Заключение

Хотя борьба за господство над Кипром, с учетом его стратегического местоположения, велась с незапамятных времен, сама кипрская проблема - межобщинное противостояние на острове греков- и турок-киприотов, осложненное вмешательством региональных и внерегиональных факторов - феномен сравнительно недавний.

Постепенное нарастание движения за присоединение Кипра к Греции («энозис») в период британского правления на острове привело к первой содержательной линии в кипрском вопросе - конфликту в разрезе колония/метрополия. Его обострение после Второй мировой войны до уровня вооруженного противостояния вызвало усиление межобщинной напряженности, подхлестнув радикализацию настроений греков- и турок-киприотов. Поддержка Афинами и Анкарой «родственных» общин сквозь призму своих собственных устремлений по поводу Кипра, наряду с курсом Лондона на поиск союзников в борьбе за сохранение контроля над островом, умножала количество действующих лиц и дополняла ситуацию вторым уровнем взаимодействия - в треугольнике Великобритания/Греция/Турция.

Вспышка межэтнического насилия не заставила себя долго ждать (декабрь 1963 г.). Отсутствие взаимного доверия, помноженное на комплекс нереализованного «энозиса», а также неэффективность кипрской государственной модели двойной власти и этнического дуализма, ограничило тремя годами период бескровного сосуществования общин в рамках единого государства. Непримиримость интересов сторон спровоцировала ожесточенность столкновений, которая оставила тяжелый след и образ врага в самосознании как турок-, так и греков-киприотов: для первых весьма болезненным оказался весь период силового прессинга 1963-74 гг., особенно его эскалация в' 1963-67 гг.; для вторых - масштабное вторжение турецких войск летом 1974 г. и оккупация севера острова, добавившая кипрской проблеме еще один сюжетный компонент.

На протяжении 1963-74 гг. активная вовлеченность Греции и Турции в противостояние на Кипре, причем в случае Афин - без учета мнения «родственной» общины или даже наперекор ему, вывели конфликт на новый уровень. Стратегическая значимость вопроса для обеспечения единства юго- восточного фланга НАТО обусловили внимание к Кипру со стороны внерегиональных многосторонних и государственных участников (НАТО, США, СССР), векторы взаимодействия которых стали формировать вокруг кипрской проблемы внешний ее слой. Динамичные силовые кризисы вокруг Кипра в 1963 - 74 гг., наряду с апробацией различного рода форматов «полной» (ООН) и «частичной» (НАТО) интернационализации для поиска урегулирования, не привели к нормализации положения дел, но отработали механизмы регулирования и самовоспроизводства кипрской ситуации как целостной подсистемы международных отношений, способной предлагать эффективные ответы на возникающие вызовы.

После 1974 г. конфликт кипрских общин, осложненный элементами прямого и косвенного иностранного вмешательства, оказался объектом приложения многочисленных посреднических инициатив в формате (теперь уже, по сути, монопольно) Организации Объединенных Наций. Непримиримость интересов греков- и турок-киприотов при отсутствии «болезненного пата» - ситуации, которая вынуждала бы обе стороны или одну из них пересмотреть иерархию своих приоритетов - позволяла им, однако, вести позиционную борьбу, продолжая переговоры словно по инерции. Несмотря на неудачу всех предложенных за многие годы проектов компромисса, значение переговорного процесса было двойным. С одной стороны, уровень силового напряжения в подсистеме значительно снизился, в сравнении с периодом 1963-74 гг.; с другой - произошло отложение «сухого остатка» в виде стабильного набора повторяющихся в различном сочетании принципов и развязок, принятых в той или иной мере самими сторонами в качестве элементов будущего урегулирования. Специфика кипрского взаимодействия не позволяла, тем не менее, в рамках устоявшегося с годами алгоритма функционирования добиться качественного скачка, способного обеспечить трансформацию этих компонентов в целостный взаимоприемлемый вариант всеобъемлющего решения.

