ПЕРЦЕПТ И КОНЦЕПТ. НЕКОТОРЫЕ ДОПОЛНЕНИЯ
Первым дополнением к выводам предыдущей главы может служить указание на то, что философская тенденция мысли, известная под именем эмпиризма, вполне оправдывается.
Эмпиризм исходит от частей к целому, имможиойЯНСВИТСЯ РассматРивая части как нечто фундаментальное и в порядке бытия, и в порядке нашего познания35.
В человеческом опыте роль частей исполняют перцепты, которые наше концептуальное знание выстраивает в единое целое. Перцепт есть всегда нечто данное нам единственный раз, одни перцепты сменяются другими и никогда снова не повторяются совершенно буквально. Это обстоятельство привносит в наш опыт элемент конкретной новизны. Когда мы оперируем концептами, то у нас не оказывается под рукой средств для выражения новизны, ибо концепты всегда отвлечены от уже виденного и данного нам в опыте, и тот, кто пользуется ими в целях разгадать что-либо новое, всегда будет по необходимости пользоваться уже старыми шаблонными терминами. Все подлинно новое, что может заключать в себе будущее (а единичность и индивидуальность каждого момента делает его новым), всецело ускользает от передачи на языке понятий. Собственно говоря, концепты суть лишь препараты, сделанные "после вскрытия", достаточные лишь для уразумения ранее познанного нами; когда же мы применяем их, чтобы определить перспективы мира, мы должны помнить, что при их помощи можно получить лишь общий очерк, приблизительный набросок, дл;заполнения которого нам придется обратиться к перцепции.
Заветной мечтой рационалистов искони было достигнуть такого завершенного взгляда на мир, такой замкнутой системы родов всех вещей, из которой сама возможность идеи нового по существу была бы заведомо исключена. С другой стороны, для эмпиризма представлялось совершенно невозможным, чтобы реальность можно было при помощи концептов охватить в такой повсюду замкнутый круг.
Реальность бьет через край, превосходит самое себя, видоизменяется. Она может перейти в нечто новое, мы сумеем познать ее адекватным образом только в том случае, если по мере роста нашего опыта будем ежеминутно следить за ее особенностями. Таким образом, эмпирическая философия отрекается от претензии дать всеобъемлющее лицезрение вещей. Она стремится расширить узкий круг личного опыта при помощи концептов, которые она, признавая полезными, не считает властвующими над бытием; стоя внутри потока жизни, она занимает выжидательную позицию, не формулируя законы, а регистрируя факты и никогда не усматривая коренного различия в отношении человека к миру как целому в качестве философа и в его отношении к отдельным частям космоса, где он является простым (и активным, и пассивным) участником в обыденном ходе житейских событий. Философии, как и жизни, надлежит держать свои двери и окна открытыми.В дальнейшем изложении я буду твердо держаться эмпирической точки зрения. Я буду настаивать на том, ч го реальность создается день за днем постепенно; что концепты наши, хотя и служат нам отличной эскизно сделанной картой для ориентации в нашем поведении, все же никогда не могут надлежащим образом заместить перцепцию; и что на якобы "вечные" системы, образуемые этими концептами, ни в коем случае не следует смотреть как на такую сферу бытия, познав которую, мы уже приобретаем право оставить совершенно в тени по- |напис единичных чувственных данных. Известной рационалистической претензии здесь, таким образом, в месте отказано. Это обстоятельство лишний раз доказывает ні [утреннее тождество между философией и наукой, кото- рос мы отстаивали в 1-й главе настоящей книги36.
Система концептов Только что сказанное нами не следует ЗЭК?*" понимать так, будто концепты с их взаимоотношениями не являются в своей сфере "вечного" столь же реальными, как и перцепты в их сфере "временного". Что значит "быть реальным"? Наилучший ответ на этот вопрос, по-моему, дает прагматическое правило: "Реальным надо считать то, с чем мы так или иначе должны считаться"1.
