о нем не мог не понравиться. Однако когда династия Флавиев уже прочно сидела на троне, не было более необходимости твердить об этом, и этот случай в «Иудейской войне» играет важную роль только в одном отношении: объясняет собственное поведение автора. Литературная обработка Иосифом этого мотива не служит доказательством того, что он очень старался укрепить репутацию Веспасиана как в Риме, так и в провинциях.

Есть мотив, встречающийся в произведениях как Иосифа, так и Тацита и Светония, который слишком легко сливается с проро­чеством самого Иосифа. Как Светоний, так и Тацит пишут почти одними и теми же словами, что и Иосиф (правда, Тацит не упоминает Иосифа в связи с осадой Йодфата). Я имею в виду последнее из серии чудес и предсказаний, предшествовавших разрушению Храма; о нем Иосиф рассказывает непосредственно после этого события. Двусмысленное пророчество, обнаруженное в «священных текстах» евреев, гласит, что в это самое время в их стране объявится будущий правитель всего мира (oikoumene). Это более, чем какое-либо иное явление, побудило их к восстанию, но в действительности (как говорит Иосиф) указывало на будущее правление Веспасиана. Это предсказание встречается в «Иудей­ской войне» далеко после эпизода с Йодфатом, и сам Иосиф не утверждает, что оно послужило основанием для его собственного

212

Глава восьмая

пророчества (ИВ 6. 288 и ел.). В предшествующем случае он не апеллировал к библейской или иной еврейской традиции, а просто утверждал, что предсказал, будто правление Веспасиана предоп­ределено Богом. Оба эти пророчества неправомерно отождествля­лись друг с другом читателями, начиная с византийца Зонары и вплоть до Теккерея в XX в.¹³.

Более того, они истолковывали прорицания в книге 6 как пророчества о мессии, подразумевая, что для Иосифа Веспасиан исполнял роль ожидаемого мессии¹⁴. Однако пророчество было о великом правителе, ни о чем более,— о человеке, который может рассматриваться как предтеча эсхатологического конца света, но не знаменует этот конец. Если мы будем искать в библейском тексте аналогию этому двусмысленному пророчеству, то должны будем обратиться не к пророку Даниилу (7. 14), который пред­сказывает вечное царство «сына человеческого», а скорее к про­рочеству о могущественной, но преходящей власти, например, к предсказанию Валаама о «звезде от Иакова», которая «разит князей Моава». Кроме того, параллелью служит Йоханан бен Заккаи, ибо его пророчество о великом будущем Веспасиана непосредственно перекликается с пророчеством Исайи о завоева­теле, который «посечет чащу леса железом; и Ливан падет от Всемогущего». Во многих традиционных толкованиях в этих словах усматривалось мессианское содержание, ибо дальше следует зна­менитый пассаж об «отрасли от корня Иессева»; однако никто не предположил, что знаменитый раввин рассматривал Веспасиана как своего мессию¹⁵. В случае Иосифа нет смысла проводить исследование текста¹⁶, поскольку мы видели, что автор, убежден­ный противник радикальной интерпретации таких пророчеств, никогда не заходит столь далеко, чтобы рассматривать Веспасиана или любого другого римлянина как еврейского мессию. Его соб­ственную интерпретацию следует понимать в совокупности с суждением, встречающимся в другом месте, о переносе божест­венной милости на римлян, а именно в качестве утверждения о реалиях власти и объяснения, почему восстание оказалось безре­зультатным. Здесь мы видим анализ того же самого вопроса — превосходства римлян, с одним лишь дополнительным элементом: это превосходство должно было осуществиться только благодаря Флавиям.

Предсказание о будущем правителе является своего рода подведением итога, перечнем явленных чудес, отмеченных в Храме или на небе в течение 70 г. или предшествующего. Были замечены звезда и комета, ворота Храма открылись сами собой,

Покровт-ельство Флавиев и еврейский патриотизм 213

по воздуху пронеслись колесницы и вооруженные воины, корова родила ягненка на священном дворе, слышны были голоса, возве­щающие о своем уходе, а за четыре года до разрушения Храма крестьянин-пророк по имени Йешуа, сын Хананьи, настойчиво высказывал предостережение о грядущей беде. Прокомментировав упорную неспособность евреев понять, что все эти знаки предве­щают гибель, а не вселяют уверенность, он приводит еще два примера грубой ошибки в их истолковании. Одна касается старого пророчества, что город будет разрушен, когда Храм станет пло­щадью, что, как он полагает, исполнилось во время осады, когда крепость Антония была разрушена. Другая касается пророчества о правителе: «Но что более всего побудило их к войне, так это двусмысленное прорицание... что в это время человек из их страны будет править половиной мира»¹⁷.

Эти явления создавали атмосферу трагедии вокруг падения Храма, и в талмудической литературе существуют аналогичные проявления (ТВ Yoma 39b; ТВ Pesahim 51 а). Большинство сооб­щений совершенно непосредственны по своему характеру: мы можем вообразить себе реакцию служителей Храма при виде открывающихся ворот, почувствовать потрясение от безжалостно­го крика пророка. За этими описаниями стоят скорее еврейские, нежели римские наблюдения. Правда, что «История» Тацита содержит очень похожий рассказ о чудесах, местами дословно совпадающий; наиболее верным объяснением этого будет прямая или косвенная зависимость от Иосифа^{1 ?}. Высказывались подозре­ния, что языческая религиозность вторглась в описания Иосифа, особенно когда он, подобно Тациту, говорит об уходе богов во множественном числе . Однако это множественное число как раз и выражает неопределенность, которой Иосиф окутывает почти­тельное отношение к божеству, имя которого нельзя произно­сить,— греческая форма аллюзии на сакральное еврейское «шехина» (присутствие божества)²⁰.

Вероятнее всего, перечень чудес в Храме Иосиф составил сам; с одной стороны, это служит литературной цели в важный момент повествования, с другой стороны, дает возможность выразить политическое и религиозное отношение к мятежникам. Описав несколько необычных явлений, а затем дав им объяснение, Иосиф переходит к вопросу о Веспасиане и интерпретации, которая должна доставить удовольствие императору. Вместе с тем эта интерпретация является побочным продуктом важного спора меж­ду Иосифом и другими евреями. В результате в памяти читателей остаются иллюзии, связанные с восстанием, и Храм в огне, а вовсе

214

Глава восьмая

не притязания Флавиев. Иосиф обращается к пророчеству не ради Веспасиана, а потому, что имеет дело с важным моментом в истории евреев²¹. Все сказанное о Веспасиане играет менее важную роль. Только позднее Иосиф переходит от иудейских сюжетов к истории Римской империи.

Однако пора от освобождения Иосифа и аннулирования его статуса пленника переходить к другим вопросам. Благодеяния в отношении его не ограничиваются только этими двумя актами и поражают своим великодушием. Протекция Тита в течение всей войны спасла ренегата от гнева его соотечественников, поэтому Иосиф счел за благо всегда держаться подле него. Он сопровождал молодого римлянина в Александрию и, возможно, в Рим. Там Иосиф жил в старом доме Веспасиана (его местоположение неиз­вестно) , и император продолжал оставаться его покровителем, так же как и его преемники, Тит и Домициан. Еврей-изгнанник не только пользовался все эти годы убежищем, но и удостоился чести получить римское гражданство вместе с именем Флавий, что по обычаю того времени было обязательным дополнением; ему дали дом, денежное обеспечение, новые земельные владения в плодо­родной части Палестины в порядке компенсации за утраченное им; он определенно ни в чем не нуждался .

Какие услуги он оказывал, чтобы заслужить все это? Во всяком случае, одних пророчеств для этого было мало. Само собой напрашивается предположение, что ему платили за его историче­ские труды, и это подкрепляет характеристику Иосифа как офи­циального историка Веспасиана. Результатом благодеяний императора явилось сначала произведение на арамейском языке, а затем, когда оно было признано удовлетворительным, семь книг «Иудейской войны» на греческом языке.

Это историческое произведение определенно может быть на­звано веспасиановским, по крайней мере в том отношении, что оно появилось, когда император еще был жив и правил. Мы не можем точно датировать его, однако оно относится к последнему периоду его правления, после освящения Храма мира в 75 г. . Однако в широком смысле это не было веспасиановское произве­дение. Иосиф никогда прямо не заявлял, что его литературная продукция доставляет ему средства к существованию. Ясно, что во время войны было много способов оказаться полезным для римских полководцев после того, как он отказался от мятежа и завоевал их доверие; некоторые из этих услуг описаны им самим, о других мы можем с большой степенью достоверности предпола­гать. Как мы знаем, Иосиф сделал все возможное, чтобы уговорить

Покровт-ельство Флавиев и еврейский патриотизм 215

евреев, находившихся в осаде, сдаться, пока можно было сделать это на сравнительно благоприятных условиях (ИВ 5. 114, 261, 361 и ел., 541 и ел.; 6. 94 и ел., 365), и был тяжело ранен в процессе этих уговоров (ИВ 5. 541-547). Эта политика соответствовала его собственным наклонностям, однако была весьма полезна и рим­лянам, стремившимся как можно скорее закончить войну. Иногда Иосиф передавал евреям послания непосредственно от Тита (ИВ 5. 325; 6. 129). В таких случаях он был в основном переводчиком. Несомненно, что ему иногда приходилось выполнять и разного рода малоприятные поручения, подробно рассказывать о которых у него нет желания. Годы спустя, доказывая в сочинении «Против Апиона», что у него было больше возможностей, чем у других историков, наблюдать войну, он невольно проговаривается, что иногда ему поручали допрашивать дезертиров (ПА 1. 49). Кроме того, Иосиф мог быть переводчиком в широком смысле, расска­зывая римлянам о еврейских обычаях, о топографии города и страны в целом. Мы можем понять его умолчание о таких вопросах. И наконец, Веспасиану было выгодно, чтобы его сопровождал еврей, когда он отправился в Александрию, чтобы обеспечить себе императорскую власть. Что Иосиф имел или легко мог установить контакты с высшими слоями еврейской общины в Александрии, явствует из того факта, что во время этой поездки он заключил там новый брак, предварительно расторгнув брак с прежней женой, бывшей пленницей .

Все это были важные услуги римским военачальникам. Однако и помимо всех оказанных им услуг Иосиф был важной политиче­ской фигурой, во-первых, как лидер в своей стране, а затем как видный эмигрант, с которым, естественно, обращались достойно его положению. Мы можем напомнить, что даже британского мятежника Каратака римляне освободили, чтобы продемонстри­ровать свое великодушие (Тацит. Анналы 12. 38). Тот факт, что Иосиф воспользовался покровительством (и досугом), чтобы стать писателем, мог доставить императору дополнительное удовлетво­рение; правда, едва ли происхождение Иосифа позволяло ему войти в избранный круг литераторов²⁵. Во всяком случае, говорить об императорской благосклонности не значит сказать, что импе­раторы платили Иосифу за писание исторических трудов²⁶.

Правда, могут возразить, что в конечном счете нет большой разницы, за что писателю официально платят, что важен сам факт получения платы от другого лица, чем и определяется характер взаимоотношений; Иосиф был обязан Веспасиану, и это главное. Однако, хотя денежное обязательство порождает давление, кон-

216

Глава восьмая

фликты и стеснение, противоречивая ситуация подобного рода далека от писания по контракту. Характер принуждения в этих случаях бывает различным.