Подключение к кипрским делам Европейского союза, прежде всего в свете членства Кипра (формально - с 1 мая 2004 г.) и развития «европейской перспективы» Анкары, дополнило конфигурацию кипрского взаимодействия новым фактором, обладающим немалым структурообразующим потенциалом. Кроме того, последний проект урегулирования под эгидой ООН («план К.Аннана») впервые отошел от посредничества в формате «добрых услуг», ограниченного выдвижением «базовых идей» компромисса и отдававшего согласование конкретики на откуп общин. По сути, он вобрал в себя весь наработанный актив посреднических предложений по Кипру и в итоге инициативно явил комплексную и масштабную модель «общего знаменателя» интересов всех субъектов кипрского противостояния, сравнимую по значимости, разве что, с цюрихско-лондонскими договоренностями.

При всех своих бесспорных недостатках, последний опыт продемонстрировал, тем не менее, что вызревание в традиционном кипрском контексте новых его компонентов намечает альтернативный привычному вектор поиска компромисса посредством совмещения связанных с кипрским вопросом форматов дискурса в ООН и в Евросоюзе. С точки зрения урегулирования подобный подход выглядит, по мнению автора, перспективным и в определенном смысле единственным. С точки зрения интересов России он может потребовать, однако, некоторой перенастройки традиционной позиции Москвы в кипрском вопросе - по всей видимости, без принципиальных изменений, но с учетом современных моментов, которые все более определенно дают о себе знать.

С учетом сказанного, предпринятый анализ исторической ретроспективы кипрской проблемы допускает, как представляется, ее следующую периодизацию и характеристику (выносится на защиту в качестве выводов исследования): I.

Генезис кипрского конфликта носил затяжной характер и стал результатом долгосрочных противоречивых тенденций межобщинного взаимодействия. В период 1945 - 60 гг. завершилось, в целом, постепенное обособление межэтнического элемента конфликтогенности из общего контекста многовекового греко-кипрского сосуществования на острове, межгосударственного взаимообщения Греции, Турции, и - позже - Великобритании по поводу Кипра, а также из сюжетной линии конфликта метрополии (Великобритания) и колонии в связи с греко-кипрским требованием «энозиса». II.

Этап силового регулирования отношений (I960 - 74 гг.) характеризовался как во внутрикипрском, так и в международном плане тем, что противоречия общин, предпринимавших силовые попытки закрепления выгодного себе соотношения полномочий и статуса в рамках новой единой государственной структуры - Республики Кипр, кристаллизовались в конфликт идентичностей.

Этап несилового регулирования (1975 - 2002 гг.) привел, на фоне географического разъединения общин, к стабилизации фона внешнего околокипрского взаимодействия и транслировал межобщинное противостояние в переговорный формат под эгидой ООН, что стало отличительной чертой этой стадии эволюции кипрской проблемы. На опыте многочислештх посреднических инициатив был отработан механизм ответа подсистемы кипрского конфликта на «позитивные» вызовы за счет своей внутренней специфики, обусловленной столкновением основных интересов общин. Степень внешнего интервенционизма значительно уменьшилась, всплески «возмущения» в подсистеме угасли. В условиях воспроизводства тупиковой (в смысле перспектив урегулирования) логики событий стороны начали предпринимать шаги по поиску новых возможностей усиления собственной переговорной позиции: среди них - провозглашение турками-киприотами независимости т.н. «Турецкой Республики Северного Кипра», подача официальной Никосией заявки на вступление в Евросоюз, начало европерспективы Турции и т.п. IV.

Стадия «европеизации» кипрского контекста - нынешняя конкретика отношений вокруг кипрского вопроса, с момента, условно, копенгагенского решения Евросоюза о вступлении Кипра в ЕС без оговорок и дополнительных условий (декабрь 2002 г.). Отличительная черта - тенденция к плавному перетеканию некоторых существенных компонентов международно-политического дискурса по тематике урегулирования, традиционно вписанного в рамки ООН, в европейский («есовский») формат обсуждений по поводу Кипра - с учетом приема Кипра в ЕС и вступительного курса Турции.