В таком случае концепты оказываются столь же реальными, как и перцепты, ибо мы не имеем возможности жить ни одной минуты, не считаясь с ними. Но присущий им "вечный" характер бытия является бытием низшего порядка по сравнению со сферой "временного" бытия вследствие своей статической и схематической природы, а также вследствие того, что ему недостает столь многих свойств, присущих бытию временному. Таким образом, философия должна признать, что существует несколько областей бытия, взаимопроникающих одна в другую. Такими областями являются системы математических концептов, концептов логики, этики, эстетики, из которых каждая имеет некоторую специальную форму отношений и отличается, подобно остальным, от чувственной реальности тем, что в ней никак не передается история или процесс. Все эти идеальные системы входят в состав чувственной реальности, которая еще заключает в себе необъятное многое сверх того.Как уже выше было замечено, концепт Самотождествен- всегда значит одно и то же. "Перемена" ность идеальных всегда означает перемену, "белизна" объектов всегда означает белизну, а "круг" всегда
круг. Этим самотождеством концептов и определяется статичный и "вечный" характер наших систем идеальной истины, ибо любое установленное отношение между терминами должно иметь силу всегда, покуда сами термины неизменны. Однако многие нелегко могут примириться с мыслью, что понятие, входящее в различные контексты, может оставаться по существу своему одним и тем же. Когда мы, например, говорим: "бумага бела" и "снег бел", то надо признать, что мы имеем дело с двумя предикатами. Так, Джеймс Милль1 пишет: "Всякий цвет есть индивидуальный цвет, всякий размер есть индивидуальный размер, всякая форма есть индивидуальная форма". Но две вещи не имеют общего им обеим индивидуального цвета, или размера, или формы, — иначе говоря, у них нет ни общего цвета, ни общего размера, ни общей формы. Но в таком случае что же между ними есть общего, что наш ум имеет в виду? Те, кто утверждали, что общее здесь есть, были не в состоянии указать, в чем оно заключается.
Они просто заменили вещи словами, пользуясь туманными мистическими фразами, которые, как оказалось, ровно ничего не означали. Согласно такому номиналистическому взгляду истина здесь заключается в том, что единственное, что может быть общего между двумя объектами, есть общее название. Сюртук и сапог оба в той мере черны, в какой мы их называем черными, — в этом взгляде совершенно упущено из виду то обстоятельство, что, согласно ему же, нельзя дважды применить одно и то же название. Что означает концепт "то же"? Применяя по обыкновению наше прагматическое правило, мы находим, что, называя два объекта теми же, мы хотим сказать, или 1) что при сравнении их между собою мы не обнаруживаем никакой между ними разницы, или 2) что в известных операциях они могут один замещать другой, причем в обоих случаях получится тот же результат. Если мы, уясняя себе значение тождества, хотим прийти к плодотворным результатам, нам надо иметь в виду два указанные прагматические толкования этого термина.Но разве между цветами снега и бумаги нет разницы? И можем ли мы безразлично заменить одно другим в наших умственных операциях? Они, конечно, могут замещать друг друга в качестве поверхности, отражающей свет, или равно служить фоном для какого-нибудь черного предмета, или представлять хороший пример того, что означает слово "белый". Но снег может быть грязноватым, бумага — красноватой или желтоватой, и все же мы будем еще называть их "белыми", или же оба, и снег и бумага, могут изменять свой цвет при различном освещении — так что, похоже, этот критерий тождества — отсутствие различий — не может считаться непогрешимым. Когда номиналисты говорят, что иде- альные значения не бывают абсолютно тождественными в двух употреблениях, то они, по-видимому, имеют в виду нечто подобное факту, хорошо известному всякому художнику-любителю, а именно — физическую трудность подобрать две краски так, чтобы между ними, казалось бы, не было совершенно никакого различия. Должны ли мы, таким образом, допустить, что концепт "белый" отнюдь не может всегда сохранять свое значение вполне неизменным?
Подобное утверждение было бы нелепым, так как мы знаем, что при всех видоизменениях цвета, проистекающих от перемен освещения, наличия грязи, окрашивающего вещества и т.
д., здесь имеется элемент цветового качества, отличный от иных цветовых качеств, который мы имеем в виду как неизменно долженствующий соответствовать термину "белый". Ссылка на физическую невозможность изолировать и фиксировать это качество неуместна, пока мы имеем возможность изолировать и фиксировать это качество мысленно и решать при всяком употреблении слова "белый", что мы имеем в виду именно одно и то же свойство, независимо от того, верно или ошибочно мы применяем это слово к тому или другому конкретному случаю. Смысл, вкладываемый нами в термин "белый", может оставаться неизменным, сколько бы раз мы ни имели его в виду, совершенно независимо от того, располагаем мы или нет физической возможностью получить соответствующее качество. Добрая половина понятий, которыми мы пользуемся, являются понятиями о невозможных или проблематических сущностях — нулях, бесконечностях, четвертом измерении, абсолютном совершенстве, силе, отношениях, взятых вне соотносимых терминов, или это термины, разъясняемые только путем соотнесения с другими терминами, которые, как и первые, могут быть совершенно фиктивными. "Белизна" означает такое световое свойство, наличие которого устанавливает наш ум, который и констатирует свойство белизны, хотя бы оно и не наблюдалось в природе в абсолютно чистом виде. Эта белизна всегда тождественна самой себе. Есть ли какой-нибудь смысл в настаивании на том, что нельзя констатировать дважды наличие абсолютно тождественной белизны, когда мы же сами зафиксировали в мысли однозначность термина "белизна"? Он в совершенстве выполняет свое назначение в операциях нашей мысли, если мы трактуем его абсолютно однозначно; таким образом, номинализм в применении к миру концептов является ложной теориеи и только в применении к чувственному потоку перцептов он может быть оправдан.То, что я здесь высказываю, сводится к платоновскому учению о том, что каждый концепт есть уникум, что содержание каждого концепта неизменно, что содержание разнообразных концептов входит в состав реальностей чувственного мира и что в этих реальностях идеи "участвуют".