Светоний отмечает (Веспасиан 18. 4), что Веспасиан был первым императором, который стал платить ораторам из импера­торской казны и вознаграждать выдающихся поэтов. Единственная фраза, в которой он упоминает об этом, составляет главную основу для характеристики Иосифа как официального историка. Светоний упоминает здесь о важных реформах, которые содействовали разви­тию искусств и просвещения в Италии и, возможно, в провинциях²⁷. Однако было бы абсурдно думать, что эта схема была реализована на практике именно для того, чтобы облагодетельствованные могли восхвалять императора в своих творениях, хотя и правда, что поэт Стаций, чье поместье неподалеку от Альбы снабжалось водой из поместья самого Домициана, обильно платил ему стихами о его конной статуе, о его семнадцати консулатах, о великолепии его гостеприимства, дворца и его самого, а также, в ряде утраченных произведений, о его военных подвигах²⁸. Как бы то ни было, высказывание Светония для нас не имеет значения, поскольку историки в нем даже не упоминаются. Напротив, сатирик Ювенал, имея в виду, очевидно, времена Траяна, говорит как об известном факте, что историкам было страшно трудно заработать на жизнь, поскольку они не пользовались покровительством влиятельных лиц (даже не намекая на то, что ситуация ухудшилась со времени Флавиев; Ювенал. Сатиры 7. 98 и ел.; ср.: 7. 5).

Мы можем ожидать, что Веспасиан, очень практичный чело­век, позаботился о том, чтобы взять под контроль историков своего правления²⁹; однако если он и делал это, то весьма в ограниченных масштабах. Действительно, Тацит бросает язвительные замечания об историографии Флавиев, которую он часто цитирует в своих текстах; он говорит, что она была искажена лестью (Тацит. История 2. 101). Однако это суждение связано с рассмотрением специфического и спорного вопроса о войне 68-69 гг., и неясно, насколько широко его следует воспринимать. Во всяком случае, тон этого утверждения полностью соответствует общему пессими­стическому убеждению автора, что начиная с позднего периода правления Августа вся история империи была искажена страхом, если писалась при жизни данного императора, и обидой и него­дованием, если после его смерти³⁰. Таким образом, Тацит отметил отнюдь не уникальную черту тех лет. Его слова можно понимать и так, что критика представителей клики Флавиев была невоз­можна, другими словами — историки не могли свободно говорить

зм

217

Покровительство Флавиев и еврейский патриот

давлении, все, что хотели. Снова возникает вопрос об искусном ддось щщ

отличающемся от полного контроля над всем, что пис, специфи-

от активной политики использования историографии в

ческих целях. гелем-про-

Плиний Старший был наиболее выдающимся писа1_штая «ес-заиком того времени. До нас дошла только его знаме» большое тественная история», однако он написал также _ИСтория от историческое произведение в 31-й книге. Это римская i-хановился правления Тиберия или Клавдия, с того места, где ос_4ен) _{и до} его предшественник Ауфидий Басе (труд также утра*! Правда, времени самого Плиния, примерно до начал 70-х гг.³ _смерти. И он распорядился опубликовать ее только после своей подозрений он объясняет нам почему: чтобы избежать возможных Лклонность. в личных амбициях или в стремлении снискать благоа_а поэтому Плиний, как мы увидим, был другом Веспасиана и ~~ в своем произведении он, очевидно, описывал их возможно, Флавии, в свою очередь, испытывали удовл_опр_иятном оттого, что этот автор представит их потомкам в блап_)Н повысит свете. Тем не менее, очевидно, они не ожидали, что о,, _не было их популярность в ближайшем будущем, поскольку_1а дд_{я них} известно, когда он умрет, а до того момента книга бы/' бесполезна. различных

Примечательно, что мы знаем о существовании ^_днако что версий событий 68-69 гг., написанных в то время, Ор_аспОр_Яже_ касается последующего правления Флавиев, в наше'м р_ния Веспа-нии только сообщение Плиния о первых годах правле? _{так что} у сиана. Сообщение Тацита об этом периоде потеряно, _м История нас нет надежды узнать, что послужило ему источникок_ее четырех Тацита некогда состояла из 12 или 14 книг³³, и не мен(_{чы пе}р_ИОду из них (часть, которая дошла до нас) были посвящен! оставалось 68-70 гг. Это значит, что только около ²/з произведения i _{ита о П}р_ав_ для рассказа о трех полных царствованиях. Рассказ Тащ _материала лении Домициана свидетельствует, что большую часть ._Спасиана и он собрал сам³⁴; очевидно, то же касается периода Вес _{г н э по} Тита. Плиний Младший в работе, написанной в 105 _{мм ист}ори-вопросу о возможном выборе тем для задуманного и _е период ческого труда, отмечает, что новейшая история, т. (Письма 5. Флавиев, все еще остается «неприкосновенной» темой (^_{ся к} этому 8. 12). Более поздний рассказ Кассия Диона, относящий._{с К}р_аткой периоду, является единственной дошедшей до нас^ _{же авто}-историей. Она краткая в сравнении с написанной тем _м р_ассказе ром версией 68-69 гг.; поразительно, что в кратко»

218

Глава восьмая

о периоде 70-81 гг. почти весь материал неожиданно анекдотичен по содержанию, за исключением того места, где говорится о деятельности стоиков, составлявших оппозицию существующему режиму . Наше итоговое впечатление таково, что до Тацита было очень мало написано о времени правления Флавиев³⁶. Писать на эту тему было слишком сложно, слишком опасно или же просто не было принято.

С другой стороны, нет никакого сомнения, что гражданские войны в Риме, предшествовавшие рассматриваемому нами пери­оду, были чрезвычайно популярной темой. Однако из этого не следует, что подобного рода литература писалась по заказу пра­вителей; если это было так, то невозможно объяснить, почему заказ не распространялся на последующие годы, почему Флавии не стремились увековечить в прозе также и достижения своего правления. Уместнее всего предположить, что люди писали о гражданских войнах безотносительно³⁷. В эти годы произошло много событий помимо возвышения Флавиев. Смута была инте­ресной темой для воспоминаний или краткого исследования. Су­ществовала информация, которой народ в Риме не мог знать; люди хотели слышать об ожесточенных, распространившихся на боль­шие территории конфликтах, определявших их судьбу. Кто сам участвовал в драматичных событиях, тот хотел описать их, а также прочитать описания других. И хотя рассказ о возвышении Флавиев мог быть кульминацией таких произведений, он вовсе не был единственной целью их написания.

Иудейская война, повлиявшая на судьбу Веспасиана и Тита, была в известном смысле гражданской войной, и по этой причине и о ней тоже было много написано. Согласно Иосифу (ИВ 1. 2; ПА 1. 46), эти рассказы были полны слухов и сплетен, и он с презрением отбрасывает их как отличающиеся лестью по отноше­нию к Риму и ненавистью к евреям; если бы в этих сообщениях говорилось и об императорах, он едва ли решился бы столь грубо отзываться о них.

Таким образом, нет сомнений, что писатели вдохновлялись политическими переворотами в империи. Однако первые Флавии, как кажется, предоставляли исторические сочинения сами себе, убеждаясь лишь в том, что они не выходят из-под контроля. Когда же такие сочинения иссякали (для большей части царствований), они вполне обходились и без них.

Наши знания о других авторах не могут ничего окончательно прояснить в отношении Иосифа. Наверное, можно предположить, что эллинизированный еврей мог под нажимом согласиться напи-

Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 219

сать по-гречески то, чего не стал бы писать уважающий себя римлянин, отказавшись даже от видимости независимости, кото­рую другие стремились сохранить. Однако чего императоры не требовали написать по-латыни, то они едва ли поручили бы написать по-гречески. И было бы странно, если бы они отбросили свою обычную осторожность. В данном случае было гораздо разумнее привести связь литературы и покровительства автору в соответствие с обычными римскими образцами.

В случае с Иосифом мы имеем подлинный факт, демонстри­рующий такую связь. Сам он в свогм позднем произведении описывает связь первых двух Флавиев с «Иудейской войной»: он представил им это произведение по его завершении, и они оба засвидетельствовали точность описания. Тит скрепил книгу своей печатью и распорядился опубликовать ее — столь сильно он же­лал, чтобы эта книга была единственным источником сведений о войне (Ж 361-363). Здесь историк противопоставляет достовер­ность своей книги произведению Юста из Тибериады, своего опасного противника; поэтому вполне вероятно, что его утверж­дения о том, что его версия была признана единственно правиль­ной, и его хвастовство о завоеванном им признании были до некоторой степени преувеличенными.

Письменная рекомендация, присовокупленная к тексту, могла бы означать, что этот текст должен был рассматриваться как официально одобренная версия событий. Однако такая рекомен­дация могла иметь и гораздо меньшее значение. Из предисловия Плиния Старшею к его «Естественной истории» явствует, что этот труд был посвящен или преподнесен императору с целью получить свидетельства его интереса и одобрения. Плиний пишет, адресуясь к Титу, что обращение к такому покровительству ставит его в гораздо более уязвимое положение, чем обычного автора, и вы­ражает опасение перед судом, которому он добровольно отдает свой труд (Естественная исшрия. Предисловие. 6, 8). Нет сомне­ния, что такого рода декларация была лестной как для автора, так и для императора и ее провозглашение должно было увеличить престиж публикуемой книги (по крайней мере в определенных кругах). Плиний, подобно Иосифу, был другом Тита, и он пред­лагает книгу на суд своему адресату именно как друг, даже если в действительности ни на минуту не забывает, что обращается к императору³⁸. Вряд ли стоит добавлять, что невозможно и пред­положить, будто «Естественная история» в целом, во всем ее многообразии, была хоть в чем-нибудь (разве что в самом малом) сочинением, написанным, чтобы услужить Титу.

220

Глава восьмая

Формально произведение Иосифа не было посвящено Титу, как «Естественная история» Плиния. Однако то, что он отослал его императору, было сопоставимым по значению жестом. Скреп­ление печатью выполняло ту же функцию, что и недвусмысленное указание Плиния о том, что он рассчитывает на благосклонное одобрение Тита. Иосиф просто прибегает к иной форме презента­ции, возможно, менее дерзкой, ибо новоиспеченный римский гражданин, пишущий по-гречески, не мог позволить себе так же много, как высокопоставленный римский всадник. Тем не менее Иосиф тоже избрал себе судью; и подпись Тита, приложенная к «Иудейской войне», означала скорее одобрение литературного критика, нежели официальную санкцию автократора .

Предполагается, что название, под которым мы знаем произ­ведение Иосифа, «Иудейская война», было дано самим автором, следовательно, он стоял на проримских позициях: ибо евреи рассматриваются как противники, точно так же как и галлы, когда римляне говорят о галльской войне. В таком случае получается, что Иосиф идентифицировал себя с римлянами и служил интере­сам римских императоров. Однако имеющиеся факты скорее указывают на то, что произведение вовсе не имело заглавия. Его первые слова: «(С тех пор как) война иудеев против римлян...» — и послужили названием для всего произведения⁴⁰. В своих после­дующих произведениях Иосиф ссылается на свой труд о войне, используя аналогичные выражения, он говорит: «Иудейская вой­на» (loudaikos Polcmos) или книги «об Иудейской войне» (ИД 1. 203; 18. П;20. 258; Ж 27, 412-413). Иногда, однако, он употреблял название «иудейские дела» (louduika или louddikc Pragmatcia)⁴¹, что, во-первых, позволяет говорить о бытовании этого краткого названия и, во-вторых, возможно, лишний раз подтверждает отсутствие официального заглавия произведения. Рукописи под­тверждают эту точку зрения, поскольку в них тоже не обнаружи­вается постоянства . Многие из них содержат еще одну отличную форму отсылки, не засвидетельствованную у Иосифа. Она выгля­дит так, словно отражает интерес христиан к падению Иерусали­ма,— «(книга такая-то) Иудейской истории о взятии Иерусалима Иосифа Флавия». Существует рукопись, которая дважды перекли­кается с авторским началом произведения, однако здесь идет речь, вероятнее всего, о приписке образованного комментатора или переписчика (Cod. Par. 1425). Противоречия в традиции сущест­вовали с очень раннего времени: один из отцов церкви, Иероним (в IV в.), использовал первое название, а Феофил Антиохийский (во II в.) и Евсевий (в IV в.) предпочли второе⁴³.

Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 221

Однако даже если Иосиф не предпослал отдельный заголовок своему произведению, можно утверждать, что способ, избранный им для описания темы, подтверждает нашу точку зрения. Уже более полная версия, которую мы находим в первой фразе, включающей слова «против римлян», едва ли предполагает, прямо упоминая римлян как противную сторону, точку зрения римля­нина⁴⁴. Что касается более краткой версии, которая встречается в других случаях, то она говорит не столько о позиции самого автора, сколько о языке, на котором написано произведение, и о его читателях. Представляя свой труд грекам и римлянам, насе­ляющим империю, он, естественно, дает войне такое же название, какое дали бы они. И как бы он ни был патриотически настроен, он все же вряд ли дал бы своему труду название «Римская война».

Мы оказались бы в области фантазии, если бы на основании названия (которое формально даже и не является названием) сделали заключение, что Иосиф играл роль официального исто­рика Римской империи. Мы должны обратиться к реальности его взаимоотношений с Титом. Если сын императора и его соправитель одобряет своей печатью произведение Иосифа, то, очевидно, ему понравилось прочитанное. Этот акт не выражает ничего иного.

Нетрудно понять, почему книга Иосифа доставила правителям удовольствие. Было много возможностей представить личности Веспасиана и Тита в розовом свете, и автор не упустил эти возможности. Таким способом он отблагодарил своего патрона, оказав ему большую услугу. Именно так Флавии оказали влияние на произведение Иосифа, и исследование покажет, насколько далеко простиралось это влияние.

Следует напомнить, что успешное завершение Иудейской войны было большим достижением первых двух Флавиев. Военная слава имела для них большое значение, ибо она дополняла предполагаемую сверхъестественную санкцию, оправдывающую захват ими власти. Значение, которое придавалось триумфу в Иудее, нашло зримое воплощение в триумфальной арке Тита, в монументе, который благодаря проведенной в XIX в. реставрации и до сих пор можно видеть в Риме. Декоративные скульптуры, занимающие видное место по обеим сторонам внутри арки, сохра­нились в хорошем состоянии. Они почти исключительно посвяще­ны завоеванию Иудеи и триумфу 71 г.⁴⁵. И все же монумент был задуман не для ознаменования этого события: полное отсутствие Веспасиана (даже в периферийном положении) наводит на мысль, что с самого начала он планировался как главный мемориал для Тита⁴⁶, а война была просто наиболее заслуживающим внимания

222

Глава восьмая

событием в его карьере. Сознательное стремление преувеличить это достижение еще раз проявляется в нелепом утверждении из посвящения Титу, которое, как полагают, было написано на другой арке и которое известно нам благодаря записи текста в путеводи­теле VIII в.: там говорится, что Тит был первым человеком, когда-либо завоевавшим Иерусалим,— «он покорил еврейский народ и разрушил город Иерусалим, чего прежде не удавалось ни одному из полководцев, и даже попытки такие не предпринима­лись». Абсурдность этого утверждения очевидна, о чем свидетель­ствует и сам Иосиф, говоря, что город прежде был пять раз завоеван и один раз опустошен⁴⁷.

Однако обычно, когда события, в которых Веспасиан и Тит играли видную роль, попадали в поле зрения Иосифа, он без смущения допускал преувеличения. Более того, сверх необходи­мого минимума сведений он вводит сцены, живописующие вос­хождение своих героев к власти, и иногда описывает их очень подробно. Рисуемые здесь портреты Флавиев и описываемые эпизоды ориентированы на Рим и находятся под влиянием импе­раторского двора больше, чем остальные его произведения, однако мы должны также добавить, что они представляют собой почти посторонний, отдельный феномен. Было бы правильным говорить здесь о пропаганде. Едва ли есть необходимость говорить о харак­тере изображаемого здесь.

Веспасиан часто играет выдающуюся роль, однако самая об­ширная аура всегда окружает Тита, точно так же как в свое время именно Титу была построена триумфальная арка с изображением сцен победы, и именно он представлен на изображениях в северной части как единственный триумфатор⁴⁸, ему посвящена и проци­тированная нами надпись. Он весьма неохотно признает, что война велась под руководством его отца. Хотя и правда, что Тит завершил войну самостоятельно, стало как бы обычаем приписывать ему гораздо больше на всех стадиях войны. Так, Светоний приписывает ему пленение Гамлы, что в действительности было в большей мере заслугой Веспасиана (Тит 4; ИВ 4. 4-83). В этом Иосиф удиви­тельным образом единодушен с другими авторами и далеко не одинок в своей лести императорам.

Веспасиан удостаивается гораздо более прозаической похвалы. Иосиф восхищается его военным талантом и говорит о тех же его отличительных признаках, о которых сообщается в других римских источниках. В одной из речей Тит говорит о нем как о человеке, для которого было привычным одерживать победы, а в другой — как о человеке, состарившемся на войне (ИВ 3. 482; 5. 124). И от

Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 223

своего имени Иосиф дает аналогичные описания; так, он называет Веспасиана завоевателем Британии, хотя на самом деле тот командовал только одним из легионов во время вторжения под руководством Клавдия. Это преувеличение разделяет и современ­ный ему поэт Силий Италик⁴⁹. Возраст Веспасиана является его главным преимуществом: когда он был принят в сенате в качестве нового императора, сенаторы были рады, что он наделен «достой­ным возрастом», равно как и «расцвечен военными успехами». Аналогичным образом Тацит в своем «Диалоге» устами одного из собеседников называет Веспасиана «достопочтенным стариком», а в «Истории» некий сенатор замечает: «Нам нечего бояться Веспа­сиана — такова зрелость и такова умеренность нашего правите­ля»⁵⁰. Следует предположить, что три краткие речи, вложенные Иосифом в уста Веспасиана, намеренно написаны беглым, но ясным стилем человека действия. Следует рассмотреть и другой материал, помимо книги 7.

Все это предельно просто по сравнению с тем, чего удостоился Тит. Его личные достоинства как командира на поле боя описы­ваются неоднократно: его стремление быть в центре битвы вместе со своими людьми и во главе их в каждой новой ситуации подчеркивается почти с утомительной частотой. Так, он самым первым оказался на стенах Йодфата (ИВ 3. 324). Он ведет воинов в атаку против еврейского войска около Тарихей, а в последовав­шей за этим погоне он появляется то в тылу, то на линии фронта, то атакует группы противника (ИВ 3. 485-502). Позднее он первым вступает в город, проскакав на своем коне через Галилей­ское озеро. Вблизи от Иерусалима он оказался отрезанным с небольшим отрядом от главного контингента, однако проявил наивысшее мужество, врезаясь в гущу противника (ИВ 5. 58-66). И Бог на его стороне, так что из дождя стрел ни одна не попала в него. Расположившись лагерем на горе Скопус, он спасает Десятый легион от атаки евреев. Хотя ему советовали отступить под натиском очередной атаки противника, он не сдавался и, когда его люди бежали, без посторонней помощи сдерживал натиск: «Так, если сказать правду, не добавляя ни слова из лести и не замалчивая ничего из зависти, кесарь дважды спасал весь легион, когда тот оказывался в опасности». Несмотря на все оговорки Иосифа, лесть слишком очевидна (ИВ 5. 81-84, 85-97). В другом случае, когда факты не позволяли утверждать, что Тит был первым на стене, Иосиф нашел спасительную для его репутации форму­лировку, говоря, что добрая фортуна (tyche) Тита принесла успех человеку, который был первым. Далее, хотя Тит не принимал

224

Глава восьмая

участия в ночной атаке на Иерусалим, это было не из-за недостатка рвения, а потому что его удержали друзья и командиры, когда он уже был при оружии⁵¹.

Смелость в Тите сочетается с состраданием; в случаях, когда дозволительно прощение, и тогда, когда должно быть осуществлено правосудие или даже допущена жестокость, подчеркиваются гу­манность и сочувствие молодого человека. Именно жалость Тита к Иосифу заставила Веспасиана пощадить арестованного. Испы­тывая жалость к побежденным жителям Тарихей, Тит казнил только виновных из их числа (ИВ 3. 397, 501). Он воздерживается от массовых казней, когда его войска, действовавшие без приказа, умоляют его о прощении; правда, надо заметить, что эта картина более реалистична, и Иосиф признает элемент целесообразности, когда честно пишет, что император принял в расчет как мольбы людей, так и собственную выгоду (ИВ 5. 128). Даже гнев нелишает Тита его обычного великодушия, и он не мстит сыновьям и братьям царя Изата из Адиабены. По доброте он даже хочет отменить свой прежний приказ и пощадить еврейских дезертиров. Так, хотя Иосиф и не отрицает, что римляне часто бывают беспощадными, он ставит Тита на иной уровень чувствования, если не действий. Тит до такой степени преисполнен сочувствием, что когда его отца ранит в ступню стрела, он как сын испытывает боль (agonia) (ИВ 6. 356, 383; 3. 238).

Однако наиболее замечательным примером сочувствия, при­писываемого Титу, является огромная забота, которую он прояв­ляет ради спасения Храма. Иосиф прилагает большие усилия для доказательства того, что пожар был случайностью, происшедшей вопреки воле Тита. Он указывает в предисловии к своей книге, что это будет главной темой (ИВ 1. 10, 27-28). Еще раз отметим, что его подобострастие очевидно. Гораздо труднее определить, имеют ли какую-либо ценность утверждения, которые он делает в угоду Титу. Критики Иосифа заявляют, что они взяли его с поличным при совершении акта искажения истины ради своего патрона⁵². Это главная проблема в его истории, вызывающая большой интерес; ибо если обвинения являются обоснованными, то недостатки книги гораздо более серьезны, чем обычные приук­рашивания и мелкая лесть, которые мы наблюдали до сих пор.

Иосиф рассказывает, что Тит постарался предпринять для капитуляции евреев еще до того, как началась атака на район Храма (ИВ 6. 124—129). В конце концов он вынужден был дать приказ поджечь ворота, но сразу же приказал потушить огонь. На военном совете он выступает за снисходительность, доказывая,

Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 225

что столь великолепная святыня была украшением империи и разрушение ее было бы позором для Рима; сооружение следовало спасти, даже если евреи стали бы биться до последней капли крови. Другие командиры приняли его точку зрения, и снова были предприняты усилия по предупреждению большого пожара. Од­нако огонь распространялся и в конце концов охватил само здание, куда разъяренные римские солдаты бросали головни и вслед за ними устремлялись сами в надежде поживиться грабежом. Один из них разжег окончательный и роковой пожар (ИВ 6. 228, 232 и ел., 249 и ел., 256-266).