Алгоритм развития кипрской ситуации, отшлифованный десятилетиями ее истории, затрудняет, в силу структурных своих особешюстей, достижение взаимоприемлемого и жизнеспособного компромисса. На фоне дефицита взаимного доверия и существующего уровня напряженности, жесткость противостояния интересов общин, чувствительность кипрской темы для Греции и Турции, а также степень вовлеченности в нее внешних участников, делают, думается, маловероятной перспективу выхода на урегулирование в рамках традиционного формата его поиска. Тридцатилетие безуспешных усилий ООН, опробовавших всякого рода индуктивные и дедуктивные подходы, свидетельствует об этом со всей очевидностью. VI.

В прогностическом плане в этой связи вероятным и обещающим может выглядеть итоговое совмещение и взаимный учет двух форматов околокипрского взаимодействия - в рамках ООН и Евросоюза, осознанных и принятых всеми субъектами кипрской ситуации как новый единый инструмент поиска решения застарелой проблемы. Основой компромисса может стать понимание перспективности, с точки зрения урегулирования, как раз такого подхода, который позволял бы сочетать свежий потенциал выстраивания объединяющего интереса (просматривается в роли Евросоюза) с сохранением накопленного международно- правового и политического наследия по Кипру в виде, прежде всего, закрепленных соответствующими резолюциями позиций и оценок ООН. VII.

Роль России при таком раскладе может оказаться весьма конструктивной и быть связанной с осторожным интегрированием «новых веяний» вокруг Кипра в свой традиционный - на основе решений ООН - подход. Исходя из задачи закрепления за собой роли одного из наиболее значимых внешних регуляторов кипрской ситуации - вне зависимости, с урегулированием или без - Москва (неплохо, в общем, адаптированная к существующему статус-кво) должна быть готова сманеврировать таким образом, чтобы не оказаться в позиции силы, выступающей за его консервацию и, следовательно, против урегулирования. Ввиду малой результативности ооновского трека в усилиях по поиску урегулирования, а также с учетом нарастающей активизации Европейского союза в околокипрском взаимодействии, Москва, с учетом своих отношений со всеми субъектами кипрской ситуации, и прежде всего Грецией и Турцией, уже начала, как видится, соответствующую рефлексию. Свежим примером служит, в частности, беспрецедентное доселе проведение в Никосии широкого кустового совещания в рамках МИД с участием заместителя министра, специального представителя по кипрскому урегулированию, российских послов в Греции, Турции и на Кипре, а также постпредов России при ООН и Евросоюзе (декабрь 2005 г.).334

Как бы то ни было, сама логика развития кипрского вопроса подсказывает, по мнению автора, что в стратегическом плане альтернативой компромиссного решения (многопланового, долгосрочного и, видимо, под неизбежным скоординированным и осмысленным патронажем ООН и Евросоюза) является продолжение уже полувекового состояния перманентной неурегулированности, при непрекращающемся, но по-прежнему безрезультатном процессе поиска «общего знаменателя». Задачей же прикладной российской дипломатии является обеспечение интересов России - то есть закрепления за ней функции признанного всеми ключевого регулятора в кипрских делах - при любой из этих долгосрочных перспектив и при всех возможных тактических расстановках. Цель, в общем, выглядит вполне достижимой, принимая во внимание немалый опыт российского участия в околокипрском международном взаимодействии. Она, однако, потребует определенной тонкости, сбалансированности и осторожности, с учетом необходимости совмещения значимого присутствия Москвы в конфликтогенных кипрских перипетиях с поступательным развитием отношений со всеми сторонами взаимодействия. Иными словами, нужно в современных условиях сохранить влияние России на положение дел на Кипре и вокруг него, но не поссориться при этом (и из-за этого) ни с Анкарой, ни с Афинами или Никосией.