Такое воззрение известно в истории философии под именем "логического реализма", к которому обыкновенно рационалисты более благоволят, нежели эмпиристы. Для рационалиста содержание концепта является первичным в природе, а мир перцептов производным. Настоящая книга, трактующая конкретные перцепты в качестве первичного данного, а мир концептов — в качестве чего-то производного, может показаться, пожалуй, эксцентричной, поскольку ее автор пытается связать логический реализм с эмпирическим в других отношениях образом мыслей1.Я хочу этим сказать, что концепты и пе- И концепты, рцепты возникают из одного и того же
и перцепты имеют материала, и, когда мы оперируем од-
в основе своей
общий материал НОВрЄМЄННО ТЄМИ И ДРУГИМИ, ОНИ переливаются друг в друга. Да иначе и быть не может, если концепты выделяются из недр перцептов, как испарения, и, снова сгущаясь, превращаются в перцепты, когда в силу практических потребностей мы вынуждаем их к этому. Кто из нас сможет сказать, держа в руках и читая какую-нибудь книгу, сколько он почерпнет из нее при помощи глаз и рук и сколько еще сюда привходит со стороны его апперципирующего ума, что в совокупности образует именно данную книгу? Универсальные и индивидуальные элементы опыта буквально взаимно проникают друг в друга, и равно являются для нас необходимыми. Концепт не есть нечто вроде нарисованного крючка, на который нельзя повесить реальную цепь; ведь мы непрестанно прицепляем то концепты к пе- рцептам, то перцепты к концептам; отношение между концептами и перцептами лучше можно сравнить с теми
'Некоторые дополнительные замечания в защиту учения о неизменности концептов читатель найдет в моей статье: Mind, 1879, IV, р. 331; F. Н. Bradley. "Ethical Studies", 1876, p. 151—154. Представителями номинализма являются Джеймс Милль, как показано выше, и Джон Стюарт Милль: "System of Logic", I, p. 77. [Есть два русских перевода — П. Л. Лаврова и В. Н. Ивановского.] цилиндрическими панорамами, в которых реальный передний план незаметно переходит в нарисованный задний план, причем это так искусно выполнено, что никак нельзя уловить линию перехода от одного к другому.
Мир нашей практической жизни таков, что только путем умственного анализа, и притом задним числом, ретроспективно, можно отделить то, что привнесено чувством, и то, что привнесено интеллектом. Перцепты и концепты так нераздельно сплетены друг с другом, как ружейный выстрел в горах непрерывно сливается с рядом повторяющихся эхо и мощных отзвуков. Именно подобным образом интеллектуальные отзвуки расширяют и продолжают ту сферу чувственного опыта, которую охватывают, ставя ее в связь с более отдаленными сферами бытия. А концепты, соответствующие этим последним, могут быть уподоблены в своей деятельности тем резонаторам, которые улавливают обертоны в сложных звуках. Концепты помогают нам разлагать наши перцепты на составные части, абстрагировать и изолировать отдельные элементы.
Таким образом, две умственные функции взаимно поддерживают одна другую. Перцепты побуждают к активности нашу мысль, а мышление обогащает нашу чувственную восприимчивость. Чем больше мы видим, тем больше мы мыслим, а чем больше мы мыслим, тем более мы начинаем видеть в нашем непосредственном опыте, и тем более нам открывается подробностей в нем, и тем большее значение приобретает отчетливость нашего восприятия1. Позднее, когда мы подойдем к исследованию проблемы причинности, мы увидим, какое огромное практическое значение имеет это расширение диапазона наших знаний путем заключения чувственных перцептов в концепты. Причиною, определяющей действия, является переплетение, смесь перцептов и концептов, и эти
>См.: F. С. S. Schiller. "Thought and Immediacy" в "Journal of Philosophy", III, 234. Истолкование перцептов при помощи концептов может заходить настолько далеко, что мы можем даже оказаться в состоянии действовать так, ках будто весь наш опыт состоит исключительно из содержания наших понятий, которые мы получаем из него же путем анализа. Нередко и в целях практических, и даже при обсуждении теоретических вопросов мы так трактуем содержание концептов, как будто оно является полным эквивалентом реальности. Однако после сказанного выше бесполезно повторять, что ни в какой мере содержания понятий не могут всецело заменить реальность и что по своему происхождению системы концептов являются чем-то производным.