Этот рассказ изобилует обстоятельными деталями и является вполне приемлемым. Единственным основанием для подозрения служит чрезмерное старание автора в подчеркивании доброй воли Тита: как мы видели, главное уже было сделано в предисловии (и не один раз), и в дальнейшем автор говорит об этом, очевидно, слишком много⁵³. Однако, в конце концов, это соответствует всей его трактовке Тита; едва ли кому-нибудь придет в голову не поверить Иосифу, когда других источников об этом нет. Пришлось бы возвести над этим рассказом сложное сооружение из гипотез.

Христианский историк Сульпиций Север в своей латинской «Хронике», всемирной истории, написанной в конце IV в. н. э., описывает в тех же, что и Иосиф, выражениях совещание Тита в своем совете относительно того, что делать с Храмом. Однако на сей раз кто-то из других членов совета выступает за его спасение, а Тит доказывает необходимость его разрушения . Ключевым вопросом, из которого вытекают все другие, является: содержит ли этот рассказ реальную информацию или просто представляет собой произвольную адаптацию сведений Иосифа, выполненную Сульпицием (или кем-либо другим)?

Немецко-еврейский филолог Я. Бернайс, высказавший в 1861 г. «сенсационное предположение», столь сильно подорвавшее доверие к Иосифу, считал, что характер рассказа Сульпиция предполагает наличие хорошо информированного источника⁵⁵. Бернайс считай^, что Сульпиций не мог умышленно представить Тита инициатором разрушения Храма и что у него не было причин выдумывать эту историю. Как раз обратное более похоже на правду. Хотя Север, подобно большинству ранних христиан, убежден, что разрушение Храма и рассеяние евреев послужили наказанием им за то, что они отвергли Христа (2. 30. 8), он вместе с тем считает, что в действительности римляне преследовали другую цель: они напали на евреев, чтобы уничтожить корни христианства, и как раз это он хотел сказать в процитированном

226

Глава восьмая

отрывке. Другими словами, это было совершенно в рамках пре­следования христиан. Рассказывая о преследованиях, Север, как и другие христианские писатели, обычно все приписывает злона­меренности того или иного императора⁵⁶. В следующей главе произведения Севера мы читаем о (мнимых) преследованиях со стороны Домициана и Траяна. Более того: здесь рассказывается, что Адриан якобы делал то же самое, что и Тит, принимая меры против иудаизма, стремясь ликвидировать дочернюю религию, а именно превращая Храм в языческую святыню и изгоняя евреев из Иерусалима⁵⁷. Здесь тоже ответственность возлагается персо­нально на императора. Таким образом, что могло быть естествен­нее того, чтобы взять драматичный рассказ Иосифа о принятии решения о Храме, но при этом перевернуть ситуацию с ног на голову?⁵⁸ Очевидно, произведение Иосифа было знакомо Северу в знаменитом латинском переводе, который был известен монаху Кассиодору и автором которого предположительно считаются Ру-фин, Амброзии и Иероним⁵ ; тот факт, что Север читал еврейского историка, может быть подтвержден тем, что приводимые им размеры общих потерь при осаде и взятии Иерусалима заимство­ваны им у Иосифа, а не у Тацита (Хроника, 2. 30. 5, ср. с. 154, прим. 1). Так, рассказ Иосифа является первоисточником для рассказа Севера⁶⁰.

Бернайс считал, что для Сульпиция послужил источником ныне утраченный рассказ о падении Иерусалима, содержавшийся в «Истории» Тацита. Доказательством для него служило то, что в другом месте Север явно позаимствовал у Тацита его рассказ о Нероне в «Анналах»⁶¹. Однако использование «Анналов» еще не доказывает, что Север знал «Историю» Тацита . Еще один аргумент, приведенный в пользу Тацита как источника, а именно что «История» обнаруживает особую склонность к описанию во­енных советов (например, 2. 32, 81; 3. 1), не имеет значения, поскольку многие историки, начиная с Геродота, прибегали к тому же самому приему.

Даже если Бернайс прав и история, рассказанная Севером, заимствована у Тацита, все равно такое ее происхождение не прибавляет ей авторитета, поскольку источники Тацита хуже по качеству. В противовес этой слабости Бернайс выдвигает другое предположение: Тацит использовал рассказ очевидца военного совета Тита. Мы встречаем в «Октавии», диалоге Минуция Фе­ликса III в. н. э. упоминание о некоем Антонии Юлиане, харак­теризуемом здесь в качестве римлянина, пишущего о евреях, и мы обращаемся к этому писателю за дальнейшим подтверждением

Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 227

доктрины о наказании, гласящей, что евреи заслужили всевоз­можные несчастья, обрушившиеся на них, поскольку они пренеб­регли прежними предостережениями⁶³. Кем был Антоний Юлиан? Еще в великой истории Тиллемона 1698 г. было выдвинуто пред­положение, поддержанное впоследствии Бернайсом, что это был прокуратор М. Антоний Юлиан, которого Иосиф упоминает среди присутствующих на том решающем военном совете. Этот человек мог написать сообщение о падении Иерусалима, которое предпо­ложительно и послужило источником для Тацита ⁴.

В действительности, конечно, наши знания об идентичности Антония Юлиана носят предварительный характер . Такое имя носил ритор во времена Адриана, современник Авла Геллия (PIR А 844), однако вполне возможно, что мы имеем дело с фигурой, в других отношениях нам совершенно неизвестной. Ведь остается чистым предположением, что рассказ прокуратора через посред­ство Тацита лег в основу истории Сульпиция Севера о разрушении Храма, благодаря чему утверждения последнего следует воспри­нимать с большим доверием, чем написанное Иосифом.

Помимо литературных были использованы и другие аргументы против нашего автора, вслед за Бернайсом. Они взяты из других отрывков «Иудейской войны», содержащих, например, различные предостережения о том, что продолжение сопротивления евреев приведет к потере города и Храма. Сюда же причисляют решение римлян (следует заметить, не приписываемое Титу) сжечь все оставшиеся постройки, раз Храм был разрушен (ИВ 6. 281), а также туманные фразы в сочинениях других авторов, и прежде всего в описании Валерием Флакком Тита, «почерневшего от копоти Иерусалима, разбрасывающего головни и наводящего смя­тение на весь город». Этот поэтический пассаж, взятый из введения к мифологической поэме, показывает Тита, упоенного произво­димыми разрушениями⁶⁶. Однако ни изображение евреев и самого Иосифа как вполне понимающих, что они рискуют своим Храмом, продолжая упорствовать, ни стремление Тита покорить их угро­зами, ни экспансивные поздравления, расточаемые завоевателю после завершения событий, не убеждают в том, что Тит не ставил перед собой цель сохранить Храм целым.

Раввинистическая литература и еврейская народная память настойчиво представляют Тита как злого разрушителя, собирая истории на тему его наказания⁶⁷. Это было эмоционально неот­разимо, оказав влияние и на Бернайса (который изучал Талмуд под руководством своего отца, главного раввина Гамбурга) . Однако это порождалось воображением, а не знанием. Евреи не

228

Глава восьмая

могли иметь представления о том, как римляне принимали реше­ния. Как ни странно, однако здесь наблюдается тот же самый процесс персонализации, что и в антиеврейском произведении Сульпиция Севера. Его неисторическая природа может быть про­демонстрирована на примере: имеется раввинистический текст, гласящий, что Веспасиан присутствовал при осаде Иерусалима (в действительности он отбыл в Рим) и, прикрепляя послания к стрелам, отправлял их к евреям⁶⁹. Такие выдумки были ха­рактерны для агтадической литературы. После всего этого не­удивительно, что как евреи, так и неевреи ретроспективно рассматривали римских военачальников как лично ответственных за разрушение: во многих случаях значение имело то, что случи­лось, а не то, что едва не случилось. •

Более широкий взгляд на политику и интересы Рима может показать нам, что было возможно, но он не может решить этой проблемы. В 73 г. Тит сам распорядился разрушить сектантский еврейский храм Хонио в Леонтополе⁷⁰; однако после того как был уничтожен главный Храм, это уже не имело большого значения. С другой стороны, можно сказать, что для Рима была очевидная польза от устранения очага иудаизма. Однако в равной мере в интересах Тита было добиться от осажденных евреев капитуляции как можно раньше, чем сражаться до печального конца для города и Храма. На более поздней стадии уступки в отношении перво­священников и других аристократов (многие из них к этому времени стали перебежчиками)⁷¹ обеспечили их сотрудничество в управлении страной. Возможно, частично именно о потере этого шанса для своего класса (и для себя самого?) сожалел Иосиф, неоднократно возвращаясь к рассмотрению того, что могло бы быть. В любом случае баланс возможностей один и тот же.

Таким образом, до тех пор, пока не удастся убедительно опровергнуть это, история Иосифа, лучшая из тех, что мы имеем, будет сохранять свое значение⁷². Мы не утверждаем, что он знал все, что было на уме у Тита или что происходило на секретном военном совете. Описание последнего имеет на себе налет лите­ратурной традиции. Однако ясно, что у Иосифа была большая возможность открыть главное направление замыслов Тита, и вполне возможно, что с ним консультировались по некоторым вопросам. У нас есть все основания доверять написанному им.

Тема заботы Тита о сохранении Храма, возможно, менее интересна с точки зрения того, какой свет она проливает на историческую ситуацию или на Тита, или того, что она открывает о самом Иосифе. Своим стремлением показать, что Тит хотел

Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 229

спасти Храм, он обнаруживает заботу как об исчезающей святыне, так и о репутации Тита. Сознательное разрушение вызывало бы, по мнению Иосифа чувство отвращения, поэтому он и отстаивает с таким отчаянным упорством невиновность Тита. Это отражает позицию, которая красной нитью проходит через все его произ­ведение: его привязанность к Храму поразительна и постоянна, она сохраняется еще долго после его разрушения⁷³. Его почти­тельное отношение к былому культу и страдания по поводу его исчезновения чувствуются во многих местах его произведений. Бесспорно, он еще переживал это, когда писал «Иудейские древ­ности», хотя, конечно, его горе тогда уже было не столь велико, чтобы вспоминалось то место из Талмуда, где порицаются чрез­мерные проявления горя⁷⁴. Есть примечательный момент в тол­ковании Иосифом последних заветов Моисея евреям, где автор делает выразительное добавление от себя: Храм будет разрушаться не единожды, но много раз, однако Бог в конце концов его восстановит (ИД 4. 311-314, аналогично: Втор. 28). Это — в бу­дущем, а в настоящем Иосиф демонстрирует пылкое национальное чувство, любовь к тому устоявшемуся порядку, составной частью которого был Храм; это чувство не уменьшилось и в то время, когда он перешел на сторону Флавиев. Поэтому следует признать справедливым, что необычайно сильное и сдержанное описание последних часов святого города, которым заканчивается книга 6 «Иудейской войны», стало наиболее знаменитым эпизодом во всем произведении.

Обратимся теперь к лоялистским чувствам Иосифа-еврея. Здесь следует отметить, что тема беспокойства Тита о Храме оптимально объединяет различные интересы Иосифа. Если по­смотреть на это с точки зрения римлян, то мы увидим, что, независимо от правдивости изображения событий, делая состра­дание одним из главных свойств Тита, Иосиф приписывает ему то, что считалось типичным достоинством монарха. Философский трактат о милосердии был сочинен при Нероне философом и политическим деятелем Сенекой; здесь misericordia, возможно, наиболее близкий латинский эквивалент использованного Иоси­фом слова oiktos (сострадание), неоднократно связывается с тер­мином dementia¹ . В то время любому было понятно, что проявление этих двух свойств подразумевало абсолютную власть. Иосиф описывает Тита именно так, как надлежало описывать новоиспеченного императора. При этом легко впасть в преувели­чение, и рассматриваемый нами портрет не является ни философ­ским манифестом, ни идеальным образцом для государя. Такого

230

Глава восьмая

рода характеристики представляют собой, вероятно, не более чем инстинктивное отражение слышанного Иосифом при дворе или в других местах. Тем не менее природа комплиментов, расточаемых им в адрес Тита, вполне понятна и характерна для литературы того периода.

Мы оказываемся на гораздо более скользкой почве, пытаясь понять причину, по которой Иосиф (как и другие) превозносит монарха-сына, а не отца. Нет сомнения, что исторический труд Иосифа был опубликован, когда Веспасиан был еще у власти. Может быть, тот, кто вращался в кругах, приближенных к импе­ратору, понимал, что лестью скорее можно было воздействовать на Тита, а не на Веспасиана, простого человека, проявлявшего к этому мало интереса? Помимо всего прочего, на Тита возлагались надежды на продолжение династии; для Веспасиана это было столь важно, что он, рассказывают, расплакался, когда его старший сын был отвергнут как претендент в наследники (Дион. Эпит. 65. 12; ср. Светоний. Веспасиан 25). Или причина заключалась в том, что на Иосифа оказали влияние его личные отношения с молодым Титом? Оба эти объяснения, разумеется, вполне совместимы.

«Иудейская война» была не просто рассказом о великом воен­ном триумфе Веспасиана и Тита; она послужила также искрой, от которой загорелся огонь их восхождения к власти. Иосифу приходилось решать, рассказывать ли также и эту историю и как много места следует отвести ей. Одно ясно, Возвышение новой династии не являлось центральной темой его произведения. Ис­торик заявляет, что он суммировал сведения о смуте в Риме и о смене власти, последовавшей за смертью Нерона, только лишь для того, чтобы избежать дробления своей истории, и что он дает правдивое описание ситуации (ИВ 4. 496). Он делает это, просле­живая путь Флавиев; сначала Тит был послан своим отцом приветствовать наследника Нерона, Гальбу, однако когда в Греции до него дошла весть, что верх одержал Отон, он решает возвра­титься в Палестину (4. 491-502). К этому вопросу автор снова возвращается несколько позже, когда Веспасиан, покорив окрест­ности Иерусалима, узнает, что теперь правит другой император, на сей раз Вителлий. Иосиф считает, что с этого момента началось восхождение Флавиев к власти. В заключительной, восьмой части книги 4 рассказывается, как Веспасиана провозглашают импера­тором легионы в Александрии и в Иудее, о его первых назначениях и о его поездке обратно в Рим, а также о значительных военных и политических событиях в Италии . Мы читаем об отбытии Веспасиана из Александрии, в то время как Тит остался завершать

Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 231

войну в Иудее, об обратном марше и многочисленных торжествах, которыми был отмечен успех нового правителя. Вплоть до конца 7-й книги мы больше не встречаем Веспасиана, до описания его поездки; в это время Тита мы находим в Цезарее Филиппа, где он устраивал спектакли для народа, в которых важную роль играли еврейские пленники.

Историк, стоящий исключительно на еврейской точке зрения, не стал бы описывать все эти события или, по крайней мере, описывал бы не так. Рассказывая, хотя и попутно, об этих событиях, Иосиф сообщает интересную для читателей информа­цию, до некоторой степени объясняющую неожиданное возвыше­ние римского военачальника и его последующий уход с исторической сцены. Более того, история Иосифова пророчества и его исполнения установила связь между судьбой императора и судьбами евреев. В то же время Иосиф мог надеяться обрести читателей-неевреев только при условии, что написанное им ох­ватывает проблемы, по своей значимости выходящие за пределы Иудеи. Таким образом, подход Иосифа к событиям в Римской империи повышает значимость написанного им.

Что касается деталей повествования, то оно представляет собой версию истории, освещающей деяния Флавиев в высшей степени благоприятно, временами даже неправдоподобно. Захват ими вла­сти описывается как прямой ответ на государственные нужды: недостатки, проявившиеся в течение немногих месяцев правления Вителлия, очень сильно огорчили Веспасиана; остальное сверши­лось благодаря войскам. Они считали, что имеют не меньше права, чем германские легионы, выбрать императора, и готовы были убить своего командира, если бы тот не согласился. Сам он предпочел бы остаться частным лицом (ИВ 4. 588 и ел.). За Александрией последовала Иудея, ибо когда Тиберий Юлий Александр услышал эту новость, он заставил свои два легиона дать клятву верности новому императору. Нам нет нужды обращаться к несколько иной версии Тацита, чтобы понять, что вступление на престол должно было осуществляться с большей осмотрительностью, чем это сле­дует из рассказа Иосифа; между строк читается, что возвращение Тита на Восток после смерти Гальбы было публичной декларацией амбиций Флавиев. Тацит считает это поворотным пунктом; и даже Светоний понимает, что устремления Веспасиана обрели форму непосредственно после смерти Гальбы⁷⁷. Эти авторы свидетельст­вуют, что соглашение Тиберия Юлия Александра с Веспасианом сделало возможным осуществление этих устремлений, а воины Тиберия (что абсолютно верно) выразили свою волю не после, но

232

Глава восьмая

за два дня до того, как это сделали три легиона Иудеи⁷⁸. Тацит соглашается с Иосифом только в одном, а именно что волеизъяв­ление Тиберия было спонтанным и не потребовало предваритель­ной подготовки.

Иосифова версия этих политических махинаций более про-флавианская, чем другие дошедшие до нас. Однако ее повороты и детали объясняются в равной мере как характером источников автора, так и его аргументацией, и я не думаю, что Иосиф имел личную заинтересованность в более детальном изображении или что он сознательно опровергал другие, менее благоприятные для Флавиев сообщения. Результат определялся его зависимостью в таких вопросах от материала источников, чисто флавианского по характеру, и таким материалом, очевидно, были императорские записки.

Иосиф в одном месте говорит о записках Веспасиана, ссылаясь на них как на основание для своего собственного утверждения, что его антагонист Юст из Тибериады участвовал в налете на Декаполь. Он ссылается на «записки кесаря» как на авторитетный источник, который Юст не мог использовать для описания осады Иерусалима. В другом месте речь идет о «записках императоров» (ton autokratoron), упоминаемых как произведение, которое чи­тали некоторые из его клеветников (Ж 342, 358; ПА 1. 56). Это последнее упоминание наводит на мысль, что первая часть войны охвачена Веспасианом, а вторая — Титом. Очевидно, записки императоров были доступны для ознакомления с ними, даже если и не предназначались для опубликования. Хотя они ни разу не упоминаются в «Иудейской войне», более чем вероятно, что они возникли сразу после описываемых событий и что Иосиф имел доступ к ним благодаря своему привилегированному положению .

Однако он не злоупотребляет этим источником⁸⁰. Его крити­ческие высказывания по поводу того, что Юст не ознакомился с этими записками, не означают, что сам он рабски зависел от них. В отличие от Юста на протяжении всего времени он был или очевидцем событий, или был близок к ним, так что ему меньше, чем кому бы то ни было, требовалось обращаться к другим источникам⁸¹. Он ограничил свои потребности специфическим материалом. Места, где речь идет о Флавиях, наиболее ясны, однако военные записки тоже могли дать точный материал, связанный с военными походами римлян,— расстояния, даты, топографические описания, имена римских воинов (и, возможно, даже евреев), совершивших наиболее доблестные подвиги. Кроме того, следует отметить топографические экскурсы Иосифа, опи-

Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 233

сания долины Иордана и Мертвого моря, Египта и порта Алек­сандрии, Иерусалима и Храма, дворцов Ирода в Масаде, крепости Махор. Уровень их точности достаточно высок; и все же, несмотря на детальность описания, едва ли он видел собственными глазами все эти места — скорее всего многое написано на основании

ЙТ

рассказов римлян . Все это ценно, поскольку придает разнооб­разие сочинению Иосифа и сообщает ему вид настоящей военной истории. Однако если эти «записки» прежде рассматривались как • ключ к пониманию Иосифа, то теперь ясно, что этот ключ не может отпереть столь сложного автора.

И только когда Иосиф доходит до седьмой, и завершающей, части своей истории, флавиевский материал приобретает большее значение при ее написании. На ум приходит только одна причина этого. Книга 1 открывается рассказом о разрушении до основания укреплений святого города. Но Иосифова история уже вся расска­зана. Книга 6 заканчивается торжественным эпилогом, ретроспек­тивным обзором истории Иерусалима от его основания Мельхиседеком. И теперь он должен осмыслить большой материал. Ему надо закрыть очень большую брешь — период от падения Иерусалима до покорения Масады в 73 г.⁸³. Сообщения о деяниях Веспасиана, Тита и их сторонников, не имеющие отношения к главной теме Иосифа, теперь оказываются весьма кстати. И Иосиф ухитряется установить логическую связь, напоминая, что Иудея в то время не была единственным местом смуты: любая часть Римской империи пребывала в состоянии суматохи и паники (ИВ 7. 79). Так, после рассказа о поимке Шимона бар Гиоры мы читаем о днях рождения членов семьи Флавиев; о восстании Классика и Цивилиса в Галлии и Германии; о нападении сарматов на империю и об успешной обороне, организованной Домицианом и Квинтом Петилием Цериалисом, его родственником. Мы узнаем также и о том, как Тит сохранил привилегии евреев в Антиохии — тема, гораздо более близкая к истории и ее автору⁸⁴. Однако были и более острые проблемы, составившие основу заключительной части «Иудейской войны». Как надлежало трактовать победу римлян? Здесь не могло быть отговорок. Сколь бы много свободы ни предоставляли ему его патроны, Иосиф мог быть уверен, что они ждут описания триумфа, в котором завоевание Иудеи должно быть ведущим мотивом. В этом он им не отказал. Первая часть книги 7 содержит два обширных описания, которые существенно определяют впечатление от книги в целом. В первом живописуется восторженный прием Веспасиана в Италии, во втором, и более обширном, отрывке — сам триумф, участником которого представ-

234

Глава восьмая

лен и Иосиф. В качестве центральных фигур этих сцен блистают Веспасиан и Тит, и мы видим, как разрастается аура вокруг обоих императоров.

Население Рима вне себя от радости по случаю возвращения Веспасиана; где бы в Италии он ни появился, сразу же начинается ликование. Сенат, народ и армия восхищаются достоинством и военным талантом своего нового правителя. Улицы городов запол­нены народом. Веспасиана приветствуют как благодетеля и спа­сителя. Всюду празднуют, совершают возлияния и творят молитвы; мы узнаем, что это было началом нового процветания Рима. Описание экстравагантно. Далее приводится аналогичное, но более сжатое описание возвращения Тита, которому был оказан столь же теплый прием, однако на сей раз особенно хорошо было то, что в церемонии могли участвовать Веспасиан и Домициан, так что все трое Флавиев воссоединились (ИВ 7. 63-74, 119-120).