действия могут быть отличными от тех, которые вызываются лишь одним ядром перцептов. Но это трудный вопрос, и в настоящей главе я ограничусь лишь беглым упоминанием о нем.
Читатель, которого мне удалось убедить, что системы концептов имеют для
И ответ HI него ,??*
нас второстепенное значение и, вообще говоря, являются несовершенными и служебными нормами бытия, имеет возможность теперь, с чувством сердечного облегчения, снова вернувшись к своему повседневному опыту и осознав его, согласиться, что его переживания, как бы ни были они кратковременны, являются абсолютно реальной данностью.
Рационалисты, направляя свои интересы на неизменное и всеобщее, всегда преуменьшали реальность преходящих пульсаций нашей жизни. Эмпиризм оказал нам немалую услугу тем, что расколдовал табу, наложенное рационализмом на наш непосредственный опыт, и дал теоретическое оправдание для того инстинктивного чувства, с которым мы относимся к этому непосредственному опыту. "Иной мир! — пишет Эмерсон. — Нет никакого иного мира, кроме этого единственного, дающего материал для наших многочисленных жизнеописаний":
Natur hat weder Kern, noch Schale;
Alles ist sie mit einem Male;
Dich prufe du nur allermeist,
Ob du Kern oder Schale seist!*
(Гёте)
Уверенность в подлинности каждого индивидуального мгновения, в которое мы чувствуем себя охваченными жизнью этого мира, когда мы действуем в нем или на нас воздействуют другие, это тот Эдем, из которого рационалисты тщетно пытаются нас изгнать, после того как мы подвергли критике их образ мыслей. Но они делают еще попытку возразить нам — они готовы обвинить нас в самоодурачивании. "Ваша вера в реальность индивидуальных моментов, — говорят они, — поскольку они обосновываются вами логически (а не являются следствием неспособности критически относиться к своим впечатлениям, которая наблюдается у коров и лошадей), опирается на абстракцию и на концепты. Реальность перцептов вам удалось установить лишь при помощи концептов. Отсюда вытекает, что концепты яв- ляются жизненным началом, и перцепты приобретают свой характер "реальности", которым вы наделяете их в ваших рассуждениях, оказывается, именно благодаря концептам. Вы вопиющим образом противоречите сами себе. Оказывается, что концепты являются единственными победоносными орудиями истины, ибо даже для того, чтобы поставить выше их авторитет перцепции, вам пришлось апеллировать к авторитету тех же самых концептов".
Возражение как будто неотразимое, но оно теряет свою неотразимость, как только мы вспомним, что в конечном счете концепт может только обозначать и что понятие реальности, которое мы возвращаем непосредственной перцепции, не есть конструкция нового концепта, но выражает лишь род практического отношения к нашей Воле в переживаниях перцептивного опыта37, в который временно вмешался процесс мышления, но затем, будучи нейтрализован цепью последующих рассуждений, вернулся к своему исходному пункту, к чувственной перцепции, как будто ничего не случилось. Способность концептов нейтрализовать друг друга представляет их важную, с практической точки зрения, функцию. Это может также служить ответом на приведенное выше обвинение, будто задача подорвать доверие к мышлению в понятиях, именно пользуясь понятиями, является самопротиворечивой. Лучший способ показать, что ножик не режет, это попробовать что-нибудь им разрезать. Не кто другой, как сами рационалисты, роковым образом дискредитировали ценность концептов, показав, что, переходя за известный предел в их применении, мы начинаем громоздить одно на другое диалектические противоречия38.
Еще по теме ПЕРЦЕПТ И КОНЦЕПТ. НЕКОТОРЫЕ ДОПОЛНЕНИЯ:
- ПЕРЦЕПТ И КОНЦЕПТ. НЕКОТОРЫЕ ДОПОЛНЕНИЯ
- Методики изучения межкультурной коммуникации в западной школе
- Введение
- БИБЛИОГРАФИЯ
- 2.1 Фигуративная сексуальность: конституирование антропологической реальности