Сцена формального вступления (adventus), аналогичная этой, дошла до нас и в другой передаче, а именно в камне, на мраморной плите (В), обнаруженной в Риме в Палаццо делла Канчеллариа в 1938 г. Сюжет индентифицирован как возвращение Веспасиана, а содержание объединяет в себе две сцены, описанные Иосифом. Как и у Иосифа, сенат и народ — здесь в виде фигур, олицетво­ряющих собой genius senatus и genius populi Romani — приветст­вуют его. В то же время тема, на которую Иосиф делает упор в связи с прибытием Тита, т. е. гармоничное воссоединение семьи, и здесь тоже проиллюстрирована: Домициан исполняет свой сы­новний долг, отвечая на приветствие отца — правда, несколько холодно. Напрашивается предположение, что два этих человека изображены вместе, чтобы опровергнуть слухи о соперничестве и

^г ос *•

вражде между ними ; то же самое можно сказать и об утверж­дениях Иосифа относительно сближения всех троих⁸⁶. Послужило ли для Иосифа и скульптора источником одно и то же место из записок императора или же идея просочилась к ним разными путями, не столь важно: ясно, что каждый из них изображает то, что было желательно для восхваляемой династии.

Сразу после возвращения Тита начались приготовления к его военному триумфу, а затем состоялся сам триумф. Иосиф изобра­жает его живо и детально, момент за моментом, действие за действием, и рассматривает это как отражение величия империи . Этот триумф был другим важным моментом во флавиевской пропаганде. Очевидно, инспирированные триумфальной аркой Тита, искусство и поэзия в период династии Флавиев обнаружи­вают любовь к триумфальным сценам и победным процессиям,

Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 235

как реальным, так и мифологическим . Более того, как великий день должно было восприниматься празднование окончания граж­данских войн в Римской империи и начало эры мира. Как мы можем предполагать, Иосиф не пренебрег этим, однако с нетер­пением ожидал 75 г., когда предполагалось освятить флавиевский Храм мира. Именно в этом Храме надлежало поместить среди прочих трофеев менору из Иерусалима и другие предметы культа, представленные на триумфальной арке и описанные Иосифом, когда он рассказывал о процессии. Так писатель хладнокровно изобразил символическое выражение гибели своей страны. Евреи теперь рассматриваются как «противники». И как будто страдания, которые довелось им перенести и которые он сам оплакал, теперь существуют только на картинах, золотых коврах и резьбе на слоновой кости, как предметы для триумфальной помпы .

Теперь Иосиф меняет характер описания. Показанное им великолепие римских полководцев должно отличаться от того, как он рассказывает о национальной катастрофе евреев; восхищение Иосифа должно быть признано не соответствующим тем реакциям, которые он прежде проявил, и только завершение триумфа, казнь Шимона бар Гиоры, плененного предводителя врагов, может доставить ему личное удовольствие при описании. Определенно как тема римский триумф дает хорошие возможности писателю проявить свой талант, а грекам — прочитать о знаменитом рим­ском обычае с его религиозными и топографическими ассоциаци­ями⁹⁰. Но это не уменьшает диссонанса. Можно сказать, что здесь Иосиф впервые прославляет своих патронов за счет собственного народа.

Однако историк постарался восстановить равновесие, по край­ней мере до некоторой степени; книга 7 отличается возрастанием интенсивности еврейского патриотизма. За описанием триумфа следует рассказ о падении Масады: сначала героическая оборона, а затем самоубийство ее защитников.

Ясно, что Иосиф не имел прямой информации о последнем сопротивлении Эльазара и его сикариев при осаде Флавия Сильвы. Военные действия описываются полностью по римским источни­кам, очевидно, опять по императорским запискам⁹¹. Сведения о защитниках и о том, каким способом последние 959 из них совершили самоубийство, римляне, вероятнее всего, получили от двух женщин, о спасении которых рассказывает Иосиф. Эти сведения, очевидно, передавались римлянами из уст в уста. Однако организация евреев и руководство их сопротивлением остаются книгой за семью печатями даже после ста лет проведения раско-

236

Глава восьмая

пок⁹². Тем не менее Иосиф делает неожиданный шаг: силой воображения он представляет себя среди защитников и превращает финальную сцену в пространный драматичный рассказ.

Эту историю в целом можно признать правдивой. Мы можем сказать так не потому, что археология подтвердила сами события (едва ли можно надеяться на это), но скорее потому, что слишком трудно поверить в возможность сочинения столь подробной вы­мышленной истории или Иосифом, или каким-либо его предше­ственником⁹³. 25 скелетов, обнаруженных при раскопках на нижней террасе северного дворца Ирода, могут быть, но могут и не быть останками тех, кто пережил осаду. Одиннадцать черепков (ostraka) было обнаружено при раскопках, причем на одном написано «бен Яир», что может быть, но может и не быть жребием, вытянутым тем из них, кому предстояло убить своих товарищей и членов семей. Эти находки не могут подтвердить или опровер­гнуть рассказ Иосифа. А сверхоригинальную теорию, согласно которой самоубийство было апологетической выдумкой Иосифа, призванной смягчить его невольную вину, скрыть резню, учинен­ную римлянами, или для тому подобных целей, лучше всего

94

похоронить .

Иосиф не выдумал событий в Масаде, хотя он и придал своему рассказу такую форму, которая обеспечила ему долговременный резонанс, сохраняющуюся способность как вдохновлять, так и вызывать досаду⁹⁵. Он сочинил две важные речи для Эльазара. При всей своей зависимости от греческой философии, эти речи выделяются в контексте живостью и как бы предназначены для того, чтобы вызывать у читателей чувство уважения к человеку, произносящему их⁹⁶. Эльазар и его товарищи в конечном счете превращены Иосифом в подлинных героев; автор как бы извинился за свое прежнее отвращение к этому народу и его идеалам.

Хотя сцена триумфа римлян бросается в глаза своим внешним блеском, еврейский эпизод написан с большей силой. Литератур­ный контраст хорошо удался. Это было продиктовано не эстети­ческими соображениями, а серьезной озабоченностью Иосифа по поводу трактовки триумфа, что и заставило его дать своего рода противовес. Тот факт, что он отводит видное место в своей финальной книге судьбе Масады, хотя он мог бы завершить работу описанием окончания собственно войны и триумфа 71 г., столь же много говорит о его обязательствах, как и изображение про­цессии в Риме. И даже Масада не завершает книгу. «Иудейская война» заканчивается смертью преследователя; тут же содержится сенсационное описание болезни, поразившей римского правителя

Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 237

Ливии, после того как он казнил 3 тысячи (богатых) евреев по ложному обвинению в революционной деятельности, а других в оковах отправил в Рим. Это тоже не кажется случайным.

Для Иосифа характерно стремление примирить приверженцев различных идеалов, что как раз и являлось отличительным при­знаком социальной группы, к которой он принадлежал. Конечно, иногда было просто невозможно совместить противоположные требования, например, в описанном Иосифом случае с римским триумфом. Однако он не сдавался. Влияние Флавиев не взяло верх над преданностью прежним идеалам, и лесть императорам лишь в редких случаях близка духу его произведения. И поскольку мы не можем полностью элиминировать образ Иосифа, льстящего императорам-завоевателям, этот Иосиф должен занять свое место.

Нет сомнения, что отзывчивость Иосифа на слишком многое создавала для него проблемы, которые в конечном счете оказались неразрешимыми как в его творчестве, так и в его непродолжи­тельной политической карьере. Сам акт восстановления, после восхваления своих соотечественников, профлавиевского баланса посредством подробного описания триумфа принес с собой новые противоречия. Ибо евреи из Масады, историю которых он исполь­зовал для этой цели и которых представил на краткое время нам на восхищение, были из числа тех, кого он больше всего ненавидел. Даже в книге 7 мы еще можем найти резкое осуждение сикариев как часть ретроспективного порицания автором всех мятежных групп (см. с. 98). Но когда в 73 г. в войне больше уже не оставалось действующих лиц — евреев, враждебность стала неуместной. Мы можем усматривать в этом еще один результат исчезновения у евреев средней политической линии; теперь и вправду было невозможно занять умеренную позицию. Это, в свою очередь, привело к тому, что после войны римляне видели только одну категорию евреев, что может быть наглядно проиллюстрировано нелепым случаем, о котором вспоминает Иосиф. Это, очевидно, произошло еще в 73 г. н. э., когда восстание сикариев Палестины под руководством ткача по имени Йонатан было подавлено в Кирене местным римским управляющим; помимо 3 тысяч богатых евреев из тех мест были обвинены знатные евреи в Александрии и Риме, и среди них сам Иосиф. Такие нападки вызывают удивление, пусть даже наш автор позднее был оправдан, а не подвергся подобно Йонатану пыткам и сожжению заживо. Однако следы старого разделения среди евреев сохранились, и это прояв­ляется в том факте, что Иосиф, откровенно радуясь заслуженному ужасному концу управляющего, вместе с тем выражает и удов-

238

Глава восьмая

летворение по поводу наказания разбойника Йонатана: его преж­нее стремление отделять себя от нежелательных евреев не пропало полностью (ИВ 7. 437-450; Ж 424).

Таким образом, Масада, устраняя одни сложности, создавала для автора другие. И последняя книга «Иудейской войны», подобно предшествующим, отличается не беспристрастными наблюдения­ми, но интенсивной ангажированностью автора и сильными, хотя и не слишком глубокими реакциями. Однако историк более не придерживается столь последовательно позиции, для которой характерна отчетливо выраженная политическая пристрастность. Теперь, рассматривая последствия восстания, он мечется то туда, то сюда, выплескивая свои эмоции в разных направлениях. Вместе со своей родиной он на время потерял и прочную духовную опору, о чем и свидетельствует его произведение. В этом отношении оно продолжает оставаться непосредственным продуктом натиска об­стоятельств и вместе с тем высвечивает эти обстоятельства реши­тельными ответами, содержащимися в нем, и даже своими слабостями как исторического и литературного произведения.

ИВ 4. 623-629. Иосиф, таким образом, избегает статуса бывшего раба: D. Daube, «Three legal notes on Josephus after his surrender», Law Quarterly Review 93 (1977), p. 192.

J. Nicols, Vespasian and the Partes Flavianae: Historia Einzelschriften 28 (1978), p. 114, 119-124.

См.: A. Schalit, «Die Erhebung Vespasians nach Flavius Josephus, Talmud und Midrasch. Zur Geschichte einer messianischen Prophetie», Aufstieg und Niedergang der Rbmischen Welt 2. 2 (1975), ed. H. Temporini, p. 208-327. To, что это пророчество было чистой выдумкой, маловероятно, но не совсем невозможно: попытки Шалита доказать, что оно имело место,— результат заблуждения.

⁴ ИВ 2. 309; 5. 1; Тас. Hist. 2. p. 79ff.; см.: Nicols, loc. cit. (прим. 2), и о возможной связи Иосифа с «восточной группой» флавиевской партии: J. Crook, «Titus and Berenice», AJPh 72 (1951), p. 163, n. 9.

Эта история содержится в автобиографии Ибн Халдуна, которая, как и произведение Иосифа, появилась без заглавия, в качестве приложения к крупному историческому труду. См.: W. J. Fischel, Ibn Khaldun and Tamerlane: their Historic Meeting in Damascus, 1401 A. D. (803 A. H.): a Study Based on Arabic MSS of Ibn Khaldun's «Autobiography» (1952), p. 14-17, 34-37.

⁶ ЙВ 3. 403-404; 4. 622-626. О заботе Иосифа о самом себе: H. R. Graf, Kaiser Vespasian: Untersuchungen zu Suetons Vita Vespasiani (1937), p. 37ff.

Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 239

Имеются различные версии: Avot de Rabbi Nathan редакция a (Schlechter p. 22); редакция b (Schlechter p. 20); Midrash Rabbah, Lamentations 1. 5; ТВ Gittin 56b. Они различаются по политической позиции, приписываемой Йоханану, по месту, где было выражено пророчество, а также конкретными деталями: J. Neusner, A Life of Rabban Yohanan ben Zakkai (²1970), p. 157ff.; Development of a Legend: Studies on the Tradition concerning Yohanan ben Zakkai ( 1 970) , p. 228-234; A. J. Sal-darini «Johanan ben Zakkai's escape from Jerusalem», /5/ 6 (1975), p. 189-204; P. Schafer, «Johanan ben Zakkai and Jabne» in op. cit. (прим. 3), 2. 10. 2 (ed. W. Haase), p. 43—101. О сложностях, касающихся точной формы запроса: G. Alon, «Rabban Johanan ben Zakkai's removal to Jabneh», in: Jews, Judaism and the Classical World (trans). I. Abrahams, 1976), p. 269-313.

⁸ Suet. Tit. 5. 1; Tac. Hist. 2. 2-4; Suet. Vesp. 5. 6; Tac. Hist. 2. 78; Suet. Vesp. 7; Tac. Hist. 4. 82. 2. K. Scott, The Imperial Cult under the Flavians (1936), p. 2ff.; «The role of Basilides in the Events of A. D. 69», JRS 24 (1934), p. 138-140; A. Henrichs, «Vespasian's visit to Alexandria», ZPE 3 (1968), p. 51-80.

⁹ ИВ 4. 603-604; Sil. Pun. 3; см. также Suet. Vesp. 1 . 1 и 7. 2, о недостаточной знатности и о связи с предзнаменованием; о смелости: A. Briessmann, Tacitus und das flavische Geschichtsbild: Hermes Einzelschriften 10 (1955), p. 9-10; Nicols, op. cit. (прим. 2), p. 94-95.

Хенрикс, Henrichs, op. cit. (прим. 8), указывает на совершенно спонтанный вклад Египта, обусловленный характерными формами местного поклонения Са-

рапису.

Philostr. VA 5. 27 (с резкой критикой политической философии в после­дующих главах).

Светоний неоднократно говорит о пророчествах Иосифа относительно близкого вступления на престол. Дион рассказывает, что Иосиф смеялся, когда говорил, и пророчествовал о вступлении на престол в ближайший год.

13 ^J

Линднер, H. Lindner, Die Geschichtsauffassung des Flavius Josephus im Bellum

Judaicum (1972), p. 70, считает, что это были совершенно разные пророчества, однако доказывает, что читатель может установить между ними связь. Об уподоб­лении: Zonaras 11.16 (Dindorf 3, p. 50); Thackeray, n. ad loc. in Loeb Josephus.

Крайний пример в: W. Weber, Josephus und Vespasian (1921), p. 42; cm. также: Schalit, op. cit (прим. З), р. 259-260.

Чис, 24. 17 и ел. Цитата Йоханана: Ис. 10. 34 (представлена в некоторых, но не во всех версиях истории); Neusner, Life (см. прим. 7), р. 157-166; об эгзегетической трактовке «Ливана» как Храма см.: G. Vermes, «The symbolic interpretation of "Lebanon" in the Targums: the origin and development of an exegetical tradition», JThS N. S. 9 (1958), p. 1-12; Scripture and Tradition in Judaism (1961), P- 26-39. Строго мессианское прочтение, содержащееся в 77 Berakhot 2. 5л, возникло после разрушения Храма, когда усилились такого рода тенденции.

О других возможностях: J. Blenkinsopp, «Prophecy and priesthood in Josephus», JJS 25 (1974), p. 245; M. Hengel, Die Zeloten (1961), p. 244ff.

240

Глава восьмая

ИВ 6. 288-312. Эти пророчества анализируются в комментарии: Michel, Bauernfeind 2. 2 (1969), экскурсы 14-16, а также в: A. Schalft, op. cit. (прим. 3), p. 269-276.

Тас. Hist. 5. 13; колесницы и лязг оружия на небе, вспышки света, самопроизвольно открывающиеся ворота, а также голоса уходящих богов: «Etaudita maior huraana vox excedere deos; simul ingens motus excedentium». Интерпретация Тацита также перекликается с Иосифом: «Pluribus persuasio inerat antiquis sacerdotum literis contineri eo ipso terapore fore ut valesceret Oriens profectique ludaea rerum potirentur». О последней фразе см.: Suet. Vesp. 4. 5, где говорится почти то же самое. Норден доказывает, на мой взгляд неубедительно, основываясь на незначительных расхождениях в формулировках, что Тацит использовал другие источники: Е. Norden, «Josephus und Tacitus iiber Jesus Christus und eine messianische Prophetic», part 3, Neue Jahrbuch fur das kl Altertum 16 (1913), p. 637-666; repr. in A. Schalit (ed.), Zur Josephus-Forschung, Wege der Forschung 84 (19'/3), p. 27-69; E. Norden, KleineSchriften (1966), p. 241-275. Schalit, op. cit. (прим. 17). M. Штерн придерживается аналогичного взгляда, отвергая позицию Лемана, Шюрера и Дорнсейфа: M. Stern, Greek and Latin Authors on Jews and Judaism 1 (1980), p. 3,-61-62. Хосперс-Дженсен — A. M. A. Hospers-Jansen. Tacitus over de Joden (1949) — оставляет вопрос неразрешенным.

По-гречески читается или metabainomen (мы уходим), или inetabainomen (давайте уйдем). См.: О. Weinreich, «Turoffnung im Wunder-, Prodigien- und Zauberglauben der Antike des Judentums und Christentums», Cenethliakon Wilhelm Schmid (1929) section E, p. 271-279.

20

См. комментарий Майкла и Бауэрнфайнда (см. прим. 17), экскурс 13, где

интерпретация дается в еврейских, а не в языческих терминах. Об отношении Иосифа к пророчеству см. с. 30-31.

²² ИВ 3. 396 и ел.; Ж 415-416, 422-425, 428-429.

²³ О хронологических рамках: Ж 361; ПА 1. 50; ИВ 7. 158 и ел.; Dio, Epit. 66. 15. 1 (датировка Храма мира); В. Niese, Josephi Opera 6 (1894), praef, 4. Дата, более близкая к концу правления, подсказана трактовкой Иосифом сторонника Флавиев, Цецины, как предателя; только после того как Цецина стал заговорщиком против Веспасиана, Иосиф мог написать нечто подобное; Светоний и Дион относят его заговор к более позднему времени: Dio 66. 16. 3; Suet. Tit. 6; Briessmann, op. cit. (прим. 9), p. 32. Это предположение отвергнуто Чилвером, пересмотревшим точку зрения Бриссмана: JRS 46 (1956), р. 203-205, с тем слабым аргументом, что было бы трудно найти время между заговором и смертью Веспасиана для опубликования «Иудейской войны»; в действительности Дион не указывает точного года заговора. См. также: M. Stern, «The date of the composition of the Jewish War», Proceedings of the Sixth World Congress of Jewish Studies (1976). В работе S. J. D. Co­hen, Josephus in Galilee and Rome (1979), p. 87-89, делается предположение о появлении книги 7 при Домициане, главным образом на основании того, что Домициан чаще всего упоминается здесь.

24

Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 241

²⁵ Z. Yavetz, «Reflections on Titus and Josephus», ORBS 16 (1975), p. 431-432; «Ему никогда не присуждался официальный титул amicus Caesaris. Он не был среди его comites. Очевидно, он входил в состав более низкого окружения, в ту же самую категорию, что и врачи, маги, философы и шуты».

См.: Niese in Hastings' Encyclopaedia of Religion and Ethics 1 (1914) s. v. «Josephus»: «Было бы ошибкой рассматривать это произведение как официальную хронику. У Иосифа не было соответствующего правительственного поручения, он писал по своей собственной инициативе».

²⁷ M. P. Charlesworth, САН 11 (1936), р. 16.

²⁸ Silvae 3. 1. 61-63; 4. 5. 1; 5. 3. p. 36ff.; 1. 1;. 4. 1. 2. К. Scott, '«Statius» adulation of Domitian', AJPh 54 (1933), p. 247-259.

29

Как об этом говорится в работе: Н. Bardon, Les empereurs et les lettres latines

d'Auguste a Hadrien (²Paris, 1968), p. 294ff.

Tac. Ann. 1. 1. Аналогичное суждение об историках эпохи Августа см.:

30 Hist. 1.

О времени окончания истории Плиния: R. Syme, Tacitus (1968), vol. I, p. 288, appx. 38, p. 698. В целом произведение было закончено и издано прежде, чем Плиний написал предисловие к «Естественной истории», опубликованной в 77 г.: NH praef. 70. ^

См. об этом ниже. Доводы Плиния: NH praef. 20.

Syme, op. cit. (прим. 31), appx. 35; F. R. D. Goodyear, Tacitus: Greece and Rome, New Surveys 4 (1970), p. 17-20. 34

35 36

Syme, op. cit. (прим. 31), vol. 1, p. 119.

Эти описания взяты из отдельного стоического мартиролога.

Историки периода правления Нерона, Клювий Руф и Фабий Рустик, очевидно, не пошли дальше этого времени.

37

Например, Випстан Мессала, видный сторонник Флавиев в «Диалоге»

Тацита и брат пресловутого осведомителя; Г. Помпеи Планта, также сторонник Флавиев в гражданской войне, а позднее доверенное лицо Веспасиана и, возможно, префект Египта. 38

39 40

«Nobis ad colendum te familiaris audacia sola superest». См.: Yavetz, op. cit. (прим. 25), p. 430-431.

Ж 415-416.

Это было обычной практикой — использовать в качестве названия истори­ческого произведения фразу, с которой оно начиналось: D. Earl, «Prologue-Form in Ancient Historiograhy», Aufstieg und Niedergang etc. (прим. 3), 1. 2 (1972), p. 841-844, 856. О тенденции давать особое название греческим прозаическим произведениям: RE Suppl. 12 (1970), 1108-1109, s. v. «Thukydides».

⁴¹ ИД 13. 72, 173, 298. Опущено у Низе: Niese, op. cit. (прим. 23), vol. 1 (1887), praef. 6. Признано в: vol. 6, praef. iii, где автор, следовательно, менее уверен в возможности обнаружения оригинального заглавия книги Иосифа.

⁴² Так у Низе. " '' ^: •' '"" Y, V-' "/' "'' . '•': M¹ '"'^ • :^f • ' , •::•'• 9 Тесса Раджак

242

Глава восьмая

⁴³ Jerome, Vir. III. 13: «scptem libros ludaicae captivitatis»; Theophilus, ad Autolycum 3. 23; Eus., Hist. Eccl. 1. 5. 6; 2. 6. 4. Список географических названий IV ii., составленный Стефаном Византийским, S. V. Phasaelis, дает просто: «Война против Римлян».

44

Лакёр пытается объяснить это, говоря, что римляне упоминались в тех

редких контекстах, где Иосиф считал необходимым перейти на еврейскую точку зрения: Laqueur, Der judische Historiker Flavius Josephus (1920), p. 98, 255.

⁴** S. B. Plainer and T. Ashby, A Topographical Dictionary of Ancient Rome (1929), p. 45-46; I. A. Richmond, «Two Flavian Monuments», Roman Arckaelogy and Art, Essays and Studies (1969), p. 218-221; S. Reinach, «L'Arc de Titus», REJ 20 (1890), p. Ixv-xci. Illustrations: E. Nash, A Pictorial Dictionary of Ancient Rome (1961), vol. 1, p. 133.

Richmond, loc. cit. (прим. 45).

⁴⁷ CIL 944 - ILS 264; Schurer—Vermes—Millar, vol. 1, p. 509, n. 128; трудно понять, почему должны были существовать две триумфальные арки; вторая была описана в конце VIII в. (Дессау). См.: ИВ 6. 435-437.

⁴⁸ Richmond, op. cit. (прим. 45), p. 220-221.

ИВ 3. 4; Sil. Pun. 3. 589; предполагают, что под словом «каледонский» поэт подразумевал «британский»: A. Momigliano, «Panegyricus Messalae and "Panegyricus Vespasiani", two references to Britain», JRS 40 (1950), p. 41-42.

ИВ 7. 65; Tac. Dial. 8 (эти слова приписывают Юлию Секунду); Тас. Hist. 4. 42. 6 (Curtius Montanus).

ИВ 6. 132. Другие примеры подобного рода см. в: Yavetz, op. cit. (прим. 25), p. 414, п. 13.

Принял, среди очень многих, и А. Момильяно: A. Momigliano, САН 10 (1952), р. 862, п. 1; in Hebrew, M. Stern, «Josephus' manner of writing history», 7th Convention of the Israel Historical Society (1962). Примечательно, что противопо­ложная точка зрения характеризуется как «прописная истина»: I. Weiler, «Titus und die Zerstorung des Temples von Jerusalem — Absicht oder Zufall?», Kilo 50 (1968), p. 139.

53 54

Кроме предисловия см.: ИВ 6. 128, 216, 236, 240, 256.

Sulp. Sev. 2. ?0; текст в соответствии с CSEL 1 (1866), р. 85.

⁵⁵ J. Bernays, «Ueber die Chronik des Sulpicius Severus», Gesammelte Abhandlungen (ed. H. Usener), 2 (1885), p. 159-181. Предположение названо так А. Момильяно: A. Momigliano, «Jacob Bernays», Quinto contribute alia storia degli studi classici 1 (1975), p. 146.

Об этом обычае, а также о действиях Мелито и Тертуллиана: Т. D. Barnes, «Legislation against the Christians», JRS 58 (1968), p. 39.

2. 31. 3 со ссылкой на войну бар Кохбы.

со

Монтефьёре правильно анализирует тенденцию Сульпиция, однако при­ходит к неожиданному заключению, что даже если Сульпиций ошибочно передает

Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 243

слова Тита на военном совете, он верно отражает его намерения: H. Montefiore, «Sulpitius Severus and Titus council of war», Historia 11 (1962), p. 164-165.

59 60 61 62

Cassiodorus, Jnst. 1. 17. 1 (ed. Mynors, p. 55). Weynand, RE 6 (1909), 2703, s. v. Flavius. Bernays, p. 168-169.

По этому поводу можно лишь сказать, что такое знание было возможно, ибо еще в V в. Орозий знал «Историю»; см.: Тас., frag. 3 (Teubner ed., p. 238); С. W. Mendell, Tacitus (1957), p. 229-232.

Oct. 33, 4: «Scripta eorum relege, vel si Romanis ante gaudes, ut transeamus veteres, Flavi losephi vel Antonii Juliani de ludaeis require». В текст внесено то исправление, что Иосиф трактуется как еврейский, а не как римский автор: «Scripta eorum relege, vel, ut transeamus veteres, Flavi losephi, vel, si Romanis ir.agis gaudes, Antonii luliani, de ludaeis require». Комментарий в работе: G. Clarke, The Octavius of Marcus Minucius Felix (1974), p. 348-349.

ИВ 6. 238. Э. Хертляйн возражает против такой идентификации: E. Hert-lein, «Antonius Julianus, ein romischer Geschichtsschreiber?», Philologus 11 (1921), p. 174-193.

Так, Clarke, loc. cit. (прим. 63).

Val. Place. 1. 13. Эти аргументы собраны в работе: G. Alon, «The burning of the Temple», op. cit. (прим. 7), p. 18-47.

Легенда о комаре, который послужил причиной его смерти, пробравшись через нос к его мозгу: L. Ginzberg, Legends of the Jews, vol. 5 (1925), p. 60, n. 191.

Momigliano, op. cit. (прим. 91).

69

Avot de Rabbi Nathan, recension b (Schechter p. 20).

ИВ 7. 421-425. Другие неубедительные аргументы, основанные на римской стратегии, приведены в: Weiler, op. cit. (прим. 52).

71

Дион высказывает правдоподобную догадку, что Тит демонстрировал снис­ходительность с целью скорейшего завершения войны: Dio, Epit. 66. 4, 1. Иосиф рассказывает о двух замечательных людях, которые хотя и были дезертирами, однако предпочли броситься в горящий Храм,— ИВ 6. 280; это было необычно. Когда Тит обнаружил священников (не говорится, что первосвященников), уце­левших в Храме, он велел их казнить, показав тем самым, что время для прощения прошло,— 6. 316-322. Однако они, очевидно, занимали более низкое положение.

72

Рассказанная Дионом история, что римские солдаты по приказанию Тита

пошли в Храм, однако там заколебались от суеверия, не заслуживает доверия (см.: Dio, Epit. 66. 6. 2).

73

Обоснование в: H. Guttman, Die Darstellung der judischen Religion bei Flavius

Josephus (1928), p. 27-32.

⁷⁴ ТВ Baba Batra 60b (Soncino translation, vol 1, p. 245-246).

C.: Yavetz, op. cit. (прим. 25); здесь указывается на то, что Тит как правитель должен был преодолеть репутацию порочного и жестокого человека,

9*

244

Глава восьмая

которую он приобрел в молодости. О понятии dementia: М. P. Charlesworth, The Virtues of a Roman Emperor: Propaganda and the Creation of Belief (1937), p. 11; A. Traube, dementia Principis (1970), p. 24ff.

⁷⁶ Поражение людей Вителлин вблизи Кремоны; предательство Цецины и разграбление этого города; провал попытки Флавия Сабина и Домициана удержать Капитолий; казнь Сабина; унизительная смерть Вителлия; прибытие Муциана. См.: Briessmann, op. cil. (прим. 9).

⁷⁷ Тас. Hist. I. 6. 2; Suet. Vesp. 5. 1. Еще раньше примирение между Веспасианом и легатом Сирии Муцианом, которое организовал Тит, было первым решающим шагом: Тас. Hist. 2. 5. 2.

⁷⁸ Тас. Hist. 2. 74, 79; Nicols, op. cit. (прьм. 2), p. 73; Henrichs, op. cit. (прим. 8), p. 79.

Аргумент фон Гутшмида, что Иосиф не мог критиковать прежних историков войны столь же резко, как он это сделал в своем предисловии в отношении уже известных тогда «записок», не принимает во внимание то обстоятельство, что военные сообщения полководцев рассматривались не как история, а лишь как сырой материал для историка; так, Цицерон в знаменитом высказывании: Cicero, Brutus 261-262; см.: A. von Gutschmid, Кете Schriften 4 (1893), p. 346.

Утверждение Вебера о широком использовании (Weber, op. cit. /прим. 14/) основывается на разработке ряда гипотез, развиваемых в его книге. См. критику: R. Laqueur, Phil. Wochenschrift 41 (1921), p. 1105-1114. Однако мнение Вебера оказалось влиятельным и в настоящее время: Н. binder, Die Geschichtsauffassung des Flavius Josephus im Bellum Judaicum (1970), esp. ch. 5.

Эту выгоду отмечает сам Иосиф; ИВ 1. 3; ПА 1. 56.

⁸² Николе, Nicols, op. cit. (прим. 2), p. 44-45, детально и аргументированно доказывает, что Иосиф зависел от «записок» при указании дат, которые Николе считает транслитерацией дат юлианского календаря. О топографии: Weber, op. cit. (прим. 14), p. 142-148. Экскурсы, обещанные Иосифом в предисловии (1. 22), содержатся в: ИВ 4. 471-485, 607-615; 5. 136-237; 7. 164-189, 280-303. В другом случае, 5. 570, когда фигурирует иного рода «точность», указывается количество вынесенных из города трупов, Иосиф оперирует собственными данными, получен­ными от перебежчиков.

83

Об этой дате см.: с. 211, прим. 1.

И указывает на его будущие интересы: см. с. 247-248.

⁸^ J. М. С. Toynbee, The Flavian Reliefs from the Palazzo delta Cancelleria (1957), esp. p. 5-6; Richmond, op. cit. (прим. 45), p. 221ff.; F. Magi, / rilievi flavi del Palazzo delta Cancelleria (1945), p. 106ff. О слухах относительно враждебности: Тас. Hist. 4. 51 — Веспасиан спешит назад в Италию, чтобы обуздать Домициана, который управляет Римом; Dio Epit. 66. 9. 3; cf. Richmond.

⁸⁶ Лояльность Тита тоже была подозрительна: говорили, что он пробирается к власти, используя своих сторонников на Востоке: Suet. Tit. 5. 3.

Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 245

87

ИВ 7. 133: «Все чудесные и богатые предметы, одновременно показанные

в тот день... продемонстрировали могущество Римской империи». Это мнение больше не повторялось.

А.-М. Taisne, «Le theme du triomphe sous les Flaviens», Latomus 32 (1973), p. 485-504.

89

ИВ 7. 142—147. См. также 6. 418 — самый высокий из молодых людей,

плененных в Иерусалиме, был предназначен для участия в триумфе.

90

Ср. с тем, как представляет дело Плутарх: Plutarch, Aemilius Paullus 32-34

(где представлено больше жалости к завоеванным, участвующим в процессии, чем изображает Иосиф). Следует отметить также детальное изображение (ИВ 7.123-132) прелиминарного ритуала и проведение его среди публичных построек Рима.

Римская точка зрения: ИВ 7. 252, 275-279, 304-319. Отступление, каса­ющееся еврейских революционеров (7. 254-257), бесспорно, является персональ­ным дополнением.

92

См.: Y. Yadin, Masada: Herods Fortress and the Zealots' Last Stand (1966);

L. H. Feldman, «Masada: a critique of recent scholarship», in Christianity, Judaism and Other Greco-Roman Cults: Studies for Morton Smith at Sixty (ed. J. Neusner), vol. 3 (1975), p. 214-248.

93

Археологов упрекают, часто несправедливо, в том, что они трактуют сбои

находки как подтверждение истории Иосифа: P. Vidal-Naquet, Flavius-Josephe ou du bon usage de la trahison, appx., and in Les Juifs, la memoire et le present (1981), p. 43-72.

94

Представлена Т. Вайс-Розмарин в различных журналах; см.: Feldman, op.

cit. (прим. 92), p. 239-243., и в иной форме: Е. М. Smallwood, The Jews under Roman Rule (1976), p. 338. Детальное опровержение в работе Фельдмана, а краткая критика в: D. J. Ladouceur, «Masada: a consideration of the Literary evidence», GRBS 21 (1980), p. 246-247.

95

См.: Feldman, op. cit. (прим. 92); автор рассматривает, какое значение

имеет обсуждение «комплекса Масады» в самосознании современного Израиля; см.: Vidal-Naquet, op. cit. (прим. 93).

Лядусёр, Ladouceur, op. cit. (прим. 94), доказывает, что они приводятся как примеры болезненного влечения к смерти, которые должны были быть немедленно отброшены теми, кто был знаком с римскими философскими и политическими идеями. Однако этот усложненный римский подход не свойствен Иосифу. Сам Иосиф определенно говорит о благородстве этой акции, например: 7. 406.

246-253 Эпилог Поздний Иосиф

Раджак Т. Иосиф Флавий. Историк и общество. М.: Еврейский университет в Москве, 1993. – 263 с.

246